Руки дрожали и не слушались, заледенев, как от родниковой воды.
Ссадина на лбу у Арона была слишком глубокой.
Придется зашивать, сказала Тильда ровно. Надеюсь, ребра ты себе не переломал. Позже отец Терк осмотрит тебя.
Арон дернулся, побледнел и закусил губу, но ничего не ответил. И молчал упрямо, зло, болтая в воздухе ногой, делая вид, что ему все равно, следил за какой-то мухой, которая билась о стекло с нудным жужжанием. В глаза Тильде он не смотрел. Только шмыгал носом и крепче стискивал зубы.
Наконец Тильда закончила промывать царапины и бросила грязные тряпки в тазик.
Поднялась и села рядом с Ароном на скамью.
Что случилось? Она была уверена, что Арон начнет рассказывать небылицы: так было почти всегда.
Ничего, буркнул Арон под нос, не случилось.
И ты не дрался?
Дрался.
С кем?
Арон молчал.
Тильда сжала губы: злость разгоралась в ней все сильнее и сильнее. Давно так сильно не злилась она, с тех пор, как
Гарольд мертв, напомнила она себе. Мертв давно, накурился дурманящих разум трав и не проснулся наутро, не очнулся от своих страшных видений. И Арон вовсе не ее покойный муж.
Но поверить в то, что Арона просто подкараулили и побили, было сложно. Скорее, он сам затеял драку, сам полез к другим мальчишкам, за что и получил!.. А магия откуда такая сила?.. Неужели
Арон! С кем ты дрался? повторила Тильда вопрос. Ты пришел весь в синяках! Пытался колдовать! Что я должна думать?
А не все равно? выпалил вдруг сын, не поворачиваясь к ней. Тебе же плевать на меня! Тебе на все плевать, кроме своих бумажек! Ты даже спишь в своем кабинете!
Арон вколачивал злые слова в нее, может, не понимая, что говорит, а может делая это нарочно. Но слова ранили больно и жестоко. Ранили до кости.
Тильда поднялась со скамьи, отступила на несколько шагов, пока не наткнулась на стул. Деревья за окном уже погрузили спальню в полумрак, и острый профиль Арона почти слился с этой темнотой.
Не советую грубить мне, Арон. Самообладание стремительно покидало ее. Мало того что я тебя нахожу ночью в коридоре вместе с Людо, так еще и сегодня эта драка!..
На лице Арона пятнами проступила краска, светлые отцовские глаза превратились в щелочки. Он вдруг стал до того похож на ее покойного мужа, что рука дернулась к воротнику дышать стало трудно. Перед ней словно возник из небытия Гарольд такой же рыжий, крепкий, так же вздернут подбородок, и взгляд такой же ненавидящий и надменный.
Арон выдвинулся вперед, как будто собирался напасть. Сжал кулаки.
Ну? Ты и на мне свои заклятия попробуешь? тихо, со страшной угрозой в голосе, произнесла Тильда.
Ноздри Арона раздувались от гнева.
Могу и попробовать!
Решение вспыхнуло мгновенно.
Прекрасно! Сегодня же напишу дядюшке Рейнарту в Оррими и отправлю тебя в орден Смирения. Поедешь туда! И будешь пробовать свои заклинания там!
Она сама не верила, что говорит это даже если бы сын имел силу, она бы не отправила его в монастырь. Арон округлил глаза и задохнулся, не смог ничего ответить.
Я никуда не поеду! Арон вскочил на ноги. От возбуждения он кричал так, что слышно, наверное, было во всем доме. Еще чего! Я не собираюсь становиться монахом! Это же Это же на всю жизнь!.. Я не хочу!
Не обсуждается, отрезала Тильда. Поедешь. Никто тебя спрашивать не будет. Мне не нужно, чтобы ты распугивал людей своим колдовством! Отец Грегор говорил, что у тебя пройдет вспышка силы, что ты не можешь быть служителем Многоликого А вот как оказалось! Каково взрослого мужчину оглушить! Просто так!
Он не хотел меня пускать домой!
И правильно! Посмотри на себя! Одежду уже не починить! Башмак где-то потерял!
Подумаешь!..
Подумать тебе бы не мешало! оборвала его Тильда. Хоть раз!
Вид у Арона был непонимающий, кислый и злой одновременно. Он словно пылал, таким красным было его лицо, так неистово рыжели его короткие, торчащие во все стороны волосы.
Ненавижу. Ненавижу тебя. В глазах его стояли слезы, а голос звенел. И храм твой ненавижу. Пусть он обвалится!
На миг Тильда замерла.
Что ж, в Оррими ты избавишься от моего общества, слова горчили, как подгоревшая хлебная корка, но Тильда говорила. И может, там тебя наконец научат манерам.
Они стояли друг напротив друга, и Арон тяжело дышал.
Глядя на сына, Тильда ужаснулась всему сказанному в сердцах. Но было поздно. Несправедливые, неправильные слова как кирпичи, из которых можно выстроить высокую и крепкую стену.
Арон порывисто бросился к сундуку, сдернул с него деревянного генерала Тоймара, и Тильда не успела ничего сделать, как сын подошел к окну, что-то хрустнуло, и обломки полетели в сад.
Обернулся к ней, выпучив глаза цвета недозрелого крыжовника, глядя так, будто пригвождал навсегда к полу.
Успокоиться. Мыслить холодно. Вздохнуть.
Ложись в постель, ледяным тоном произнесла Тильда. Сейчас придет лекарь. Ты наказан.
Но Арон продолжал стоять посреди комнаты, упрямо подняв исцарапанный подбородок.
Я убегу, если ты меня в Оррими отправишь, прошипел он.
И, глядя в его решительное лицо, Тильда поняла: убежит. И ничто его не удержит ни заборы, ни запертые двери, ни она сама.
Слова загораются и гаснут, не находя выхода, застывают льдинками на языке. Превращаются в неподъемные камни, в тяжеленные гранитные глыбы.
Все замирает, словно попав под оглушающее заклятие. И Тильда видит, как медленно, будто во сне, распахивается дверь и возникает темный силуэт, худой и сутулый на фоне янтарного прямоугольника.
Оцепенение резко разбивается, и оба они вздрагивают.
Простите, госпожа, я стучал, но мне не ответили Тильда узнает в человеке, стоящем на пороге комнаты, лекаря Дариона Терка. За его спиной маячит Мэй, заглядывая в спальню через плечо мужчины.
Госпожа, я сказала мастеру Терку заходить начала было девушка и вдруг попятилась назад, словно увидела призрака. Но Тильда ответила спокойно, хотя лицо горело:
Спасибо. Отец Терк, прошу вас.
Пока лекарь здоровался, вынимал из сумки инструменты и склянки, пока мягко, но настойчиво уговаривал Арона сесть, Мэй прошептала:
И еще, госпожа К вам дама. Ожидает в парадных покоях.
Тильда сдвинула брови, глядя краем глаза на сына, который что-то тихо отвечал целителю.
Кто? все же поинтересовалась она.
Госпожа Корнелия Райнер.
* * *
Выйдя из комнаты сына, Тильда прислонилась к стене и закрыла глаза. Глубоко вздохнула, стараясь успокоиться, но чувство было такое, будто внутри волнуется темная тяжелая вода, и никак ее не унять. Она постояла немного, глядя перед собой.
Обжигающая темнота внутри постепенно остывала.
Негнущимися пальцами Тильда сняла передник, перепачканный кровью, и усилием воли заставила себя спуститься по лестнице на первый этаж. Меньше всего ей хотелось сейчас видеться с чужими людьми, плести из незначительных пустых фраз рваное полотно разговора.
В мутном зеркале, что висело на лестничной площадке напротив парадных дверей, она столкнулась со своим отражением угрюмым и суровым. Сведенные к переносице брови и тяжелый взгляд не красили ее, и казалось, что тревоги и заботы лежат на ней старинным оплечьем, давят, пригибая к земле.
Корнелия Райнер ждала ее в полутемной зале, разглядывая картины и медные стенные подсвечники с круглыми отражателями, и обернулась, когда Тильда вошла в комнату.
У вас весьма необычный дом, госпожа Элберт. Позднеимперский стиль, полагаю. В закатные дни Империи настроения в обществе царили упаднические, и это, разумеется, отразилось на искусстве. Все это черное дерево и медь Пожалуй, ваш дом одно из последних мрачных свидетельств той эпохи, заключила женщина.
Что-то же должно напоминать людям, что империи рушатся время от времени, вежливо-холодным тоном ответила Тильда. Прошу, садитесь, она указала на кресло.