Николай Богданов
Иван Тигров
Посвящается Победе в Великой Отечественной войне
Текст печатается по следующим изданиям:
Н. Богданов. О смелых и умелых. М. «Детская литература», 1968;
Н. Богданов. Иван Тигров. М. «Детская литература», 1977
Рисунки П. Пинкисевича
© Богданов Н. В., наследники, 1958
© Пинкисевич П. Н., наследники, рисункии, 1968
© Составление, оформление серии. АО «Издательство «Детская литература», 2022
Самый храбрый
На фронте стояло затишье. Готовилось новое наступление. По ночам шли «поиски разведчиков». Прослышав про один взвод, особо отличавшийся в ловле «языков», я явился к командиру и спросил:
Кто из ваших храбрецов самый храбрый?
Найдется таковой, сказал офицер весело; он был в хорошем настроении после очередной удачи. Построил свой славный взвод и скомандовал: Самый храбрый два шага вперед!
По шеренге пробежал ропот, шепот, и не успел я оглянуться, как из рядов вытолкнули, подтолкнули мне навстречу храбреца. И какого! При одном взгляде на него хотелось рассмеяться. Мужичок с ноготок какой-то. Шинель самого малого размера была ему велика. Сапоги-недомерки поглощали немало портянок, чтобы не болтаться на ногах. Стальная каска, сползавшая на нос, придавала ему такой комичный вид, что вначале я принял все это за грубоватую фронтовую шутку Солдатик был смущен не менее, чем я.
Но офицер невозмутимо сказал:
Рекомендую, гвардии рядовой Санатов.
По команде «вольно» мы с Санатовым сели на бревна, заготовленные для блиндажа, а разведчики расположились вокруг.
Разрешите снять каску? сказал Санатов неожиданно густым баском. Мы думали, нас вызывают на боевое задание.
Он стал расстегивать ремешок с подбородка, которого не касалась бритва, а я внимательно разглядывал необыкновенного храбреца, похожего на застенчивую девочку-подростка, переодетую в солдатскую шинель. Чем же он мог отличиться, этот малыш?
Давай, давай, рассказывай, подбадривали его бойцы. Делись опытом это же для общей пользы. Главное, расскажи, как ты богатыря в плен взял.
Вы добровольцем на фронте? спросил я для начала.
Да, я за отца. У меня отец здесь знаменитым разведчиком был. Его фашисты ужасно боялись. Даже солдат им пугали: «Не спи, мол, фриц, на посту, Санатов возьмет». Он у них «языков» действительно здорово таскал. Даже от штабных блиндажей. Гитлеровцы так злились, что по радио ему грозили: «Не ходи к нам, Санатов, поймаем с живого шкуру сдерем».
Ну, этого им бы не удалось! воскликнул кто-то из разведчиков.
А вот ранить все-таки ранили, сказал юный Санатов, попал отец в госпиталь. Обрадовались фашисты и стали болтать, будто Санатов напугался, носа не кажет, голоса не подает. А голос у моего отца, надо сказать, особый, как у табунщика, улыбнулся Санатов, и напускная суровость исчезла с его лица. У нас деды и прадеды конями занимались, ну и выработали, наверное, такие голоса наводящие страх. Отцовского голоса даже волки боялись. И вот, как не стал он раздаваться по ночам, так и обнаглели фашисты. Приехал я вместе с колхозной делегацией: подарки мы привезли с хлебного Алтая И услышал, как отца срамят с той стороны фашистские громкоговорители.
Было такое, подтвердили разведчики. Срамили.
Вот в такой обстановке колхозники и порекомендовали: оставайся, мол, Ваня, пока батя поправится, неудобно, нашу честную фамилию фашисты срамят. Подай за отца голос.
Командир вначале сомневался, глядя на рост его, усмехнулись бойцы.
Ну, я вижу такое дело, как гаркну внезапно: «Хенде хох!» И Санатов так гаркнул, что по лесу пошел гул, словно крикнул это не мальчишка, которому велика солдатская каска, а какой-то великан, притаившийся за деревьями.
Я невольно отшатнулся.
Вот и командир так же. «Эге, говорит, Санатов, голос у тебя наследственный. Оставайся». И я остался. Вот так я кричу, когда первым открываю дверь фашистского блиндажа.
Почему же первым именно вы?
Потому что я самый маленький ростом. А ведь известно: когда солдат с испугу стреляет, он бьет без прицела, на уровне груди стоящего человека. Вот так.
Санатов встал и примерился ко мне. Его голова оказалась ниже моей груди.
Вам бы попали в грудь, а меня бы не задело. Это уж проверено. Мне потому и поручают открывать двери в блиндажи, что для меня это безопасней, чем для других. У меня над головой пули мимо летят. И потому работаем без потерь.
Не без удивления посмотрел я на солдата, так умело использовавшего свой малый рост.
Ну а с богатырем-то как же? Тоже на голос взяли?
Давай рассказывай, как ты его, подбодрили солдаты.
Тут до богатыря дел было задумался Санатов. Натерпелся я с этими дураками. Ведь им жизнь спасаешь, а они Один часовой меня чуть не зарезал
Вы и на часовых первым бросаетесь?
Его посылаем, сказал один из солдат.
Да, потому что я очень цепкий Это у меня с детства выработалась привычка держаться за шею коня. Мы ведь, алтайские мальчишки, всё на неоседланных да на диких катаемся. Вцепишься, как клещ, и как он, неук, ни вертится, ни скачет, какие свечки ни дает, нашего алтайского мальчишку нипочем с себя не сбросит.
Но при чем же тут
А вот при чем, вы встаньте, а я вам на шею внезапно брошусь и обниму изо всех сил Что вы станете делать?
Я уклонился от испытания. Видя мое смущение, кто-то из разведчиков объяснил:
Иные с испугу падают.
Другие стараются удержаться на ногах и отлепить от себя это неизвестное существо. Забывают и про оружие. Забывают даже крикнуть.
Ведь это всё ночью. Во тьме. На позиции. Непонятно и потому страшно.
Ну и пока немец опомнится, мы ему мешок на голову и потащили.
Так объяснили мне этот прием разведчики, пока Санатов был в задумчивости.
А вот один фашист ничуть даже не испугался, когда я кинулся к нему на шею. Здоровый такой, как пень. Только немного покачнулся. Потом прислонился к стене окопа и не стал меня отцеплять, а, наоборот, покрепче прижал к себе левой рукой, а правой спокойно достал из-за голенища нож. Достал, пощупал, где у меня лопатки. Да и ударил. В глазах помутилось. Думал смерть А потом оказалось, что он ножны с кинжала забыл снять Аккуратный был фашистский бандит острый кинжал и за голенищем в ножнах хранил, чтобы не прорезать брюк. Только это меня и спасло. Санатов даже поежился при страшном воспоминании.
Ну и взяли его?
А как же, наши не прозевали. Накинули на него мешок. Крикнуть-то он тоже не то забыл, не то не захотел, на свою силу-сноровку понадеялся.
Ну да наша сноровка оказалась ловчей, усмехнулся разведчик, жилистый, рослый, рукастый.
А еще один дурак чуть мне все легкие-печенки не отшиб, вспомнил Санатов. Толстый был, как бочонок. От пива, что ли. Фельдфебель немецкий. Усищи мокрые, словно только что в пиве их мочил. Бросился я ему на шею, зажал в обнимку, пикнуть не даю. Он попытался отцепить. Ну, где там я вцепился, как клещ, вишу, как у коня на шее. И что же он сообразил: стал в окопе раскачиваться, как дуб, и бить меня спиной о бруствер. А накат оказался деревянный. Бух, бух меня горбом только ребра трещат Хорошо, что я не растерялся. Воздуху побольше набрал в себя, ну и ничего, воздух спружинил. А то бы раздавил, гад. У меня ведь костяк не окреп еще. Отец тоже ростом невелик, но в плечах широк, и кость стальная Так что мне за него трудней в этих делах.
А с великаном?
Ну, с этим одно удовольствие получилось. Попался он мне уже после того, как я достаточно натерпелся стал больше соображать, как лучше подход иметь.
Да, уж тут был подход! Среди товарищей маленького храбреца пробежал смешок.
Подкрались мы к окопу, как всегда, по-пластунски, бесшумно, беззвучно, безмолвно, неслышно Ракета взлетит затаимся, лежим тихо, как земля. Ракета погаснет опять двинемся. И вот окоп. И вижу, стоит у пулемета, держась за гашетки, не солдат, а великан. Очень большой человек. А лицо усталое, вид задумчивый. Или мне это так при голубом свете ракеты показалось.