Держитесь, хлопцы! кричит нам водитель. И с лязгом трогает с места.
Предупреждение своевременно. Раздолбанную машину бросает по выбоинам в асфальте. На перекрёстках, перед светофорами водитель старается тормозить аккуратно, но нас всё равно бросает вперёд. Зайцев валится на бок, чуть не теряет свою сумку, испуганно охает.
Американские горки! торжествующе орёт Виталик.
Даже сейчас ему весело.
Зайцева выгружаем во дворе психиатрической клиники. Сопровождающая медсестра уводит его в здание с обшарпанными жёлтыми стенами.
Когда назад поедем? спрашивает Виталик у водителя.
Поболтайтесь тут полчаса, отвечает тот. Надо какие-то бумажки забрать.
Без проблем, Виталик кивает мне и топает вслед за пациентом в здание.
Ты куда? испуганно спрашиваю я.
А что? Торчать под дождём? Пошли побалакаем с местными медсестричками.
В дурку?
Ну в дурку! И что? Не больница, что ли? Везде люди. Пошли, не ссы.
И мы пошли. И уже через пять минут Виталик сидел в сестринской, дул из чужой чашки горячий чай, хрустел сушкой и смешил курносую девчонку в белом халате. Мне тоже сунули в руки стакан с чаем, позволили занять краешек продавленного дивана.
Как тут у вас? спрашивает Виталик. Весело?
Веселее некуда, отвечает курносая. Припёрлись вчера студентки из медучилища и сразу в третью палату. А там у нас Михайловна, второй месяц как из деревни забрали. Ну, стандартный случай соседи травят, председатель немецкий шпион, корова проповеди толкает. Шиза. При этом толковая бабка. Студенты к ней:
Как живёте? Чем болеете? Чем вы на пенсии занимаетесь?
Михайловна невозмутимо:
Телевизоры вяжу.
Девки хихикают.
Ну да, телевизоры. А холодильники не получается?
Михайловна на них посмотрела как императрица на червей:
Девочки, кто из нас сумасшедший? Телевизоры я вяжу. Сети такие для рыбалки.
Виталик ржёт. Курносая хихикает. Мне почему-то не смешно. Стакан обжигает пальцы, чай обжёг мне всю слизистую на губах и языке. Теперь я занимаюсь тем, что ощупываю языком повреждения.
Виталик угощает курносую сигаретой, выходим на крыльцо покурить. Посреди двора стоит скамейка, на которой виднеется скорченная женская фигура.
А это кто?
А-а, курносая машет рукой. Филиппова. Тоже деревенская, из Экимани.
Тоже соседи травят?
Не, с этой грустно. Залетела от какого-то тракториста, тот жениться отказался. Сделала аборт в нашей гинекологии, у Ковова. И на почве этого тронулась. Сидит, со своим дитём разговаривает. Жалко бабу. Но что поделаешь.
От новой истории мне становится тоскливо. Ещё и дождик накрапывает, вымачивая покрытый трещинами асфальт, превращая в грязь осенние клумбы, смывая остатки листьев с торчащего в углу вяза. Курносая чувствует повисшую между нами паузу и пытается загладить впечатление от своего рассказа.
А во втором отделении забавный товарищ лежит. Думает, что он летать умеет. Просит его к койке привязывать. Мы привязываем, так он выгибается, упирается пятками и затылком, получается такая дуга. И висит чуть не часами. Откуда только силы берутся. Кричит, что задница его к небу стремится.
А вдруг, правда, улетит? хмыкает Виталик. Может, он экстрасенс какой-то. Типа Кашпировского.
Они с курносой ещё о чём-то болтают. Виталик подвигается к девушке поближе, по-хозяйски лапает за талию. Медсестра не возражает, опять хихикает. Я чувствую себя лишним.
Хлопцы, вы тут?! А я вас ищу!
По лужам к крыльцу шлёпает наш водитель.
Забрал все бумажки. Можно ехать.
Курносая смотрит не него недовольно. Виталик что-то шепчет ей в розовое ушко, и та согласно кивает. Лезет в карман за ручкой. Виталик протягивает ей свой проездной, и медсестра пишет на краешке номер телефона.
Поехали уже, ворчит водитель.
И я почему-то ему благодарен.
Через полчаса мы сохнем у батареи приёмного. Телогрейки висят на вешалке и пахнут псиной. Снова диван, снова карты шлёпают по дерматину.
Симпатичная Катька? спрашивает у меня Виталик.
Какая Катька?
Ну, из дурки. Ничё такая, да?
Ничё, соглашаюсь я.
Виталик довольно ухмыляется. Счастливый человек. И в карты ему везёт.
За окном снова дождь, ветер лупит в окно. До утра ещё пять часов. И спать совсем не хочется.
Салон красоты
Студент, вставай! Аркашка-паразит со всей дури лупит в дверь чуланчика, в котором я сплю. Грохот мгновенно вырывает меня из тревожного сна, и я несколько секунд ошалело таращусь в темноту, пропахшую хлоркой и заплесневелыми матрасами.
Вставай, говорю, бомжей везут!
Вот же сволочь. Мог бы как-нибудь аккуратнее разбудить. Впрочем, что это я. Это же Аркашка. Не пнул по ногам и ладно.
Поднимаюсь с продавленной, пахнущей кислятиной раскладушки, натягиваю измятый белый халат, выползаю в коридор больницы. Направо лифты в отделения, налево дверь приёмного и ухмыляющийся напарник-санитар.
Аркашка, б, какие на фиг бомжи?
Обычные, пожимает плечами тот. Пьяные и побитые. Я один не справлюсь. Пошли, Танька сказала тебя разбудить.
Тянемся в приёмное. Я иду ещё неуверенно, от резкого пробуждения пульс стучит в висках. Аркашка доволен. Сегодня его очередь не спать, ему скучно, а тут законное основание меня разбудить. Какое-никакое развлечение. Ещё и бомжи.
Танюша, медсестра приёмного, кутается в наброшенный на плечи цветастый халатик.
Сигареты есть?
Шарю по карманам, достаю измятую пачку «Астры», на дне которой болтаются штуки три.
Пока приедут у нас минут десять есть. Пойдём покурим, командует она.
Спускаемся по лестнице во двор. Над Софийским собором вовсю светит луна. Над корпусом КВД также яростно пылает полуночный фонарь. Закуриваем, давясь горьким дымом.
Аркашка сказал, каких-то бомжей везут, лениво интересуюсь я.
Так и есть, Таня ловко сплёвывает попавшую в рот табачную крошку. Менты подобрали возле аэродрома. Они там чего-то пили, потом подрались. Так громко дрались, что местные проснулись и ментов вызвали. А тем лень к себе везти, а вытрезвители полгода как закрыли. Вот и прут к нам.
Что-нибудь серьёзное?
Таня пожимает плечами.
Вроде нет. Пара ссадин, ушибы. А сопутствующие заболевания определим на месте.
Врачам позвонила?
Ага. Петрович сейчас спустится.
Петрович это хорошо. Петрович это надёжно. Старый терапевт, который на вот таких ночных побудках собаку съел. У него все по струнке ходить будут. И менты, и бомжи, и мы с Танюшкой. Юного интерна Володю никто не послушает. А вот с Петровичем спокойнее. Глядишь, и драки в приёмном не будет. А то на прошлой неделе устроили бои без правил. Санитары против пациентов. До сих пор ухо болит.
У входа тормозит милицейский УАЗик, мрачные типы в форме выгружают тёплую компанию из четырёх небритых мужчин неопределяемого возраста. Последний из выгружаемых поворачивается и галантно подаёт руку единственной даме. Дама, наверное, симпатичная, но всё впечатление портит отсутствие передних зубов и свежий, наливающийся багровой синевой фингал под левым глазом.
О, Семёновна, узнаёт красавицу Таня. Давно не виделись.
Таню-юша, распахивает объятия гостья. Так, почитай, с декабря, когда вы пневмонию мою подправили, я и не заглядывала.
Разговорчики! рявкает один из типов в форме. Медики оформляйте поступление.
Во-первых, здравствуйте, Петрович высовывается из окна приёмного и с презрением смотрит на прибывших. Во-вторых, неплохо было бы сначала завести пациентов в помещение, а потом разглагольствовать!
Без дальнейшей демагогии Петрович скрывается в глубине здания.
Да он ох! возмущается патрульный помоложе.
Тихо, сержант! обрывает его второй, что постарше. Это Петрович. Ты с ним не ругайся.
Чего это? ершится молодой.
Я тебе потом расскажу, старший кончиком резинового «демократизатора» тыкает в бок ближайшего бомжа. Проходите, граждане.