Материнская молитва тронула за душу всех, но только у Пьерше она вызвала приступ дурноты. Все годы молодой дружбы он видел в кронпринце товарища по несчастью это немного облегчало тяжёлое бремя, помогало верить, что он, Пьерше, сам по себе не урод. Однако эта колыбельная, прежде сокрытая мраком неизвестности, обрушилась на него коварным ударом, переворачивая привычную картину мира: какими бы ни были обстоятельства, вынудившие императрицу Юйсинь оставить своего сына, она всегда любила его! Аурелий обладал сполна тем, что для Пьерше стало кровоточащей раной.
«Одиночество. Одиночество. Одиночество.
Бездонный омут, в уставшей душе червоточина», всплыли в памяти чьи-то стихи.
Значит, Аурелий точно такой же, как и прочие жители Белой империи. Это он, Пьерше, одинок в своей ущербности. Никто не мог представить, что значит страстно мечтать о тепле родного дома и оставаться сиротой при живых родителях. Никто не мог разделить с ним это отчаяние, в котором раз за разом спрашиваешь себя: «Почему?» и не находишь ответа. Быть может, где-то и были норды, подобные ему, но он их не знал.
Заметив бережный жест императора по отношению к возлюбленной, Пьерше впервые испытал нечто сродни зависти. Как непривычно и чудно́ было наблюдать такие нежные, пронизанные доверием отношения в мире, где царили эгоизм и двуличие! Воистину, если бы он не был свидетелем, ни за что бы не поверил, что подобное существует. Как в книгах. Как в сказках Неужели они и правда будут жить «долго и счастливо»?
Впрочем, для этого не хватало пока что официальной коронации эльфийки. И всё-таки можно утверждать, Аурелию несказанно повезло. Да, кронпринц, безусловно, много страдал но сколько же приобрёл взамен! Его не жжёт клеймо брошенного ребёнка, он не стыдится своего отца, у него есть эта колыбельная, как знак высшей материнской заботы, у него есть девушка, которая оставила ради него родную страну И всё это задаром. Аурелию никогда не надо было становиться кем-то особенным, чтобы получить чью-то любовь. А он, Пьерше? Всю жизнь лезет вон из кожи.
«Почему я не встретил Шиа, пока был послом в Островной империи? Быть может, всё сложилось бы по-другому». Эта мысль зудела на краю сознания, заставляя испытывать чувство упущенной возможности. «И Кэрелу тоже гораздо лучше, чем мне. Пьерше украдкой бросил взгляд на задумчиво слушающего музыку князя. Занимается любимым делом и ничего ему больше не надо! Ничто его не тревожит. Ничто не способно вывести из себя. Всегда собранный, уравновешенный. Такими только рождаются».
Никогда подобного не слышала. Неужели Юйсинь сама придумала эту колыбельную? подала голос Сепиру, и Пьерше, очнувшись, вернулся в реальность.
Я обыскал все детские книги, но не нашёл её там. Видимо, сама, обернулся на ходу Аурелий: они уже направлялись в морскую гостиную. Матушка мне пела её всего один или два раза. Чудо, что я запомнил слова.
«Да даже Сепиру лучше, чем мне! Живёт, как хочет, несмотря на протесты родни, и совершенно не переживает по этому поводу. Почему, почему я не один из них, а именно Я?» пронеслась осколочная мысль, но, услышав рассуждения о почившей императрице, Пьерше невольно включился в разговор:
По правде говоря, Аурелий, в тех письмах принца Терпция, которые ты мне дал прочитать, у меня не сходится один момент.
Какой же? встрепенулся император.
Я заметил, что все пять лет до семнадцатилетия твой дядя только и жалуется на несправедливость судьбы. Как старик и говорил, второго близнеца сильно задевало то, что все магические способности достались лишь его брату. Но в семнадцать лет он резко меняет мнение.
Да, помню.
Вот это-то меня и озадачило. Как он смог, столько лет сокрушавшись по поводу своей «увечности», вдруг махнуть на всё рукой? Ведь, в конце концов, Его Высочество Терпций отличался не только от своего брата, но и от остальных нордов. Я бы на его месте не смог вдруг взять и перестать чувствовать себя неполноценным. Это ощущение снедало бы меня вечно, мрачно объяснил Пьерше.
Но ведь мы способны переживать сильнейшие душевные потрясения, после которых наше мироощущение полностью меняется. Исподволь наше сознание ищет пути освобождения. Тому свидетельствует множество примеров: преступник, начавший новую жизнь, или горожанин, бросивший привычный быт и ушедший в религию Мне это показалось вполне правдоподобным, возразил Аурелий.
Не знаю, быть может, это моё личное ощущение, равнодушно пожал плечами граф. Просто если бы Терпций выражал в дальнейших письмах хоть какую-то досаду по поводу своего магического уродства для меня это выглядело бы более естественно.
Ты знаешь, я всем вам давал читать эти письма, но Кэрел единственный выразил такую же точку зрения, как и ты, улыбнулся Аурелий.
В самом деле? неприятно удивлённый, переспросил Пьерше.
Опять этот князь Мелирт! Почему именно их мнение должно было совпасть? К Кэрелу Пьерше относился двойственно. Этого норда в их компанию пригласил Аурелий, и если бы не кронпринц они, наверное, никогда бы и не нашли общий язык. Замкнутый, отстранённый, порой неуклюжий, хоть вроде бы и не обделённый благородной внешностью, Кэрел зачастую казался Пьерше смехотворным. Смехотворным при всём том интеллекте, которым обладал. То, что Кэрел был чрезвычайно умным, не составляло никаких сомнений, и одновременно как будто бы природа наградила его только этим талантом, беспомощным без остальных. Без быстрой реакции или мастерства красиво и складно говорить, например. В неумении князя презентовать себя порой чудилась настоящая убогость. И этот гигант на соломенных ножках не внушал Пьерше ни зависти, ни ревности.
Но порой нервировал. Своей целеустремлённостью, своей обстоятельностью, уравновешенностью жизни да, странно признавать подобное противоречие после столь неприглядных эпитетов, но Пьерше не покидало неизъяснимое ощущение, что вот этот чудаковатый аристократ неизмеримо выше его. Он даже не мог толком подобрать слова, чтобы объяснить, в чём заключалась эта сила. Однако Пьерше чувствовал, что вся его эрудированность, артистичность, популярность у девушек и прочие великолепия ничего не стоят против одного-единственного свойства чужого характера. И это уязвляло.
Семейное счастье это такое лицемерие, не правда ли? произнёс он зачем-то вслух.
Абсолютно точно, кивнула Сепиру.
Аурелий дёрнулся было возразить, однако Пьерше невесело опередил его:
Ты нас с Сепиру не слушай. У тебя абсолютно точно всё получится, потому что ты находишься вне законов нашего мироздания!
Счастье слишком абстрактное понятие, чтобы вообще как-либо о нём судить, возразил Кэрел.
Ты прекрасно помнишь, что половину пар по философии я прогуливал, поэтому изъясняйся, пожалуйста, на понятном для меня языке.
Князь нахмурился, поудобнее устраиваясь в кресле.
Не знаю, мне кажется, счастья не существует. Он отхлебнул чаю. Упёрся в язвительного собеседника своим изучающе-спокойным взглядом, в котором не отражалось ничего, кроме окружающей обстановки. И затем вдруг, точно под влиянием внутреннего озарения, лицо его прояснилось. Это то, чего не существует у нас самих, и то, чем, нам кажется, обладают другие.
Пьерше фыркнул, закатив глаза.
Я тебя как друг спрашиваю, а ты мне лекцию решил прочитать. А вы, Шиа, что бы ответили? Он с любопытством посмотрел на эльфийку.
Та улыбнулась.
Честно говоря, я мало думаю о подобных вещах. Просто если я чего-то хочу, то стремлюсь это получить, вот и всё.
О Близнецы-Создатели! Вечер, пятница это уже само по себе счастье, воскликнула Сепиру. А мы разводим тут сплошной мрак. Давайте поговорим о чём-нибудь весёлом. Аурелий, я права?