Видите ли, концепция мелодорожек разработана на втором уровне Башни и спущена сюда. Они там вообще, как бы это сказать И снова ненадолго замолчал, а затем изменился в лице, просиял, как умел это делать: Да, лучше о чем-то приятном! Любезные мои, удачи вам
Но я прервал хранителя, взмахнув рукой и чуть не выронив лампу. Фе придержала меня и взглянула с укоризной.
Скажите одно, попросил я. А как эти колеса работают?
Мы остались втроем, из-за неприкрытой шторки уже слышался гул Башни. Луч приблизился к моему уху и прошептал:
Ты сидишь, сделав все дела, возле стены дома. И смотришь в небо. Рядом с тобой сидят соседи, недалекие И так в каждом дворе. Город отдыхает, смотрит в небо. Чуешь?
Нет, честно признался я.
А мелик едет, зашипел хранитель ламп, и меня поразило, как сильно изменился его голос: Мелик едет.
Никита
С тех пор я сторонился меликов и косо смотрел на дорожки. Люди, передвигавшиеся на колесах, не проявляли никакого интереса ни к нам, ни вообще к тому, что происходило вокруг. Они выглядели расслабленными, беззаботными в своих обтягивающих цветастых одеждах Непременным атрибутом колесистов были каска и зеркальные очки. Они не снимали их, даже если останавливались возле нужного прохода и заходили внутрь, схватив под мышку свое колесо. Быть может, думал я, они не хотят встречаться глазами с другими людьми, да и сам не хотел бы заглянуть в глаза колесиста: я был уверен, что это впечатление окажется не из приятных.
Впрочем, я видел лишь пару раз, как колесист останавливался и проходил в зазеркальный зал. И, понаблюдав со стороны, заметил: спокойно и приветливо общались эти люди только друг с другом. На тех, у кого нет колеса под мышкой, они всегда смотрели тяжелым недобрым взглядом, а если и заговаривали, то вынужденно: их тяготил разговор о чем-то, кроме меликов и мелодорожек.
Зато Евпатория была восхищена колесистами, как никто из нас. Она смотрела им вслед с неподдельным восторгом, провожала взглядом, как влюбленная, но ей было мало и этого. Она приставала ко мне, прижималась, приобнимала и шептала заговорщицки:
Фи! Посмотри, как здесь прекрасно! Какие возможности! В городе столько пустого пространства, а никто не додумался: колесо, мел и все! Это же счастье!
Я смотрел на нее, улыбался и совершенно не понимал, что ответить. Евпатория была очаровательна, но Были вещи, которые ей не стоило знать, а мне пытаться объяснить. Слова хранителя ламп о природе движения меликов вряд ли поразили бы Тори: она увлекалась формой и редко вдавалась в содержание. Впрочем, таким был и я в городе. Но здесь, в Башне, начинал понимать: что-то меняется. А Тори продолжала щебетать, пока мы шли по проспекту в поисках неведомой сопутки, вдоль гигантского корабля в искусственном море:
Я вот только думаю: а как они перемещаются наверх, когда им нужно? Ведь если это все один уровень
Не знаю, отмахнулся я. А почему ты так уверена, что им это нужно? Посмотри на них: мне кажется, им не нужно ничего.
Фи, ну что ты такой заунывный. Тори надула губки. Я хочу это знать, потому что хочу такой же. Я хочу, как они Давай достанем такие колеса, Фи, и будем на них летать? Это же так весело!
Глаза ее горели, и я не стал говорить девушке, что влиться в ряды колесистов последнее, что я сделал бы в жизни. А по правде, с трудом представлял и ее катящей на колесе. Но пусть помечтает девушки это так любят, а мечтания красят их, что, в конце концов, так радует нас, мужчин.
Мне было интересно знать, как здесь перемещаются на верхние этажи причем не только колесисты, а вообще все местное население. Но рано или поздно мы бы узнали ответ на этот вопрос, куда больше меня занимало другое: почему они вообще так мало останавливаются? Словно смысл жизни тех, кто мчит по мелодорожке, именно в этом и состоит: постоянно мчать. Но почему энергия на это бесконечное движение, в котором я не видел цели, идет из моего города, из моего дома? Да из меня самого она шла и из всех моих друзей? Я не хотел им говорить об этом, да и не знал, как сказать. Правда ли то, что сказал мне хранитель ламп, или он это придумал? Но только зачем? Ведь его никто не обязывал, он не должен был говорить это А сказал. И почему именно мне?
Если его слова были правдой выходит, мои бедные мама и папа, весь город смотрят в небо лишь для того, чтобы эти придурки имели здесь преимущество? А если не были? Как в таком случае может работать мелик? Идиоту было понятно, что энергия, приводившая в движение колеса, не могла быть рациональной. Ее было невозможно объяснить.
А правда, я выбрала классное сердце? Вернувшись в реальность из размышлений, я понял, что Евпатория и не думала умолкать. А вдруг это знак?
Я вздрогнул.
Какой еще знак?
Я и ты, Тори перешла на шепот. Две лампы слились в одну, и получилось сердце. И теперь они не могут одна без другой их не разъединить, смотри!
Будь осторожней со своей лампой, прервал ее. Я и так вижу: две половинки, да. Но где ты видишь связь со мной? На ней написано?
Я шутил неудачно и, наверное, был груб. Но слова хранителя о меликах не давали мне покоя, мешали думать о другом. Нужно при случае выяснить, разобраться, решил для себя я, а пока что заставить себя забыть о них, спрятать в дальний угол памяти. Это давалось непросто.
Тори коснулась моей руки.
У тебя там синий цвет, у меня красный, понимаешь? Ни у кого больше цветов нет
Как нет? У Керчи вся лампа фиолетовая!
У нее фиолетовое стекло, настаивала Евпатория. А у нас эта крошка Как холод и тепло, как две противоположности
Тори, я не вижу здесь связи, резко оборвал ее я. Мне хотелось спросить: о чем ты? У нас с Феодосией лампы вообще одинаковые, а это куда серьезней каких-то цветных крошек. Да и вообще, при желании связь можно было найти между любыми лампами: у Инкермана «рожок» пустой, у Керчи вроде тоже, да и у Фе: любопытное могло б сложиться трио. Вот только я не верил ни в какие связи, о чем честно сказал Евпатории:
Здесь нет связи.
Я уже и забыл, что Евпатория интересовалась мной в Башне она поначалу была осторожной и даже не вспоминала, что я ей нравлюсь. Признаться, меня это устраивало. И вот снова!
Фи, сказала она, связи нет ни в чем. Она появляется, когда ее видишь. Нам нужно увидеть связь мне и тебе. Эта Башня дает нам такой шанс, посмотри, как здесь
Ребят, прервала нас хмурая Керчь. Мне кажется, я нашла связь.
Ты что, нас подслушиваешь? возмутилась Евпатория.
И рада бы не делать этого, да негде спрятаться.
Я обернулся Инкерман и Фе шли сзади нас, слегка отстав, и облегченно вздохнул: хоть кто-то не слышал всех этих глупостей. Евпатория нетерпеливо дернула меня за руку и указала куда-то наверх. Я поднял голову и увидел под самым потолком табличку, похожую на городской дорожный указатель. А присмотревшись, нервно рассмеялся.
Ну что, укоряюще спросила Евпатория, ты и теперь будешь утверждать, что нет связи?
Керчь наблюдала за нами, слегка улыбаясь. Конечно, теперь я не мог утверждать, что связи не было: на указателе, рядом с аскетичной черной стрелкой, устремленной вверх, красовалось слово:
СВЯЗЬ.
Правда, там были еще три буквы чуть крупнее «Связи» фиолетовых, как лампа Керчи:
WTF.
Но что они означали, я как и никто из нас не знал.
Что это, если не знак? продолжала Тори, и я не понимал, то ли она всерьез ко мне клеится, то ли просто изощренно издевается. Но я знал Евпаторию: нет, изощренно это не про нее.
Вот вам и второй этаж. Я услышал голос подошедшего Инкермана и только тогда сообразил: перед нами широченная движущаяся лестница, и она ведет наверх, на второй этаж уровня! Ох уж эта Тори, совсем заморочила голову своей «Связью».
Ребят, мы просто обязаны отправиться туда, призывала всех Евпатория.
Еще бы! воскликнул Инкерман. Я никогда не видел движущейся лестницы.