Ты, я вижу, разговорился. Не боишься товарища Сталина. А зря! Ты меня разозлил. Ну, хорошо! Я тебе отвечу на этот вопрос завтра. Посмотри уже утро
Товарищ Сталин! Я бы хотел спросить вас ещё о Красной Армии, как вы уничтожали высшее военное руководство, о необоснованных жертвах в Великой Отечественной войне и репрессиях после неё и ещё кое о чём. Просьба ответьте мне сейчас о вашей личной трагедии с сыновьями и с вашей женой. Многим непонятна ваша фраза на похоронах жены, покончившей жизнь самоубийством. Вы оттолкнули гроб, сказав: «Она ушла, как враг!» Позже вы репрессировали всех родственников. И, возможно, самое главное: историки утверждают, что Вторая Мировая война случилась только из-за вас. Вы развязали войну с Финляндией и захватили Выборг и Карельский перешеек, вы оккупировали Литву, Латвию, Эстонию, Западную Украину и Белоруссию, половину Польши, всю Бессарабию захват этих земель начал угрожать Гитлеру и он начал войну с СССР. А теперь у нас с этими странами проблемы.
Дурак! Мы просто отодвинули границы, а то бы, вероятно, немцы дошли до Урала. А вообще ты прёшь, как танк! Подожди, журналист, не спеши. Я отвечу тебе на все твои гадкие вопросы! И отвечу и покажу кое-что! Пригласим завтра на беседу Лаврентия с друзьями. Ты запомнишь эту ночь обещаю! Только не уезжай!
При этих словах о Берии и угрозе я вздрогнул и проснулся! Успел ещё услышать лёгкий свист и шум от удаляющихся шагов. Поднялся с постели весь потный-бледный, ошеломлённый и расстроенный. Я так и не понял это был сон или видение?
Отказался от завтрака и процедур, начав собираться в дорогу. Михаил не узнавал меня:
Ты не в себе! Что случилось, Николай? Ты что, действительно испугался Сталина?
Я не отвечал, холодно попрощавшись с Михаилом и Путриным. Внутри у меня всё дрожало. Заказал такси на вокзал и навечно покинул санаторий
Исковерканные судьбы
Расставаясь, мы обещали писать друг другу.
Но жизнь завертелась, закрутилась.
Вспомнил об обещании, когда было уже поздно.
Недавно, копаясь в архивах и просматривая старые фотографии, обнаружил пространное письмо ко мне старого, ещё с детских времён, товарища. Как я забыл про него? Читал его письмо, глотая слёзы. Талик Нестеров так и написал в конце:
Коля! Вот и вся моя жизнь уместилась на шести листах бумаги. Больше я никогда не осилю сей труд! Пишу тебе и плачу, плачу, плачу. Рука дрожит, глаза не видят только водка, периодически наливаемая в гранённый стакан, поддерживает моё желание изложить тебе свою жизненную эпопею.
Талик Нестеров четыре года был со мной в детдоме села Вдовино Новосибирской области. Это был худенький веснущатый мальчуган с чуть оттопыренными ушами. Был немногословен, скромен, никогда, в отличие от меня, не хулиганил, хорошо рисовал и был особенно удачлив в рыбалке. Койки наши в детдоме стояли рядом и мы очень подружились. Вечерами долго не могли заснуть, перешёптываясь и обсуждая прошедший день, и строя планы на будущий. Жизнь в детдоме бурлила. Мы многое узнали, многому научились. Это была настоящая школа жизни, подготовившая нас к новым испытаниям.
Прошло много лет. Я долго разыскивал адрес Талика и, наконец, написал ему письмо. Он не отвечал. Написал ему ещё раз нет ответа. Уже начал забывать о письмах ему, как пришло это пространное письмо от Нестерова:
Живу в Новосибирске. За приглашение приехать в Кисловодск к тебе на постоянное жительство большое спасибо, но такой я тебе, думаю, не буду нужен, т. к. пью горькую. Родился я в Кисловодске по адресу: Горный переулок 24. Круглый замкнутый со всех сторон двор с одним входом. Рядом маленькая каменистая речка Ольховка там мы ловили раков. Небольшой мостик через неё. Карачаевский райисполком с двором, заросшим густой травой, сиренью и каштанами. Когда отца посадили в Пятигорскую тюрьму «Белый лебедь», то мы стали голодать. Я ходил в тот большой двор собирать белые грибы. Прятал их в штаны с резинками внизу, чтобы не отобрали старшие ребятишки. Там я никого не помню все знали только отца. Он был знаменит. Отец работал в штабе В. К. Блюхера. У нас было много их совместных фотографий они очень дружили. Когда Блюхера расстреляли, то вскоре посадили и отца. Теперь он ежедневно в «Белом лебеде» ожидал расстрела. Отца нещадно пытали и били НКВД-эшники, добиваясь какого-то признания. Но что он мог признать, когда не было никакого заговора против советской власти и товарища Сталина? Отца сильно покалечили и выбили один глаз. Спасли от расстрела отца немцы. В 1942 году они заняли Пятигорск и освободили всех арестованных. Отец каким-то путём добрался до Канады и стал жить в Торонто. После прихода красных нас с матерью сослали в Сибирь, где мы с тобой и встретились в детдоме. До детдома я жил в соседней деревне Жирновке побирался с матерью, голодал, замерзал, ночевал в копнах и стогах сена и соломы. Ночами пробирался в свинарник и подъедал остатки картошки и отрубей, а на машинном току женщины давали мне льняное семя. Нам приходилось есть кошек и собак, а также человечину. Мать заболела шизофренией, ушла в тайгу и навечно пропала. Меня, уже замёрзшего и не шевелившегося, подобрал Костя Поляков и отвёз во Вдовинский детдом. Там не принимали детей «врагов народа», но Костя был сыном председателя Жирновского сельсовета и ему как-то удалось уговорить директора детдома Микрюкова.
Далее Талик подробно описывал свою теперешнюю жизнь, вспоминал Кисловодск, друзей, приглашал меня приехать в Новосибирск, чтобы посетить речку Шегарку и Вдовино, «связавшую нас взаимотрагической судьбой» и где прошло наше детство.
Я и сам давно хотел осуществить эту поездку, тем более у меня там проживал ещё один детский товарищ Костя Чадаев, ещё более близкий, чем Талик. С ним мы учились в одном классе во Вдовино, затем в восьмом классе районного села Пихтовка это в пятидесяти километрах от Вдовино. В сестру Кости Ирку я был влюблён, а с Костей мы однажды чудом выжили, прошагав эти пятьдесят километров ночью в лютый мороз. Спас нас, уже замёрзших и не шевелившихся, проезжавший на санях почтальон.
И вот я в Новосибирске в квартире Чадаева. Встретились, обнялись, прослезились, выпили по рюмашке коньяка. Костя красивый мужчина небольшого роста, басистый, прямой нос, серые глаза, всё такой же ёжик волос. Он женился на Вдовинской однокласснице Вере Марченко, есть сын и дочь. Работает кочегаром в котельной. Ненавязчиво, чтобы не обидеть, расспрашиваю:
Костя! Почему кочегар не пойму. Ты же был отличник! Где-нибудь учился?
Нет. А зачем? Что бы это мне дало? Мы изгои общества. Нас стараются не замечать, о нас не говорят и не пишут. Все репрессированные стараются не вспоминать об этом и не рассказывают никому о своём прошлом.
Но в Новосибирске, говорят, каждый второй или сидел, или был репрессирован. Да и вся Сибирь такая! Зачем же «опускать лапки» надо пробиваться, бороться, учиться.
Свою биографию не скроешь! Эти «кроты» из КГБ всё разнюхают. Они нас за людей не считают и перекроют все каналы к хорошей профессии и карьере. Ты же сам рассказывал, что хотел стать лётчиком и получил «от ворот поворот». Так что эта проклятая коммунистическая власть в России на века.
А в Пятигорск после освобождения почему не поехал? Ведь многие наши вернулись и неплохо устроились. Правда, мой друг Вовка Жигульский пьёт тоже горюет за отца, мать, бабушку, проклинает власть.
Может, я не такой, как все. Как я могу туда вернуться? Там мне коммунисты и НКВД-эшники растоптали и изгадили душу, исковеркали всю нашу семейную жизнь. За что посадили отца? В плен попал. Ну, и что? Это война. А нас-то: малолетних детей и маму за что выслали в Сибирь? Сволочная власть! Нет, Николай, никогда в России не будет правды, ибо мы русские, такие все! Дорвался до власти забыл про народ! А вообще что бередить душу? Жизнь уже закончилась.