Да, знаю. И всё же.
Ну что, по бурбону? он поднимается и быстрыми шагами направляется к выходу из зала.
Тут при храме и бар есть? следуя за ним, удивляется Чарли.
Нет, но совсем рядом.
На выходе из кинотеатра их уже дожидается ворон.
Цок-Цок! радостно зовёт Чарли. Ну как ты? Где был?
Кар! Кар-Кар, отвечает он.
Майки вопросительно смотрит на Чарли.
Он говорит, что слетал на крышу ратуши неподалёку и поспорил с голубями насчёт теории струн. Кар!
И поел семечки! ахает Чарли. Подожди, с рук?!
Кар
С рук какого-то дедушки. Цок-Цок! Ты же не уличная птица! Чарли качает головой, но ворон горделиво отворачивается, давая понять, что разговор закончен.
Да ладно вам, что за рамки? Ну вот захотелось ему поесть семечек, почувствовать себя настоящей городской птицей, что такого? надевая на плечо футляр от гитары, спрашивает Майки.
М-м-м, закусив губу, мычит Чарли; спорить ей не хочется. Да ничего. Ладно, где бар?
Отсюда минут пятнадцать пешком. Он называется La llorona, толкая дверь кинотеатра, отвечает Майки.
Ух ты! Мексиканское местечко! Здесь? Не знала, что этот район такой модный. И кинотеатр в храме, и кладбище скульптур и вот теперь ещё и бар мексиканский.
О, это вы ещё на Оловянке не были. Вот там совсем повышенная концентрация модных, так сказать, мест. А это так, небольшой закуток с заморскими напитками и бурбоном в том числе.
Что значит «не была Оловянке»? возмущается Чарли. Там редакция одного издания, с которым я работала. Журнал «Кюлоты».
Первый раз о нём слышу, Майки прикуривает сигарету.
Ну как же, винтажный шик, блошиные рынки как фетиш и trash-fashion.
Выбор редакции Zara с помойки?
Вроде того.
Занятно.
Втроём они выдвигаются к бару. Обойдя кинотеатр-храм, выходят на ухоженную дорожку, выложенную кирпичом. По обе стороны громоздятся кучки скошенной травы, от который исходит сладкий запах. Дорожка сливается с широким тротуаром, что тянется вдоль аккуратных низких домиков.
Ты часто здесь бываешь? спрашивает Чарли, разглядывая клумбы, тянущиеся вдоль дороги.
Да, мы когда-то жили неподалёку. Мне всё здесь знакомо, особенно кладбище скульптур. Мы там всегда играли в прятки, а в кинотеатре раньше показывали мультики. Теперь я сюда возвращаюсь по старой памяти. Это моё место силы.
Вот значит как. Надо будет уделить больше внимания этому району. Может, получится занимательная статья. А знаешь ещё какие-то места интересные?
Не скажу, отвечает Майки.
Почему это? удивляется Чарли.
Тогда сюда сбегутся толпы людей, объясняет он, и весь шарм пропадёт. Прошу, если вам не трудно, не пишите эту статью.
Но хочется же чем-то замечательным делиться с другими.
Я не хочу. Потому что так всё портится. Два года назад Сухой Мост был лучшим местом города. Там собирались панки, байкеры, художники, театральные режиссёры, хиппи и даже белые воротнички. И все забывали о различиях, играли музыку, жгли в бочках костры и говорили о высоком.
А потом?
Такой же энтузиаст написал статью для «Северный город говорит». Не вы, кстати? он резко поворачивается и смотрит на Чарли.
Нет-нет, но я поняла, о чём ты. Хорошая, кстати, была статья, она осекается, с журналистской точки зрения.
Ага. Настолько, что после неё хлынули Майки замолкает. Зеваки. А за ними следом и торгаши. И всё, никакого единения не осталось.
Как же так, если людей стало больше?
Всё это ерунда. Объединиться вокруг идеи, а не коробки с кедами это совсем другое.
Они сворачивают на узкую улицу, на которой практически не осталось целых домов. Часть из них завешана алой сеткой, другая открыто заявляет миру о своей аварийности, выпячивая выбитые стёкла и шелестя обрывками занавесок. Чарли ёжится, подумав о том, каково жить в таком доме и всё время думать, что он вот-вот развалится. Будто подслушав её мысли, один из домов сбрасывает с себя кусок металлической крыши. Он с грохотом валится на землю, рухнув в гору сухих листьев. Те подлетают в воздух, вальсируют немного и тихо опускаются, спрятав под собой металлическй кусок.
Засмотревшись на их танец, Чарли чуть не наступает в открытый колодец. Майки хватает её за руку, подтягивая обратно.
Эй, осторожно!
Ну и райончик! присвистывает Чарли. Тут хоть что-нибудь не разваливается?
Памятник Труду, усмехается Майки.
Покажешь?
Он по пути.
Дорога, по которой идут Майки и Чарли с Цок-Цоком на плече, расползается множеством морщинок-трещинок, которые хрустят, как ледяная корочка. Майки подгибает правую ногу и целится прямо в очерченные пространства, играя в невидимые классики. Чарли прислушивается к его ритмичному топоту и звучному хрусту асфальта; они напоминают ей одну мелодию.
Это Personal Jesus?
Да! Отличный слух. Теперь такую, Майки прыгает с одной ноги на другую, а потом резко преземляется сразу двумя; он повторяет свои движения несколько раз.
Пф, легко, Чарли узнаёт ритм с трёх прыжков. это же We Will Rock You.
Кар! Цок-Цок возбужденно хлопает крыльями.
Он говорит, что тоже её сразу узнал.
Ладно, а что если?.. Майки встаёт на цыпочки, потом резко подпрыгивает в воздух и приземляется только на левую ногу, пропрыгав на ней три шага, он разворачивается на пятке; его комбинацию завершает два шага с притопами назад.
Psyсho Killer! радостно кричит Чарли.
Да! смеётся Майки. А вот и памятник, кстати.
Они останавливаются у постамента, из которого вырывается рука, держащая огромный серп. Памятник по углам покрыт бирюзовой ржавчиной, но на фоне остальных сооружений выглядит как новенький.
Поставили ещё при царе Горохе, говорит Майки, и вот, всё ещё стоит, не шатается. Вот что такое проверка временем.
Нет, ну просто обложка для выпуска «Наследия социализма», изумляется Чарли, особенно если сфотографировать на фоне всех этих развалюх.
Теперь я знаю, как выглядит религиозный журналист, хмыкает Майки. Вы во всём видите информацию для материала. Ну да, Чарли пожимает плечами, профессиональную деформацию никто не отменял.
Но не обо всём на свете стоит рассказывать, Майки опять закуривает. Уверен, некоторые вещи хотели бы оставаться инкогнито.
Этого мы наверняка сказать не можем. Что, если этот памятник хочет попасть на обложку журнала Time?
Памятник может быть, но что насчёт жителей улицы?
Об этом нужно спросить у них лично. Я, между прочим, всегда получаю согласие героев историй. В противном случае, они остаются инкогнито.
Ну уберёте вы имена. А место-то у жителей тоже отберёте, потому что они не хотели никому рассказывать про свой этот несчастный памятник.
Так памятник не частная собственность, иначе стоял бы у кого-нибудь на балконе или в гараже. Так что он принадлежит всем жителям Северного города, точнее, информация о нём. И вообще, вот врачи дают клятву Гиппократа, а журналисты клянутся всем-всем делиться. Поэтому я не должна утаивать от читателей материал, который основан на достоверных фактах и может быть полезным.
И какая польза будет от статьи об этом памятнике?
Как минимум привлечёт внимание. Может, после этого дома отремонтируют.
А что, если их лучше оставить как есть? не унимается Майки.
Почему?
Ну, может кому-то так больше нравится! он отворачивается.
Не знаю, кому могут нравиться дома в аварийном состоянии О, вон и бар уже видно, меняет он тему и ускоряет шаг. Чарли так увлеклась спором что не заметила, как они выходят на совершенно другую улицу. Здесь ровными рядами выстроены компактные панельные домики с крошечными балкончиками; ограждение каждого из них облицовано разноцветными пластиковыми кирпичиками. Чарли дивится внутреннему убранству некоторых из них. Одни завалены барахлом (от старых лыж до огромных резиновых жаб), а на других стоят аккуратные маленькие столики. Но больше всего её внимание привлекает балкон, на котором стоит автомат в виде рожка с мороженным.