Зубов оглянулся. За ним, ничуть не скрываясь и не отводя наглого взгляда, топал филёр. Неужели это конец? И ему уже никогда не вырваться из западни?
Метрах в десяти сзади погромыхивала на булыжнике извозчичья пролётка. «А что, если вдруг мелькнуло в голове, вскочить в неё, оторваться от филёра? И на вокзал!
В какой-нибудь отходящий поезд! Всё равно какой! Лишь бы подальше! И»
Зубов впрыгнул в поравнявшуюся с ним повозку, толкнул извозчика в спину:
Гони!
Тот обернулся, нагло взглянул:
Не торопись, барин. Успеешь!
Подоспевший филёр влез в коляску, укоризненно проговорил:
Вас предупреждали не делать глупостей.
Всю дорогу ехали молча. У ворот зубовского дома извозчик затормозил.
Приехали, барин, он обернулся к Зубову. Видишь, успели. А ты мне «гони!».
У ворот дома его окликнул дворник:
Господин студент! Хозяйка бранится. Велела сказать: не заплатит, пусть съезжает.
Заплачу, заплачу, пробормотал Зубов, проходя мимо.
Ну-ну, и дворник подмигнул остановившемуся рядом филёру.
32. В охранке
После того как были обсуждены все текущие вопросы и все офицеры уже готовились разойтись, Харлампиев вдруг поинтересовался:
А что у нас по Вейцлеру?
Руководитель группы встал:
К сожалению, последняя прогулка тоже не дала никаких результатов.
Народу в группе достаточно?
Да.
Какая была прогулка по счёту?
Четвёртая.
Харлампиев побарабанил по столу пальцами, подумал, посмотрел на руководителя группы:
Ваше мнение?
Убеждён, что он водит нас за нос. Считаю, что к Вейцлеру надо применить физическое воздействие.
Харлампиев чуть поморщился:
Думаю, в данном случае это ничего не даст.
Почувствовав, что офицер с ним не согласен, он счёл нужным объяснить своё мнение.
Среди евреев (я имею в виду революционеров) есть фанатики, которых легче убить, чем заставить отказаться от своей идеи. И Вейцлер, уверен, именно из таких. Да, я согласен с вами, он водит нас за нос. Но нам необходимо понять, как он это делает. Вейцлер слишком умный человек, чтобы бросить нам явную фальшивку. Да, мы вынудили Вейцлера согласиться на сотрудничество с нами. Но мы его, я уверен, не сломали.
Харлампиев выбил пальцем на столе одному ему известную мелодию и решительно заявил:
Считаю, что Вейцлер встречается на бульваре со своим связным
Это невозможно!
И подаёт ему какой-то знак, незаметный для наших людей.
Это невозможно, повторил руководитель группы.
Возможно, парировал Харлампиев. У меня такое ощущение, что мы всё время упускаем какую-то очень важную деталь.
Он повернулся к руководителю группы:
Ваш захват его квартиры был внезапный?
Да.
Хозяин или его жена не могли в этот момент задёрнуть или открыть шторы, переставить цветок на окне?
Нет.
Стоя у окон, он или его жена могли условными знаками что-то передать сообщникам на улице?
Нет, наши сотрудники не позволяют им подходить к окнам.
И тем не менее, резюмировал Харлампиев, уже четвёртое воскресенье к Вейцлеру на бульваре никто не подходит. За эти четыре недели мы никого из его сообщников не видели. Допустим, что их просто-напросто нет. А если есть? А если учесть, что сейчас у нас в городе находится Виртуоз, положение становится опасным. Поэтому загадку Вейцлера нам надо во что бы то ни стало разгадать.
Да нет там никакой загадки. Я его два раза по бульвару прогнал, раздосадованно признался начальник группы, он даже запыхался.
Что значит «прогнал»? поднял брови Харлампиев. Бегом?
Да нет, шагом, конечно.
А почему «запыхался»?
Так он ведь в одном и том же плащике всегда выходит. Плотненький такой, застёгнутый на все пуговицы.
Харлампиев нахмурился.
Подождите, подождите, он повернулся к начальнику наружки, в это воскресенье ведь было жарко?
Духота, даже вечером, подтвердил тот.
А он в плотном плащике?
Плотном, чистая шерсть, я же веду его под руку, когда выводим из дома.
Застёгнутом на все пуговицы?
На все.
Харлампиев задумался, обвёл присутствующих взглядом и далее заговорил командирским тоном:
Людей в группе удвоить. На бульваре к нему близко не подходить. Но быть начеку. А вы, он ткнул пальцем в руководителя группы, перед тем как выходить, лично расстегнёте Вейцлеру все пуговицы.
33. Нельзя бросать товарища
В назначенный час все боевики Солдатова были у него на квартире. Собираясь по одному, по несколько раз проверяясь, нет ли за собой слежки. Когда наконец последний рабочий металлического завода Еремей Михайлов зашёл в квартиру, Солдатов, тщательно закрывая за ним дверь, провозгласил:
Все в сборе.
Рассаживались за стол, украшенный пыхтящим самоваром, весело. Всем было радостно видеть друг друга.
Что у нас сегодня за праздник? с улыбкой поинтересовался Михайлов.
Ты пришёл, живой-здоровый, вот и праздник! Разве мало?
Так почему бы не отметить?
Налетай! Полный самовар.
Но все замолчали и повернулись к Солдатову, когда он пришёл и занял своё место.
Скоро у нас, ребята, начал он без всяких предисловий, будет серьёзная работа.
Все радостно загалдели, Михайлов даже перекрестился:
Слава те господи!
Еремей, укоризненно взглянул на него Солдатов.
Виноват, улыбнулся тот. Уж больно новость-то светлая.
Да, новость светлая, согласился Солдатов. И ещё новость. В Москву прибыл Виртуоз.
Да ну?
И с какой целью?
Я ему подыскал тут неподалёку квартирку, скоро там встретимся и всё узнаем. Понятно, что Виртуоз пустяками не занимается.
Здорово!
Давно пора!
Хозяин переждал всплеск эмоций и продолжал уже совсем иным тоном:
А вторая новость не светлая.
Что такое?
Все встревоженно обернулись к нему.
Я в воскресенье был на встрече с Вейцлером. Пасут его крепко. Вокруг него человек пять или шесть, а то и больше. Держится он молодцом, но, судя по всему, из последних сил. Достаётся, видно, им всем: и ему, и Соне, и, уверен, даже ребёнку. Мы должны его спасти. И как можно скорее.
Солдатов замолчал. Все напряжённо ждали.
Я не проговаривал это ни с кем из руководителей. Но лично я уверен: мы должны это сделать.
Верно! горячо заговорил Иван Свитнев. Нельзя бросать своего товарища. Так я говорю? он обратился к присутствующим.
Да!
О чём разговор?
Собравшиеся загалдели, вскочили со своих мест. Солдатов поднял руку:
Тише. Ради этого я вас и собрал сегодня. Весь вопрос, как это сделать. Мы должны как можно скорее изучить все подходы к дому Вейцлера, узнать его соседей, сколько полицейских снаружи и внутри его квартиры, когда происходит их смена. Еремей, обратился он к Михайлову, на тебе, кроме того, как всегда, готовность оружия группы.
Понял, кивнул Еремей.
Если у кого-то есть сомнения, пусть скажет об этом сразу.
Какие могут быть сомнения? возмутился Свитнев. Пойдём все. Да, братцы?
Взволнованные, с горящими глазами, они один за другим подтвердили решимость:
Да.
Да.
Да.
Да.
Солдатов серьёзно сказал:
Я тоже да.
34. Зубов и Харлампиев
Зубов мерил шагами свою комнату. Сидеть на одном месте он был не в состоянии. Ходьба создавала иллюзию какого-то движения. Если не из точки А в точку Б, то хотя бы мысли.
Пять шагов туда. И почему-то только четыре обратно.
Ситуация выглядела неразрешимой. Как часто говорил один знакомый: «Куда ни кинь, всюду клин!» И эти слова точно соответствовали положению, в котором он оказался.
Пять шагов туда. Четыре обратно.
Всюду, какой бы вариант ни приходил в голову, всюду был клин. Почти в одно и то же время он стал (о чём страстно мечтал!) членом боевой группы и провокатором, готовым сдать охранке своего друга.
Пять шагов туда. Четыре обратно.
«А если ещё раз попробовать бежать?» мелькнула сумасбродная мысль. Подгадать момент и куда-нибудь подальше. Залечь. Затаиться. Но он тут же вспомнил случай с извозчиком и понял, что сбежать вряд ли удастся. Но даже если и удастся, то что будет с Ириной? Мало того, что он отказывается от неё навсегда, так ещё и обрекает её на страдания. Нет, так нельзя. А что можно? Всюду клин.