Приходит новая деталь, полтора часа трачу на её замену и трёхкратную проверку всех соединений. После этого заменяю ещё два блока, которые уже вышли из строя, система сама оповестила об этом склад и, когда я проснулся, они уже были доставлены. Пока их функции выполнялись силами соседних модулей. Сменные дежурные никогда не встречаются, когда просыпается один, другой уже спит. Конечно, это не правильно, всегда должен кто-то бодрствовать, так раньше и было. Но биохимических ресурсов не хватает, а их гораздо меньше уходит на поддержание расслабленной физиологии спящего человека, поэтому время бодрствования всё сокращается. Я составляю лог для следующего по смене: результаты анализов, всё, что было заменено, найденные неполадки, ошибки системы, общее заключение. Недостаток питательных ресурсов ощущается как никогда. Я проснулся уже слабым и уставшим. Сейчас я еле соображаю и еле держусь на ногах. Главное, не думать о будущем. Главное, не думать. В конце смены я всё-таки долго проверяю свой модуль, бодрствование превращается в борьбу двух сил: с одной стороны чудовищной усталости, которая стремиться сделать всё неважным, даже собственную смерть, только бы упасть и заснуть, невозможно двигаться, невозможно ни о чём думать и, с другой стороны ужаса перед теми поломками, что я видел у других это не просто смерть, это страшнее, это безумие, медленно ведущее к смерти такими путями, которых наш человеческий разум никогда не сможет представить. Моя смена уже закончилась, организм исчерпал все доступные для бодрствования ресурсы, но пока этот ужас побеждает, я продолжаю ещё раз проверять и перепроверять свой модуль, все его системы, все пазы, контакты и крепления, все жидкие среды. Пока какая-нибудь система не находится явно в критическом состоянии, таком, что, по идее, давно должна была перестать работать, склад откажется её заменить, поэтому я всеми силами стараюсь стабилизировать работу своей развалюхи. Часто дежурный засыпает в кресле, так и не подключив себя к системе, тогда это делает следующий проснувшийся дежурный. Каждый из нас несколько часов существования в реальном мире совершает подвиг воли, делая почти невозможное, трудясь часами тогда, когда тело уже не может даже подняться, беря откуда-то силы там, где физически сил давно не осталось, ещё и ещё раз, за всеми мыслимыми пределами, будто мы не биологические существа, а какие-то духи или боги, будто мы вечно можем совершать невозможное, будто нам нет границ. Вспоминаю в последний момент ещё одну важную вещь, которую, по идее, должен был исправить я. Бреду к монитору и вписываю в лог: «Критически высокая влажность, возможно образование конденсата, ведущего к замыканию. Исправить кондиционер в первую очередь». Бреду снова к своему креслу, падаю в него, в полусне одеваю шлем, подключаю себя к питательной системе, надеюсь, я делаю это на самом деле, а не вижу сон, как я это делаю, как это проверить, невозможно, надеюсь, это всё-таки правда
Вау. Вот это аттракцион. Вот это я понимаю развлечение. Как ещё в этом мире остаются секс и наркотики, если цивилизация способна дать человеку такой опыт. Наверное, государство специально финансирует эти исследования, чтоб граждане, получив заряд такого опыта больше ценили свою реальную жизнь.
Вы в порядке? улыбаясь, спрашивает меня девушка инженер лаборант компании нейронального моделирования, имитации и нейропрограммирования.
Да, всё отлично, спасибо. Это было просто потрясающе, просто невероятно.
Замечательно. Вставайте, как будете готовы, и можете пройти в зал для гостей, прийти в себя, выпить кофе или холодный напиток. Если пожелаете, можете оставить отзыв на нашем сайте. Я дам вам буклет с нашей контактной информацией в интернете и нашими новыми проектами, может, вам понравится что-нибудь ещё.
Девушка протянула толстый, яркий, приятно пахнущий новым типографским изделием буклет-книжку. Я слез
а
Одно только я не пойму. Почему я не помню, как пришёл к вам, у меня в памяти осталось только, что я заснул дома в постели?
Да, это нормально. Только так и бывает. Определенная часть памяти вырезается, иначе «там» вы бы помнили, что пришли к нам и знали бы, таким образом, что это всё не реально. А это зря выброшенные деньги. Девушка весело поморщила носик, улыбнувшись.
Логично. Спасибо. Я улыбнулся в ответ. У-у-у-ух, сколько во мне энергии. Йихо. Лучший способ понять как тебе хорошо это почувствовать насколько бывает плохо. Я ступил на мягкое ковровое покрытие светлого, с огромными окнами зала, приятный запах, какой-то такой высокотехнологический, по субъективному восприятию, это кондиционер так пахнет или ароматизатор такой, интересно? Запах будущего. Наверное, я этого никогда не узнаю. Я взглянул на большие мелко трепещущие на ветру деревья за окном и решил не оставаться тут даже ради бесплатного кофе, а пойти на воздух, хочу тёплого осеннего ветра, безумно по нему соскучился.
Уже когда я выходил на улицу, всё ещё вспоминая про бесплатный кофе, от которого отказался, моё настроение начало потихоньку приходить в норму я вспомнил, сколько денег я потратил на это развлечение, каково моё теперешнее финансовое состояние, и осознал, что эту трату я не скрою от семьи никак. Да, не надолго меня хватает. Тут я ощутил какое-то неприятное чувство. Самообман, распознав который, становится особенно неприятно. Я, человек настолько безвольный, что не могу посуду за собой помыть, хожу ловить кайф от того, какой я герой в вымышленном мире, нормальному человеку не может не стать стыдно от этого. Ловлю кайф от своей жизни, которая в дерьме, сравнивая её с неизмеримо большим дерьмом. Да, это выход. Для таких, как я. Всё это пришло мне голову, пока я спускался с лестницы. Выйдя на усыпанную желтыми кленовыми листьями аллею и вдохнув сентябрьского воздуха я почувствовал, как мне снова стало лучше. Нет, всё-таки не так всё плохо, какие красивые листья плавают в лужах, жалко нет с собой фотоаппарата.
Искупление
Моим первым воспоминанием было, как мы гоняемся с родителями и няньками друг за другом вокруг большой белой беседки с колоннами на пригорке посреди большого луга. Я время от времени падаю на траву, громко смеясь. Я прожил среди этих любимых мною людей всю жизнь. Я рисовал и подписывал маме первую открытку, когда научился писать, няня помогала мне, учила меня разным художественным приёмам. Я поверял своей няне о своей первой любви, я мечтал, чтоб моя будущая жена была похожа мою мать, я восхищался ей, в детстве даже благоговел. И немного ревновал к своему отцу. Впрочем, я ещё в детстве решил, что он её достоин. В его кабинете всегда было безумно интересно. Головы оленей, скульптуры, огромнее красивые книги, написанные витиеватым готическим шрифтом, никогда не гаснущий огонь в камине, огромный глобус с приделанной к нему большой лупой, да много чего. Отца всегда было интересно слушать. В детстве, захотев с ним пообщаться, я сходу придумывал какой-нибудь глупый вопрос и заходил к нему, как будто узнать у него об этом. Он начинал объяснять и говорил, говорил, говорил, причём на дурацкие вопросы он отвечал очень интересно, я придумывал по ходу новые вопросы и слушал, слушал, слушал Позже появились, конечно, и новые любимые люди, моя первая любовь, и вторая, и третья, самая долгая, которая меня пережила, мои дети, внуки. Я написал книгу воспоминаний, с желанием увековечить память о моих любимых близких людях. В чём смысл моей жизни, постоянно спрашиваю я себя. В чём смысл этого безмятежного счастья и любви, которыми была наполнена моя жизнь? Думаю, в нём самом. Ему не нужно внешних смыслов, оно само сердцевина всех смыслов. Я выхожу на балкон на закате тёплым августовским вечером. Наш дом стоит на вершине холма, так что я вижу, как внизу верхушки деревьев слегка вздрагивают от ветра, слушаю звуки деревьев неподалёку, смотрю на загорающиеся звёзды и думаю о смерти: что я унесу с собой? Конечно, я возьму с собой этот упоительный запах летней ночи, это закатную тишину, этот полёт жука в темноте. Возьму с собой память о детстве, о детстве своих детей, возьму с собой память о наших первых месяцах с моей любимой, ещё до свадьбы, и первые месяцы после свадьбы, возьму на выбор несколько встреч нового года, они все были по-своему хороши, возьму с собой даже мою собаку, она такой же член нашей семьи, и любит меня не меньше остальных, и ту собаку, что была до неё и которая умерла на моих руках от старости, спокойной умиротворённой смертью, чувствуя на себе мою руку. Да, придётся брать с собой всю мою жизнь, жалко расставаться с каждым мгновением, я люблю всё, всё для меня бесценно, всё наполнено смыслом. Когда я писал свои мемуары, я сознательно ограничивал себя, мне казалось, я могу написать толстую книгу о каждом мгновении моей жизни, о каждом событии. Я мог говорить бесконечно о каждом из своих близких, о моём доме, о моём городе, о лесе, простирающемся возле дома и таком бесконечно разном и неповторимом весной, летом, осенью и зимой, обо всех дворовых людях, даже о моём деле, которому я посвятил свою жизнь. Для меня и оно глубоко личное и очень мне дорого, я не хотел бы расставаться и с ним после смерти. Совсем стемнело. Нигде нет столько звёзд, сколько видно с окрестностей моего дома. Млечный путь становится виден, как только стемнеет. Интересно, что будет там, после окончания этой жизни? Есть ли там что-то и, если есть, какая нам там уготована судьба?