Открыл на букву «К». Карлсон, Карлсон, Карлсон Полным-полно шведов, как у Эрскина Колдуэлла.
Karalis и Dimitrius
Я подозвал Катрин и попросил прочитать.
Димитриус Каралис, прочла Катька. Это твой родственник?
Я пожал плечами.
Облокотившись на прохладный прилавок, я смотрел сквозь невидимое стекло на сбегающую к фьордам улицу Святого Эрика и размышлял, не позвонить ли прямо сейчас подданному шведского короля Димитриусу Каралису и выяснить, откуда у него моя фамилия.
Я бы на твоем месте позвонила, сказала Катя. Она закрыла кассу и стала спускаться по винтовой лестнице в подвал, где стояла утробистая, как башня Кикен-де-Кок, бутылка вина. Ты точно не будешь пить?
За рулем
Может, он миллионер, предположила Катя, придерживаясь за поручень. Ты меня с ним познакомишь. Я выйду за него замуж. Они, правда, все жадные. Скр Скв Сквалыги, да?
Книжный магазин был пуст, как и положено быть книжному магазину в майский праздничный день. Зачем Улле заставлял Катрин сидеть в магазине, лично для меня загадка.
Зазвонил телефон. Я машинально снял трубку.
Хей! как можно мягче сказал я.
Е мать, сказала трубка нетрезвым женским голосом. Куда я попала? В трубке перешли на шведский.
Это книжный магазин, перебил я. Катя, наверное, стояла в прохладном подвале и цедила сухое винцо из высокого, как башня Длинный Герман, стакана.
Книжный магазин? А ты кто? Судя по голосу, баба лет сорока, застойно пьяная.
Я Дмитрий.
Какой Дмитрий?
Каралис
Что «каралис»? Она икнула и замолчала. То ли ответа ждет, то ли задумалась о чем-то своем, женском.
Фамилия такая. Вы что-то хотите?
Ты русский?
Русский. Из Петербурга.
Вот, етит твою мать! Она расхохоталась. А я из Тбилиси. Слушай, Димон, я из Тбилиси! Представляешь? Ха-ха-ха! Нет, я серьезно! Я в Ленинграде была, в «Пассаже» картины смотрела. Вот так встреча! Ха-ха-ха За это надо выпить!
Я слышал, как она прихлебывает и звенит стеклом. Ну, напилась девчушка, скучно одной дома, хочется поговорить. Слышно было изумительно. Даже шуршание колготок.
Слушай, Эдик, у вас там есть в магазине Пушкин? Вот это: «Жди меня, и я вернусь, только очень жди»? Есть у вас это стихотворение?
Веселый пошел разговор, ничего не скажешь.
Я прикрыл трубку рукой, крикнул Катю и продолжил:
Пушкин есть. Но вам, очевидно, нужен Константин Симонов. «Жди меня» это его стихотворение.
Катя не появлялась. Попивала винцо и проклинала своего женатого электрика, который водил ее за нос. Стеклянный Герман со следами помады стоял, наверное, рядом. Сейчас она закурит, потом выпьет еще
В трубке ржали.
Эдик, ты что очень умный? Какой Симонов? Это Пушкин!
Да, я шибко умный. Как чукча.
Тбилисская дама заржала так, словно разом вспомнила все анекдоты про чукчу.
Поднялась легкой походкой Катя из подвала и, взяв трубку, заговорила по-шведски. Лицо ее сделалось растерянно-тревожным.
«Жди меня» это же Симонов? прикрыв трубку ладошкой, быстро спросила она.
Я кивнул: «Конечно!»
Катя перешла на русский:
Да, я вас понимаю. Но это Симонов. У Пушкина нет такого стихотворения! Она стала быстро краснеть. Пушкин не великий грузинский поэт, а великий русский поэт!.. Она замолчала надолго, потом швырнула трубку.
Свинья! сказала Катька.
Она шутит! сказал я.
Нет, она не шутит! Она не шутит! Катька, держась за виски, заходила вдоль прилавка. Она предлагает мне найти Пушкина и прочитать ей стихотворение «Жди меня, и я вернусь» Она мне заплатит по счету! Пусть подавится своими деньгами! Пусть Улле выгонит меня с работы! Ты не представляешь, какие тут встречаются свиньи! Это точно Симонов?..
Точно, точно!
Вновь запиликал телефон.
Я решительно взял трубку, чтобы прочитать энергичную лекцию по отечественной поэзии.
На этот раз звонил Улле. Он спросил, все ли у меня в порядке, и, не дождавшись ответа, захотел поговорить с Катрин. С Катей, с Катей, моей бывшей соотечественницей, дочкой русского моряка и эстонской ткачихи, а теперь подданной независимой Эстонии, язви их в душу, этих политиков. Катя перестала хлюпать носом и взяла трубку. Она говорила по-шведски. Повесив трубку, Катька повеселела и сказала, что Улле разрешил закрывать магазин.
Мне этот начинающий коммерсант ничего не передал. Я должен радоваться, что меня выписали на десять дней в Швецию и не петюкать. Как будто русский писатель это такая диковинная обезьяна, у которой нет других дел, кроме как разъезжать на дармовщинку по заграницам и трендеть о своем творчестве с незнакомыми иностранцами. Пушкин, думаю, меня не одобрил бы. Он бы вызвал Стейвинга на дуэль. Пиф-паф! уноси готовенького.
Может быть, выпьем? предложила Катя.
Я напомнил, что обнаружил в телефонном справочнике своего однофамильца и хотел позвонить ему. К тому же я за рулем.
Катя сунулась в стокгольмский справочник, выудила из него адрес, развернула карту, поводила по ней пальчиком и указала место жительства моего тезки. В левом нижнем углу, рядом с озерами.
Спунга, уважительно сказала она. Почти пригород. Там университетский городок. Может, он профессор? предположила Катя. Профессора в Швеции хорошо зарабатывают. Ну что, позвоним?
Я что-то замычал в ответ. В том смысле, что надо подготовиться к разговору, а вдруг его нет дома, и вообще говорит ли он по-английски
У тебя есть в гостинице водка? неожиданно спросила Катя.
Есть. Две бутылки. Я почему-то испугался.
Поехали к тебе. Русской водки хочу. От тебя и позвоним. Она сунула справочник в пакет и взяла со стойки ключи.
4. Нелегкая борьба с феминизмом
Катька пообещала показать мне близкую дорогу до гостиницы и запутала дело так, что мы пару раз вылетали за пределы карты.
Вот сейчас налево! внезапно говорила Катя. Ах, проехали! Надо развернуться.
Здесь нельзя! Только прямо.
Мы шпарили несколько километров по набережной с односторонним движением, возносились на мост, оказывались на другом острове и не знали, куда повернуть. Железнодорожные пути, пакгаузы, бесконечные заборы. Разве что лопухов и крапивы не было. И спросить не у кого.
Давай попробуем налево
Спокойно. Командовать парадом буду я. Садись на заднее сидение.
Пересев, Катька тут же потеряла интерес к дороге и стала рассказывать про свою жизнь.
Стокгольм город маленький. Но уложили его на карту размером с питерскую, и если ты в Питере привык, что двадцать сантиметров по карте это расстояние от «Пулкова» до Адмиралтейства, то свыкнуться с искусственным бумажным простором Стокгольма нелегко. Двадцать сантиметров оказывались оградой какого-нибудь парка.
Мы со свистом проносились мимо нужных улиц и обнаруживали, что вновь находимся на окраине; развернувшись, добирались короткими перебежками до поворота, я выскакивал, заглядывал за угол, читал вывеску и бегом возвращался в машину. Окончательно заплутав, я включил аварийную мигалку и выбежал с картой в руках к розовощекому шведу, пасущему двух внучат в скверике возле кирхи:
Извините, где я нахожусь?
Швед надел круглые железные очки, задумчиво оглядел карту, поводил тонким пальчиком в поисках нашего сквера с крестом, означающим кирху, пожал плечами, извинился на хорошем английском и начал поиски по второму кругу. Я, оглядываясь на мигающую габаритами машину, пояснил, что мне нужна гостиница Хюведста-Центра, там, где станция метро «Хюведста».
Угу, угу, успокаивающе покивал железный швед.
Наконец он обнаружил зеленый лоскуток сквера с крестом, совместил карту со сторонами света, определил, куда смотрит носом моя машина, и не спеша повел пальчиком, намечая маршрут: налево направо еще направо переехать через мост ехать прямо и вот оно метро «Хюведста». Дальше было, как в анекдоте про заплутавших в шхерах наших подводниках и обратившихся к местному рыбаку: