Лаура вздохнула и сунула кисть в карман передника, а потом запустила руки себе за спину, чтобы развязать тесемки. Уинифред подняла с травы мокрую тряпку и аккуратно накрыла ею картину.
Я не знакома с ней лично, но уверена, что женщина, вырастившая мистера Дарлинга, не может быть похожа на ту, которую ты описываешь, сказала Лаура. Кто, если не она, войдет в твое положение?
Кэтрин Дарлинг однажды была обманута мужчиной отцом Теодора, мистером Уорреном. Конечно, мисс Дарлинг могла положиться на порядочность своего сына, воспитанного безукоризненно. Но могла ли Уинифред рассчитывать на ее благосклонность? Неужели Кэтрин одобрила бы связь своего сына с девушкой, на которой он не собирается жениться?
Ты действительно думаешь, что она поймет меня? с сомнением спросила Уинифред. Думаешь, она поверит, что мне ничего не нужно от Теодора, кроме него самого?
Конечно, поверит. Она же его мать. Лаура помолчала и со смущенной улыбкой добавила: К тому же, что бы ни произошло, последнее слово всегда останется за мистером Дарлингом, верно?
Не воображай, будто я в состоянии мериться с ней авторитетами! проворчала Уинифред.
Лаура ее немного успокоила, но к встрече с матерью Теодора она все еще не была готова.
Вдвоем они быстро собрали вещи и заторопились домой, пока не начался дождь. Уинифред аккуратно, на вытянутых руках, чтобы не заляпать платье, несла холст, накрытый тряпкой, а Лаура взяла в руки коробку с красками и сунула под мышку складной мольберт.
Дома Уинифред опустила картину на пол, развязала ленты шляпки и оставила ее на столике у входа. Корзинка для корреспонденции была пуста.
Теодор! позвала она, забрала из рук Лауры мольберт и прошла в гостиную.
Комната была заставлена масляными полотнами. Готовые стопкой стояли у стены, а те, над которыми девочка еще работала, были накрыты влажными тряпками с разноцветными мазками краски. Уинифред хвалила красоту морских пейзажей Лауры, но на самом деле из всех картин ей больше всего нравился портрет Дарлинга. На него ушли почти все запасы черной краски и белил, и сходство было поразительным.
Теодор, улыбаясь, выглянул из кухни. Он снял сюртук, оставшись в одной белой сорочке. К одежде он всегда относился небрежно, словно ребенок. Вот и сейчас на его груди и манжетах красовались яркие пятна.
Вы уже вернулись! А я приготовил нам вишневый пирог. Хотите попробовать?
Он скрылся в кухне и тут же вернулся, неся тяжелую чугунную форму с пирогом. Выглядела выпечка на удивление сносно: золотистое песочное тесто в потеках темного вишневого сиропа.
Они пообедали прямо в гостиной. Потом Лаура ушла к себе, а Уинифред с Теодором отправились на кухню. Их дом был настолько маленьким, что они отказались от прислуги Лаура вполне справлялась с их нехитрым бытом самостоятельно, да и сами они не чурались работы.
Теодор, закатав рукава сорочки, с усердием чистил посуду, а Уинифред заваривала травяной чай, к которому успела пристраститься еще в Лондоне. Она обрывала с засушенных и свежих веточек листочки чабреца, мяты, иван-чая и отправляла их в маленький заварочный чайник.
Ты куда-то ходила? поинтересовался Теодор, стряхнув с вымытой тарелки воду.
Уинифред, не выказывая удивления, опустила в чайник резной лист мелиссы и облизнула влажный палец.
О чем ты?
Перед тем, как отправиться к Лауре.
С чего ты взял, что я куда-то ходила?
Пожав плечами, Дарлинг отложил тарелку и взялся вытирать полотенцем оловянные ложки.
Просто я подумал, что вас слишком долго не было. Тебе бы наскучило так долго глядеть на море.
Уинифред ощутила на языке кислый привкус и сунула листочек в рот. Ей не нравилось врать Теодору или что-то утаивать от него по большей части потому, что она ненавидела то, как своей обезоруживающей откровенностью он заставлял ее чувствовать вину.
Я ходила к доктору, наконец спокойно сказала она и отложила веточку.
Лист мелиссы горчил на языке, но эта горечь была приятной.
Послышался лязг Дарлинг уронил ложку и нагнулся, чтобы поднять ее. Отвернувшись к мойке, он глухо спросил:
Что-то случилось? Тебе нехорошо?
Нет-нет, что ты. Уинифред потянулась и тронула его рукав. Просто рука немного беспокоила, только и всего.
Дарлинг повернулся и поймал ее пальцы. Невольно скривившись, Уинифред попыталась их высвободить.
Тебе больно?
Нет. Просто мне не нравится, как она выглядит.
И что? изумился Теодор.
Уинифред вспыхнула и выдернула руку.
Ничего. Не хочу, чтобы ты на нее смотрел. Не хочу, чтобы ты к ней прикасался.
Юноша снова протянул к ней руку, но Уинифред спрятала свою.
Почему? спросил он. Пожалуйста, не злись. Я правда не понимаю.
Уинифред скривилась от острой досады на саму себя. Глупо переживать из-за такой мелочи.
Я всегда была красивой, выдавила она.
Теодор пальцем стер слезинку с ее щеки.
Не важно, насколько дрянной я человек, у меня имелось по крайней мере одно достоинство красота. А теперь
Она взмахнула изуродованной рукой, и Теодор поймал ее.
Теперь я лишилась и этого. Это ведь уродство, иначе не назовешь.
Не понимаю. Ты ведь все еще красива.
Не безупречно красива. Людям ведь зачастую достаточно одного такого маленького изъяна, чтобы испытать отвращение.
Неужели для тебя красота в безупречности? с недоумением спросил Дарлинг.
На мгновение Уинифред задумалась. Бывало, ей самой нравились неидеальные вещи, неидеальные люди. Даже у Теодора были изъяны.
Не всегда, наконец призналась она. Просто мне предстоит привыкнуть к тому, что я тоже теперь небезупречна.
Зажмурившись, Дарлинг нежно поцеловал ее перебитые пальцы.
Невозможно не любить то, что является частью любимого человека, сказал он. Может, сейчас тебе в это сложно поверить, но я люблю твои руки, даже если сама ты их ненавидишь.
Уинифред рассмеялась сквозь слезы и наклонилась вперед, чтобы поцеловать Теодора. Его губы были сладко-терпкими от вишни. Юноша, не отпуская руки Уинифред, одной ладонью мягко обхватил ее лицо.
Я тоже. Я буду любить тебя, даже если ты сам себя возненавидишь, пообещала она.
Теодор прислонился лбом к ее лбу, часто и тяжело дыша. Его пальцы сильнее сжали ее руку, будто проверяя, действительно ли Уинифред все еще здесь. Уловив этот жест, она прошептала:
Я никуда не уйду.
Вечерами Уинифред, сняв кринолин, садилась на диван в гостиной и принималась читать вслух. Книги выбирал Теодор, а читала она медленнее, чем менялись его пожелания, так что ни одну из книг они так и не закончили. Сам Дарлинг пристраивался подле нее на полу. Иногда, когда его клонило в сон, он опускал голову ей на колени, а она рассеянно гладила его по волосам. Так случилось и сегодня. Заметив, что дыхание юноши стало ровным, Уинифред отложила «Дон Кихота» на подушки.
Пальцами она принялась перебирать и распутывать его черные пряди и вдруг приметила в них серебряную нить. Затаив дыхание, она разделила пробор, чтобы рассмотреть светлый волос, и увидела еще один, совсем рядом. Издалека могло показаться, что у Дарлинга в волосах запуталась паутина. Ей вспомнился их разговор в лондонской квартирке на Харли-стрит Дарлинг тогда хвастался, что пошел в мать, у которой волосы до сих пор оставались иссиня-черными. А у самого теперь появились седые волоски на затылке и темени, хотя ему еще не исполнилось и двадцати лет.
Уинифред стало горько за него и за его рано утраченную юность. Она обхватила голову Теодора обеими руками и нежно поцеловала в пахнущую мылом макушку. Юноша тут же проснулся и зашевелился.
Винни?
Что?
Он сонно моргнул и потянулся вперед, пожимая ее локоть.
Все в порядке?
На секунду Уинифред заколебалась, рассказывать ли Теодору о найденных у него седых волосах. Их было не так уж много, и разглядеть их в зеркале он не сумел бы. Сообщи она ему, и Дарлинг наверняка бросится скупать всякую дрянь вроде краски для волос, а цилиндр начнет носить даже в собственной спальне.