Но трамвай, рассыпая блестки, заприметил ну что с того? человека на перекрестке, не успевшего на него. Понимаешь, какая драма? Расстилался над крышей смог. Дурачок умел только прямо, развернуться никак не мог. Всё по графику, всё по сроку, всё по пунктикам, это жизнь. Начертили тебе дорогу непременно ее держись.
Билетерша дремала в кресле, колыхался волной живот. И подумал трамвай: «А если». И подумал трамвай: «А вот человеку ужасно надо, а пешком не успеть вообще. Он, возможно, не махинатор, не бандит, не маньяк в плаще. Просто вовремя не успеет, не обнимет, не попадет». Улыбалась Кассиопея, фонари источали мед, умножая луну стократно. Самолет собирался в рейс. И поехал трамвай обратно, наплевав на законы рельс. По булыжникам, словно небу, словно морю, смешной фрегат. Был трамвайчик рогат как зебу. И как горный козел рогат. Пахло яблоком и инжиром, а бунтарь, колесом стуча, вез последнего пассажира к тем, кто ждал его битый час. Время жатвы и время сева, время психов семь верст не крюк. Пусть кому-то приснился север билетерше приснился юг.
Утоляя скупую жажду по движению к волшебству, утро в город пришло однажды. Золотили лучи листву. Разносили сороки сплетни, разводили влюбленных дни. Вдруг ты тоже трамвай. Последний. Не стесняйся давай, звени.
Кино
Сто тысяч лет мы не были в кино, чтоб темный зал и плюшевые кресла, ворчливый шепот слева: «Не канон», «Ее ж убили, почему воскресла?». Сто тысяч лет не выходили в мир реальный из придуманной картинки. С машинами, атлантами, людьми. С субтитрами реклам. Одним ботинком. И кто-то в лужу обронил блокнот, а кто-то потерял уже и веру. Осенний свет приходит под окно показывать прекрасную премьеру: рябину, желудь, толстых голубей, наушники и мокрые кроссовки. Здесь, в городе, сюжеты о тебе, ты в главной роли (думаешь в массовке).
Стекают горлом водосточных труб все небеса, свинцовые, как гири. И ты пока настолько мал и глуп, чтоб оценить масштаб драматургии, чтоб оценить, как полон твой стакан, и реквизит, что древний, словно ящер. Сентябрьский ветер трикстер, шут, аркан нашептывает: «Ты ненастоящий».
Вот где-то за бамбуковым столом или в стране жирафа и гепарда сидит пират, глотает темный ром, и у пиратской обуви нет пары. Японец ловит скользкого угря, в суп добавляет водоросли нори.