Дайте мне хотя бы два-три дня! взмолился Зубов.
Харлампиев задумался и наконец изрёк:
Хорошо. Даю вам три дня. Через три дня вы называете мне имя другого человека и я на ваших глазах сжигаю этот ордер. В противном случае Ирина Александровна будет в тюрьме. Запомнили: три дня.
Зубов не знал, куда себя деть от пристального взгляда Харлампиева.
Кстати, Сергей Васильевич, продолжил хозяин кабинета, мы вас взяли вечером, и никто из ваших друзей этого не видел. Сообщать им об этом факте не советую. И о нашем с вами разговоре тоже. И последнее. Извольте держать слово. И выкиньте все дурные мысли, если они вдруг придут вам в голову. За библиотекой хорошо смотрят, никому уйти не удастся. Любые ваши попытки это удар по Ирине Александровне. Вы поняли?
Да.
Свободны.
25. Трудный разговор с Гордоном
Гордон с невозмутимым видом повернулся к Павлу:
Ну как?
Всё в порядке. Павел не мог сдержать рвущейся наружу радости. Солдатов готов к работе. И его люди тоже.
Отлично. Он что-нибудь знает о Вейцлере?
С Вейцлером беда, Павел помрачнел. У него на квартире засада.
Как узнали?
Он сам дал знать.
Каким образом? Гордон вопросительно посмотрел на Павла.
У них с Солдатовым была договорённость: если заметёт полиция, утверждать, что все контакты с организацией осуществляются через связного, с которым они встречаются каждое воскресенье в семь вечера на Никитском бульваре. Если Вейцлер появляется в застёгнутом на все пуговицы пальто или плаще, подходить к нему нельзя: его пасут.
Ну и не выдержал Гордон.
Три воскресенья подряд Вейцлер появляется на бульваре застёгнутым на все пуговицы. И Солдатов, естественно, проходит мимо.
Солдатову надо прекратить встречаться с Вейцлером, резко резюмировал Гордон.
По воскресеньям там всегда много народа, поэтому опасности, что Солдатов каким-то образом окажется в поле зрения охранки, почти нет.
Опасность всегда есть, не согласился Гордон. Кого знает Вейцлер, кроме Солдатова?
Меня, разумеется.
Плохо
Да уж чего хорошего! согласился Павел. Солдатов говорит, что у Вейцлера вид такой, будто он держится из последних сил. А если вспомнить, что дома у него Соня и больной ребёнок, можно представить, как ему туго. Солдатов предлагает продумать вариант спасения Вейцлера.
Он в своём уме? Гордон даже отпрянул от неожиданности, Что за чушь ты несёшь?
Почему чушь? возразил Павел. И Вейцлер, и Соня наши товарищи. Они в беде. По-твоему, мы должны их бросить?
Ты ещё скажи: предать, зло бросил Гордон.
Я так не скажу. Но ты пойми. Пока Вейцлер видит Солдатова по воскресеньям, у него остаётся надежда, что мы знаем о его положении и думаем, как его спасти. И представь его состояние, если Солдатов не появится в условное время. Что он будет думать о нас? А ведь он про нас не сказал ни слова.
Это ещё неизвестно.
Что?! Павел, наверное, бросился бы на Гордона, если бы стоящая рядом Ирина не схватила его за руку, возмущённо заявив:
Вы не имеете права так говорить!
Павел, переводя дыхание, старался взять себя в руки:
Я тебя знаю давно, но если ты сейчас же не извинишься и не возьмёшь своих слов назад, я с тобой дел иметь не буду.
Даже так? усмехнулся Гордон.
Так.
Некоторое время они смотрели в глаза друг другу, пока Гордон не нарушил молчание:
Ладно. Я извиняюсь и беру свои слова назад Тем более что вы меня неправильно поняли. Я отнюдь не собирался выражать недоверие Вейцлеру
По-другому тебя понять было трудно.
И тем не менее. В данном случае я выражал общее мнение комитета: те, кто побывал в лапах охранки, нуждаются в серьёзной проверке. Не будем недооценивать своих врагов: ломать людей они умеют. Я, как и вы, верю Вейцлеру и верю, что на бульваре он подаёт нам сигнал. Но в охранке тоже не дураки и в конце концов поймут, что он водит их за нос. И потом чисто теоретически на один, даже на полпроцента разве нельзя допустить, что Вейцлер сломался?
Нельзя!
Гордон покачал головой, взглянув на Павла:
Твоя вера в товарищей вызывает уважение. Но в комитете уверены: недавний разгром боевой группы (а другого слова не подберёшь при всём желании) не мог быть без провокатора в ваших рядах. Следовательно, можно предполагать, что кого-то из «наших товарищей», Гордон с нажимом произнёс два последних слова, охранке удалось завербовать. Ты допускаешь такое?
Он взглянул на Павла, тот пожал плечами:
Исключать нельзя.
Вот именно что «нельзя». И таких людей надо выявлять и безжалостно карать.
Я с тобой согласен, согласился Павел и упрямо добавил: Но Вейцлеру я верю.
О, майн гот! всплеснул Гордон руками. Я тоже ему верю. Но сможем ли мы осуществить эти два акта? Нет. Потому что освобождение Вейцлера с семьёй всю полицию поднимет на ноги. И совершить второй акт мы не сможем.
Но освободить товарища, причём с семьёй, разве этого мало? воскликнул Павел.
Это много, согласился Гордон. Но одинаков ли будет резонанс в обществе от убийства тирана, у которого по локоть руки в крови, или от освобождения одного рядового члена организации. Нам сейчас важнее резонанс в обществе.
В присутствии Ирины, которая, как это чувствовал Павел, разделяла его позицию, он решил идти до конца:
Резонанс в обществе, согласен, для нас очень важен. Но здесь, не в Париже, подчеркнул он сознательно, для каждого члена организации очень важно знать, что в трудную минуту товарищи его не бросят и сделают всё, что в их силах, чтобы его спасти.
Хорошо, наконец заговорил Гордон, готовим два дела. Но первое начальник охранки.
В дверь осторожно постучали. Евгения просунула голову в гостиную:
Ирина Александровна, к вам пришли.
Извините, господа.
Ирина вышла, прикрыв за собою дверь.
После некоторого молчания Гордон заговорил вновь:
В любом случае нам нужны люди. Солдатов и его бойцы это хорошо. Кто-то ещё у тебя есть на примете?
Подходящие ребята есть, но ни с кем из них конкретно я не разговаривал.
А вот этот твой друг, с которым ты вместе был на курсе?
Зубов?
Кажется, да. Он заходил, просил у Ирины денег.
Странно, она мне ничего не говорила
Вот видишь, Гордон усмехнулся, и я тебе чем-то пригодился.
Павел чуть смутился.
Но я только о том, надёжен ли он?
Да, кивнул Павел, я ему доверяю полностью. И, кстати, я уже думал, чтобы поплотней привлечь его к работе.
Нужно ли?
Какие у тебя сомнения?
Мне кажется, Гордон пытливо поглядел на Павла, этот Зубов влюблён в Ирину.
Это, пожалуй, замялся Павел, чересчур сильно сказано. Но даже если и так?
Смотри сам, уклонился от ответа Гордон. Если ты в нём уверен, я не против.
26. В охранке
Начальник наружки докладывал:
Наш агент вёл Круглова до университета. То, что он шёл именно туда, подтверждают и показания фотографа, куда Круглов зашёл, увидев в витрине портрет Михеевой. Фотограф поинтересовался, куда он идёт, и Круглов рассказал, что идёт в университет, хочет восстановиться, закончить курс и получить место.
Почему агент потерял Круглова в университете? поинтересовался Харлампиев.
Найти его в университете агент не мог, так как плохо ориентируется в этом здании.
Понятно.
Но через час двадцать Круглов вышел из университета и, никуда не заходя и ни с кем не встречаясь, дошёл до библиотеки. По словам агента, вид у него был довольный. Может быть, действительно за ум взялся?
Может быть, неопределённо пожал плечами Харлампиев, а может быть, и нет.
Он взял лист бумаги, поставил на нём точку, а рядом букву «У» и от этой точки разбегающиеся в разные стороны стрелки, которые соединил одной линией.
Если нет повторил он, пододвинув листок заместителю, то нам надо изучить в университете все входы и выходы. Если предположить, что Круглов не улаживал там свои дела, а был на встрече, то примерно пять-семь минут у него ушло на то, чтобы выйти из университета через другой ход. Десять-пятнадцать дойти до места встречи или явочной квартиры. Итого двадцать. Плюс столько же назад. Итого сорок. Он вышел через час двадцать. Положим, ещё двадцать-тридцать минут на саму встречу. Значит, явочная квартира может быть где-то в этом круге. Значит, надо посмотреть по картотеке, не проживает ли там кто-нибудь из наших старых клиентов, и опросить квартальных, нет ли на их территориях людей, которые могут вызвать наш интерес.