У нас закрыто. И проблемы с едой. Мы давно не принимаем путников разве вы не видели замок? буркнул хозяин и сплюнул в сторону, выражая неприязнь.
Видели. А вместе с ним и это, Рунд положила на стол клочок бумаги и ткнула пальцем в каракули. Может, нам отыскать написавшие эти слова руки и отрубить их, чтобы другие боялись?
Лицо мужчины побледнело. Он снова глянул в сторону печи, но помощи оттуда так и не поступило.
Я могу забыть обо всем в обмен на еду. И теплые одеяла. Мы никого не тронем и останемся здесь только на одну ночь.
У нас и в самом деле все плохо. Мужик говорил нехотя, но презрения в его взгляде поубавилось. Наши озимые сожгли разбойники месяц назад мы ездили с прошениями в Тротр, а оттуда письма ушли лорду и королю.
А про императора забыли? усмехнулась Рунд. Подотрись своими прошениями, мой тебе совет. Никто не поднимет свою жопу и не приедет в такую глушь спасать эту вонючую деревню и ваш погибший урожай. Уж точно не Железный Тит и не трясучка Абнер. Я сказала, что нам нужны еда и четыре койки. Я не спрашивала, из чьей задницы ты все это достанешь.
Их разговор прервал скрип ступеней. На лестнице, отчаянно труся, показалась молодая женщина. Светлые тяжелые косы лежали на высокой груди и огромном животе, который она, желая защитить от этого мира, прикрывала руками. Ее и без того большие глаза увеличились при виде тахери.
Отец? Она замерла на последней ступеньке и едва удержалась от того, чтобы кинуться обратно. Тонкий голос дрожал, выдавая страх. Рунд посмотрела на ее пальцы и не нашла обручального кольца. Мама?
Ступай наверх. Мы с матерью справимся сами. Мужчина, к удивлению Рунд, изобразил на лице какое-то подобие улыбки. Моя дочь. Приехала навестить нас. Иди в свою комнату. Не мешай господам.
«Так, мы уже господа», подумала Рунд. Девушка еще раз осмотрела комнату и собравшихся в ней людей и, осторожно развернувшись, исчезла в полумраке.
Твоя дочь на сносях и приехала к тебе в гости, в эту глушь, как же. Что за неуклюжее вранье. Да она не замужем сразу видно, что принесла в подоле своим родителям нежданный подарок. Но это дело не мое. Еда. Подумав немного, Рунд повернулась к Бёву: Заплати за все.
Но Бёв коснулся ее руки. У нас и так мало денег. Может быть, стоит все же
Я сказала заплати. Рунд требовательно протянула ладонь, и друг нехотя положил на нее кошель. А ты, она повернулась к трактирщику и ухмыльнулась, заметив, как задрожали его губы, сделай милость, запри двери и больше никого сюда не пускай. Трактир ведь не работает? Вот и прекрасно. Заодно покормите наших лошадей. И согрейте воды мы давно в дороге. Если кто-нибудь из вас сунется в деревню, обращенная к ней спина трактирщицы окаменела, я лично спалю здесь все дотла. А наш славный яграт призовет сюда бога, которому не понравитесь ни вы, ни ваши обереги. Вспоминай мои слова, когда будешь готовить еду и в твою голову придет мысль ее отравить. Нас травили годами и вряд ли ты найдешь яд, способный упокоить мою душу.
А мужик ведь прав. Мы видели поля озимые сожжены. И эта бумажка
Рунд фыркнула и поудобнее устроила голову на плече Бёва. Кожа друга пахла дегтярным мылом, зато дыхание отдавало цветочной настойкой. Каждый раз, целуя его, Рунд оказывалась посреди медвяных лугов. И ни крови, ни гари только солнце и дурманящий, приятный запах цветущих трав. Совсем как в полузабытом детстве.
Может, и правда разбойники. Но что это меняет?
Нам стоило бы все проверить. Ты ведь права никто не поедет сюда разбираться. А вдруг это оборотни?
Огонь погас, и в темноте очага алела горстка углей словно десятки глаз, наблюдавших за ними.
Птицы не станут лишний раз выходить из своих укрытий. Подумай только: на них охотятся уже больше десяти лет. Их осталось слишком мало, и почти все жалкие полукровки. Рунд, не отрываясь, смотрела на тлеющие головешки и гладила Бёва по вытянутой руке. Нет, они не будут рисковать. Скорее всего, это сделали сами люди. Или идуны. Да кто угодно нам какая разница? Я напилась крови на долгие месяцы вперед. К тому же, ты слышал, они направили прошение королю. Вот пусть трясучка с ними и разбирается.
Нащупав во мраке лицо Бёва, Рунд приложила ладонь к мягким губам.
Давай хотя бы на один вечер забудем обо всем.
С этими словами она уселась сверху, обхватив его ногами. Пальцы Бёва, лаская, пробежались по спине неторопливо и нежно. Рунд любила тьму в ней скрывалось ее уродство. Бёв говорил, что его нисколько не волнуют ни шрамы, ни слепой глаз, но Рунд все равно стеснялась. Ненавидела себя за эту слабость и ничего не могла поделать.
Теплые ладони мягко коснулись ее живота, и Рунд откинулась назад.
Следуя за движениями Бёва, Рунд постаралась, чтобы койка скрипела как можно громче. Представив пунцовое лицо яграта, подслушивающего за тонкой стенкой и бормочущего свои молитвы, она испытала ни с чем не сравнимое наслаждение.
Глава 4
Когда все равны
сли бы у Абнера кто-нибудь спросил, что он ненавидит в жизни больше всего, он без сомнений назвал бы Залу. Привел бы этого человека, усадил рядом с собой на холодный каменный трон и заставил слушать нудное брюзжание выживших из ума стариков. Впрочем, иногда старцы так распалялись во время споров, что принимались драться: охаживали друг друга фолиантами, разбрасывали бумаги и чернила это было единственным развлечением на Совете Десяти, и Абнер не торопился их разнимать. Смотрел, как почтенные мужи, кряхтя, позорят себя и государство на глазах у черни и послов, и смеялся. Но не вмешивался. Напротив, часто именно он доводил их до исступления своими глупостями а потом веселился. Но так, чтобы не заметила королева.
Дурное настроение Брунны совпадало с заседаниями меньше всего его супруга любила сидеть под пристальными взглядами людей, которых презирала. А презирала Брунна всех. Абнер попытался вспомнить, улыбнулась ли королева хоть раз за пятнадцать лет их странного брака. Наверное, нет. Возможно, Брунна вообще не умела улыбаться. Вот и сейчас она сидела и кривилась, куксилась и прижимала к лицу надушенный платок. С неудовольствием Абнер заметил, что королева нацепила на себя слишком много украшений. Тонкую шею оттягивало ожерелье из морского жемчуга, и даже в свой длинный нос Брунна умудрилась продеть цепочку. Будь у нее волосы, она бы и туда засунула драгоценные камни.
Стеврон тоже любил выставлять напоказ все, что имел. Поэтому в конце концов все и потерял.
Королева застыла неподвижно на своих бархатных подушках уж ее-то задница не покроется синяками. «Зато, подумал Абнер, она наверняка сварится в своих тяжелых атласных накидках». Это его немного порадовало.
Если бы у Брунны спросили, что она ненавидит в этой жизни больше всего, она без сомнений ткнула бы костлявым пальцем в карту Мегрии. А потом в своего супруга.
Имелись у Абнера и другие поклонники взять хотя бы Сенну. Старый хрыч достался ему в наследство от отца и даже не скрывал своей неприязни. Отыскав покрытую пятнами голову советника, Абнер со злорадством отметил, что тот чувствует себя нехорошо. Сенна оттягивал ворот своей темной мантии и промакивал пот, обильно текущий по жирному лоснящемуся лицу. Остальные девять негодяев шуршали бумагами, сверяя между собой отчеты, и делали вид, что им не жарко. С тех пор как они здесь собрались, писарь успел дважды перевернуть песочные часы. А цифры у стариков все никак не желали сходиться или они сидели так долго назло своему королю.
Зала гудела, как взбудораженный улей. Абнер скучал и потел. Весна приходила в Амад раньше, чем в другие земли Мегрии, и приносила с собой удушающий зной. Здесь, в стенах из белого камня, солнце светило особенно ярко сквозь купол, изготовленный из тацианского стекла. Стеврон, должно быть, выжил из ума, когда решил построить эдакую нелепицу. Впрочем, насколько Абнер помнил, отец не утруждал себя посещениями советов. Отсюда и начались все его беды предыдущий король был захвачен военными планами и хотел потешить самолюбие громкими победами. Ему не было дела до сплетен, цифр и простых людей.