Горький ком подступил к горлу.
Она могла бы взять и решить эти примеры за сына исправить неправильные ответы, ведь для нее это так легко! Не то что для Арона, у которого никакой склонности к арифметике, которого учителя никогда не хвалили за прилежание в каких бы то ни было науках, кроме гимнастических упражнений и фехтования.
Несколько мгновений Тильда колебалась. Потом закрыла тетрадь и положила ее обратно. Так она сделает только хуже если решит задания за сына. Как бы она ни хотела помочь ему не сейчас и не таким образом.
Спи, прошептала она неслышно. И некоторое время стояла, прислушиваясь к стуку дождя за окнами, к тому, как скребут по стеклу ветви кленов.
Нужно было возвращаться к делам: к конторским книгам и сметам.
В просторной купальне, оборудованной кранами с холодной водой, она смыла с себя грязь и пыль, переоделась в домашнее платье и поднялась наверх к позднему слишком позднему ужину.
Сидела в темной столовой за огромным, до блеска отполированным столом на двенадцать персон. В его поверхности отражались блики свечи, дробились в круглых оконных стеклах, мерцали на олове стаканов и тарелок.
Из темноты выступали массивные, богато украшенные но пустые буфеты. Ни яркого блеска серебра, ни мягкого сияния стекла. А ведь когда-то здесь стояло блюдо из фарфора, подарок отца.
Эрин принес теплые лепешки с сыром, фаршем и специями такие, как готовят на юге, в ее родных местах. Тильда только сейчас поняла, что зверски голодна: с утра даже поесть времени не было. А лепешки тонкие, хрустящие, пахли так вкусно, что рука сама собой потянулась к ним. Это была память о Файоссе, о его пряных острых кушаньях, которые подают в саду, в увитых виноградом беседках. Один такой семейный ужин она помнила отчетливо и ясно, как будто это было вчера
За столом собралась вся семья. Обедали не в парадной столовой и не в малой, а на воздухе, в беседке с голубым куполом и цветными стеклышками, так что свет солнца дробился на множество лиловых и желтых ромбиков на полу.
Во главе стола сидел отец. Он только что вернулся из удачной поездки веселый, загорелый и огромный, кажется еще больше обычного. Мама подле него, тонкая и стройная, она звонко смеялась каким-то шуткам, то и дело касалась руки отца своей легкой золотистой ладонью. Братья отца и их жены, обе северянки с голубыми прозрачными глазами и волосами желтыми, как масло вот уж диковинка в их жарких краях! сидели степенно, важно, неторопливо что-то обсуждая между собой. Бабушка и дед, все еще крепкие, жизнерадостные, спорили. Дед ругал порядки в столице, а бабушка смеялась: «Угомонись уже, старый ты пень, давно в отставке, а все туда же»
Над беседкой две огромные магнолии, их резные тени причудливо падают на дорожку, где маленькая Тильда и ее братья затеяли шумную игру в салочки. «Тильда! Юджи! Рин!» зовет их мама, и они бегут к беседке, Тильда падает, ушибает коленку, но смеется, глядя на дырку в новом платье. «Ах, негодница, ты только посмотри!» качает головой отец.
Оглушительно стрекочут кузнечики в траве, и солнце большое и ласковое. Из кухни Миртл несет восхитительно пахнущее блюдо с копченым угрем, и мама сама накладывает его всем, а потом они едят пироги с вишней, лепешки с сыром и фрукты. Все весело болтают о пустяках и о серьезном. Постоянно кто-то шутит, братья Тильды под шумок норовят стянуть побольше сахару. И день как будто застыл, замер одним золотым сияющим мгновением
Замер, став хрупче и тоньше хрусталя и разбился. Осколками стекла разлетелся по столовой, и Тильда вскочила из-за стола, так, что опрокинулся с грохотом массивный стул, разлилось вино. В окне напротив билось что-то черное, билось и кричало, громко, надрывно и страшно.
Только мгновение спустя Тильда поняла, что это ворон. Он пробил клювом стекло и теперь отчаянно рвался в дом сквозь осколки, которые все больше впивались в тело.
Тильда бросилась к окну. Птица истошно вопила. Позади, в доме, захлопали двери дом проснулся.
Она выталкивала ворона, но битое стекло резало руки, ворон пытался ухватить ее за одежду, нацелясь острым твердым и сильным клювом прямо в лицо, и глаз его блестел бешено и злобно.
Но вдруг ворон резко дернулся вперед, крикнул хрипло, громко и пророчески и упал на пол столовой, затих окровавленной грудой перьев. Перья и битое стекло усыпали пол, а Тильда стояла над птицей, и руки ее были в крови.
Порезы сильно саднило.
Эрин, подоспевший только сейчас, смотрел на нее с немым ужасом, его губы дрожали.
Госпожа Тильда только и смог выдавить он. Что же это
Это птица, Эрин. Тильда обернулась: за дворецким маячила растерянная горничная. Мэй, будь добра, убери это безобразие. Только осторожно. Эрин, принеси мне воду промыть порезы.
Это Э-э-э-рме-Во-орон, запинаясь, пролепетала девушка. Т-т-точно. Он!
Это просто птица, с едва сдерживаемой тихой яростью ответила Тильда. Или давай тряпку, и я сама это все уберу!
Н-нет, госпожа, я все сделаю! Горничная справилась с испугом и побежала за водой.
Тильда устало опустилась на стул. Ковер был безнадежно испорчен но ковер не жаль, он все равно был протерт едва ли не до дыр. А вот стекло в окне заменить на новое стоит немалых денег
Дурная птица.
Эрме-Ворон. Безумец, служитель Маллара, который сжег свой храм вместе с другими служителями, уверенный, что Безликий спасет его город от чумы. Но за то, что он внял голосу Безликого, Маллар превратил Эрме в черного как сажа ворона, обреченного вечно приносить вести о бедах и горе, обреченного на ненависть людей.
Нет, глупости, россказни, как болтовня о проклятии, быть такого не может! Хватит с нее на сегодня. Лучше вернуться к привычным заботам. У нее нет ни права, ни времени на тягостные мысли о странных совпадениях и безумных птицах. Ей нужно написать письмо брату, просмотреть конторские книги, убедиться, что денег для господина Коро хватит. А еще написать отцу Грегору попросить зайти и взглянуть на Арона.
Поэтому сейчас она пойдет работать.
7
Эй, эй, прекрати! Меня стошнит! Аро-о-он!
Крики Людо Арона только раззадоривали и он все сильнее тряс дерево, так, что Людо повизгивал от страха, вцепившись в ветку. Бум! Сверху шмякнулась перезрелая груша чуть по темечку не попала, за ней еще одна. И Людо висел на этом дереве точь-в-точь как груша, и такой же желтый от страха.
Как ты будешь драться с рутенцами, а? веселился Арон. Они тебя на фарш порежут, если станешь так визжать!
А дерево тут при чем?!
Себе, разумеется, Арон в военной кампании в Рутене отводил роль адмирала: он будет командовать армадой с моря, и ни один корабль рутенцев мимо не пройдет! По взмаху его руки будут стрелять пушки, ядра будут лететь в крепость на холме, а потом солдаты пойдут в атаку и враг сдастся, и тогда он сам возьмет в руки вражеское знамя и скинет его в море на глазах у всех!
Арон! взмолился Людо, и Арон, очнувшись, решил, что на сегодня хватит.
На дереве у них было «гнездо» почти как у моряков. Можно было влезть по веревочной лестнице, но Арон презирал простые пути. Он споро забрался по веткам к Людо, достал из кармана пирожок.
На!
Людо, слегка зеленоватый под цвет своей школьной куртки, посмотрел на него так, будто Арон предложил яд.
Сам ешь свои пирожки, буркнул. Я тебя чего, просил дерево трясти?
Арон пожал плечами, в один укус сжевал пирожок, потом, уцепившись ногами за ветку, свесился вниз головой, покачался.
Скучно, объявил он. Перевернутый мир ходил маятником туда-сюда, перевернутые птицы плыли в море, превращались в китов и акул, а дым из трубы шел вниз и врастал в водную гладь. Деревья опирались листьями на небо, а сквозь листья лезло солнце, щекотало лицо. Остаться бы вот так висеть, как летучая мышь да только в голове шуметь начинает от крови не провисеть долго.