Йена, декабрь 1910 г.
Пролегомены
Полемика между мировоззрениями затягивается на тысячелетия, и кажется неразрешимой. Сотни раз утвержденные, доказанные, опровергнутые, подвергнутые еретическому осмеянию или даже осмеянные и переигранные, они всегда поднимаются на новую битву умов, и многоголовая философия напоминает, как заметил бы ироничный оппонент, лернейскую гидру, которая неустанно отращивает отрубленные головы. И если индифферентизм в его ущербности не может быть оправдан, то, тем не менее, может показаться, что последнее слово раз и навсегда осталось за вечно отрицающим себя скептицизмом, и мы никогда не перешагнем через мораль Мефистофеля:
Daß von der Wiege bis zur Bahre
Kein Mensch den alten Sauerteig verdaut!1
Или же можно, даже не будучи отдаленно гегельянцем, выдвинуть идею вечного и необходимого круговорота систем, в котором каждая философская позиция в силу своих слабостей бросает вызов духу противоречия и тем самым против своей воли влечет к бытию противоположную систему.
Этот круговой процесс, который легко продемонстрировать на примере определенного параллелизма между развитием античной и современной философии, с точки зрения мировой педагогики представлялся бы прекрасной умственной гимнастикой для человечества, только, к сожалению, без цели и конца! Да, наконец, в утешение, в подтверждение, и тоже без всяких усилий, можно было бы привести доказательство того, что цикл ни в коем случае не замыкается сам на себя как чистый цикл, а, при постоянном обогащении наших знаний и оттачивании нашего мышления, идет, так сказать, по спирали, все ближе и ближе к цели. Тогда Декарт будет Сократом в значении второй силы, Кант Сократом в значении третьей силы и так далее. По крайней мере, именно это представляется верным: история философии, при всех обходах и отклонениях, демонстрирует прогресс, движение вперед, без застоев, без одинаковых повторений. Заросли шиповника, ненавидящего эффект, нечестности, дилетантизма, не знающего истории, которые всегда растут среди философской пшеницы, завяли сами собой, даже без кропотливой прополки, и, несмотря на все годы несчастий, съедобные плоды множатся в широких временных рамках. Периоды смелых, по-юношески самоуверенных домыслов чередуются с периодами кропотливо собираемого эмпиризма и трезвой, добросовестной критики, диастола с систолой. Поскольку человечество обладает не только памятью и литературой, но и логическим сознанием, и интеллектом, который в обозримом будущем не ослабеет, то проблемы становятся все острее от эпохи к эпохе. В сфере духа, как и в сфере тела, одно поколение стоит на плечах другого; сегодняшний растительный покров вырастает из предыдущего, превратившегося в плодородный гумус. И при всем признании заслуг великих мыслителей прошлого, при самом ясном осознании непреодолимости нашей имманентной, свойственной только нам интеллектуальной ограниченности, остается оправданной обнадеживающая надежда на то, что наши внуки или праправнуки в философском в постижении этого мира могут быть столь же продвинуты, как и мы, по сравнению с нашими дедами и прадедами. Так является ли множественность и разнообразие противоборствующих философских систем таким уж большим, абсолютно прискорбным злом?
Должны ли они присягать на верность какому-нибудь диктатору? Разве единообразие философского Credo или Nesseio было бы столь же абсолютно желательным, как формула Concordia2 для разрозненных религиозных конфессий? Я не разделяю эту точку зрения; на самом деле, я считаю, что природа вопроса требует подхода, который напоминает известное изречение Лессинга и эпиграмму Шиллера. Если бы то, о чем мечтал Декарт, было возможно, если бы были найдены аксиомы, из которых могла бы возникнуть единственно верная система философии с той же непогрешимостью, с какой математика возникает из двенадцати евклидовых аксиом, то бесконечные споры, поглощающие столько энергии, были бы лишь бесплодными и печальными. Однако есть причины, о которых мы не можем не упомянуть, по которым такая надежда кажется напрасной.
Как субъективно, так и объективно, условия, в которых философская рефлексия борется за свои цели, таковы, что предварительное заключение мира между сторонами было бы скорее вредным, чем благоприятным для прогресса. Потому что, поскольку сущность вещей далеко не столь поверхностна, как многие предполагают, что они ее понимают; поскольку мы видим, что даже самые выдающиеся мыслители время от времени сталкиваются с трудными проблемами мира и терпят неудачи, заключение мира было бы скорее признаком затишья, чем триумфом.
Действительно, человек с нашей особой психической конституцией имеет множество объективных возможностей, которые могут быть толкованы субъективно. Каждый мыслитель в поисках истины прилагает все усилия, чтобы отстоять свои убеждения и встать на сторону самого непреодолимого противника истины. Эта борьба и полемика, которые не дадут нам покоя, должны максимально напрячь наши силы и способствовать продвижению дела. «Если бы мы были богами, говорит Платонов, то не было бы никакой философии»3. Философия включает в себя разнообразные философские направления, и важно, чтобы споры между ними разрешались на основе старой максиме «πολεμος πατηρ παντων» борьбы всех против всех, а не слепой веры в догматы. История показывает, что софистика возникла как реакция на субъективизм и недостаток критического мышления в древнегреческой натурфилософии и метафизике. Однако благодаря Сократу и его борьбе с софистической диалектикой, истинная диалектика побеждает. Это победоносное противостояние также открывает путь к более глубокому пониманию «априорного» через противостояние между эмпиризмом Локка и идеями Декарта. В конечном счете, только объединение различных философских школ и рациональное обсуждение позволят нам достичь единства в философии.
В отличие от универсализма, на котором основывалась философия Спинозы, Лейбниц был стимулирован к более глубокому пониманию индивидуальности. Благодаря критическому материализму и скептицизму энциклопедистов и Давида Юма, был развеян оптимизм Лейбница и подобные бесплодные споры, которые преобладали в немецкой философии XVIII века. Это создало основу для чистоты в интеллектуальной атмосфере, которая была нарушена появлением «Критики» Канта. Девятнадцатый век подарил нам подобное зрелище, но на более высоком уровне, и, кажется, последний акт этого зрелища еще не наступил.
Цель данного текста не заключается в оправдании философских споров, а скорее в защите философского плюрализма. Здесь мы говорим о серьезной и честной конкуренции идей, а не простом разногласии. Важно учитывать огромное разнообразие точек зрения, при этом соблюдая принцип «послушайте и другую сторону» и осознавая, что есть время и место для молчания. При этом мы предполагаем, что, несмотря на субъективные разногласия, существует только одна объективная истина, к которой мы, возможно, сможем приблизиться.
Поговорим о сути философии. Эта задача является эпилогом, а не прологом, потому что философия уже существовала долгое время, и было множество определений этого понятия. Если вы заинтересованы, можно составить разнообразную тематическую таблицу или список с различными определениями философии. Например, для Платона философия это наука об идеях, для Эпикура искусство достижения счастливой жизни через спокойное размышление о вещах, для Цицерона наука о связи между божественным и человеческим, для Вольфа наука о возможном, насколько оно возможно, а для Гербарта это логическая обработка понятий опыта.