Элис сдалась. Она надела купальник, просторную рубашку, подхватила фотоаппарат новенький «Кодак», который ей подарили на прошлый день рождения, и вернулась в кухню, где Мерси рыскала по шкафчикам в поисках кувшина для чая, который она только что заварила.
Я поищу, пока ты переодеваешься, предложила Элис.
О, спасибо, дорогая. И Мерси скрылась в спальне. Спустя несколько минут она появилась в латексном купальнике с оборками такой впору носить Эстер Уильямс[4], персиковом кимоно, трепетно распахивающемся спереди, и шлепанцах на пробковой подошве и с огромными помпонами.
Где Лили? поинтересовалась она.
Элис, иронически поморщившись, ответила:
Пишет письмо.
Мерси лишь весело хохотнула. Она, похоже, представляла Лили эдакой красоткой из «Унесенных ветром», с толпой поклонников, ходящих перед ней «на задних лапках», как она говорила.
Они вышли из дома и двинулись по тропе, по которой раньше ушли Робин с Дэвидом. Было жарко, но не то чтобы невыносимо на добрых десять градусов прохладнее, чем в Балтиморе. В тенистых уголках жужжали насекомые, наверху в ветвях шебуршились белки.
Озеро оказалось больше, чем ожидала Элис. Другой берег видно, но очень далеко, здесь же береговая кромка изгибалась влево и скрывалась в зарослях кустов, а дальше, видимо, опять тянулось озеро. Грузная тетка разлеглась на полотенце, загорала; пожилой мужчина, полностью одетый, сидел в шезлонге в дальнем конце шатких мостков. В воде видно было только Робина, уверенным брассом плывшего параллельно берегу, лицо его выражало неумолимую решимость. Дэвид наблюдал с берега. Он снял халат, но стоял у края воды абсолютно сухой совершенно очевидно, даже палец не намочил.
Как тебе озеро? спросила Мерси, подходя сзади.
Малыш обернулся и спросил:
Папа утонет?
Нет, нет, нет, заверила она. Папа отлично плавает.
Дэвид снова повернулся к воде и продолжил наблюдать за отцом.
Собираешься окунуться? спросила его Элис.
Скоро.
Хочешь, пойдем вместе?
Нет, все нормально.
Элис сбросила рубаху на песок рядом с фотоаппаратом.
Ну ладно. И медленно вошла в воду.
У берега вода была совсем теплой, но чем дальше она заходила, тем прохладнее становилось, а когда Элис наконец погрузилась целиком, от холода даже перехватило дыхание.
Отсюда берег напоминал прелестную картинку из маминого альбома французской живописи: старик в гигантской соломенной шляпе на старом причале, дама на песке просто цветная полоска; Дэвид, присевший на корточки перед своим ведерком. Мерси, осторожно ступая, шаг за шагом входила все глубже в воду и наконец оттолкнулась и поплыла гораздо более изящным брассом, чем Робин. В детстве она все каникулы проводила в Оушен-Сити, в этом все дело. И уверенно чувствовала себя в воде. Но, проплыв всего несколько ярдов, она остановилась.
Давай же! окликнул Робин.
Не хочу голову мочить. Волосы у нее сохли целую вечность, такие густые и вьющиеся, с локонами, выпадающими из пучка, уложенного на макушке. Я, наверное, прихвачу скетчбук и прогуляюсь по лесу. Присмотришь за Дэвидом?
Конечно. Поучу его плавать, как думаешь?
Отлично. Мерси развернулась и пошла к берегу, широко раскинув руки в стороны, и кисти чуть вспорхнули вверх маленькими птичками, а в это время далеко в стороне, на опушке леса, появилась маленькая фигурка Лили, которая, прикрыв глаза ладонью от солнца, наблюдала за ними. Но ближе не подходила. Она даже не стала надевать купальник и почти сразу развернулась и вновь скрылась из виду.
Вот в чем разница между этой сценой и теми, что у французских художников, подумала Элис, на их картинах люди что-то делают вместе, устраивают пикник или катаются на лодках, а здесь все по отдельности. Даже ее отец, который сейчас плывет к берегу всего в нескольких ярдах от нее. Со стороны ни за что не подумаешь, что Гарретты вообще знакомы друг с другом. Каждый сам по себе, и выглядят такими разобщенными, такими одинокими.
* * *
Все трое детей, даже Дэвид, знали, что их мать терпеть не может возиться на кухне. Сама она утверждала, что любит стряпать, но имелось в виду, что ей нравится готовить исключительно сладкое. И десерты у нее действительно выходили изысканные не какое-то там печенье или шоколадный пудинг, а хрустящие трубочки, наполненные взбитыми сливками, или пышные меренги, усеянные засахаренными фиалками. Штучки, которые она подавала своим ухажерам в юности, подозревала Элис. На вид восхитительно, но дети такое обычно не едят.
Да и Робин тоже, хотя он никогда не сознавался. При виде очередной кружевной стряпни он, бывало, восклицал: «О, дорогая! Да как же ты это сотворила?» Но ограничивался всегда только маленькой ложечкой.
В итоге Элис играла на кухне гораздо более важную роль, чем большинство девочек ее возраста. Сначала она умела только открывать банки «Динти Мур»[5] и варить сосиски, но постепенно перешла к простым запеканкам и тушениям, а потом освоила рецепты из женских журналов и кулинарных разделов газет блюда со словами espagnol или à la française в названиях. «Ух ты, милая! говаривал отец, бедняга. Неужели это ты приготовила?» Сам-то он был из простых любителей мяса с картошкой. Но Элис знала, как он благодарен, что она подключилась к кухонным делам.
На первый их ужин на озере Мерси еще не вернулась с этюдов, а Дэвид от голода уже капризничал Элис разогрела консервированную солонину, посыпала сверху тертым чеддером и сухой приправой из склянки, которую нашла в буфете. (Предыдущие жильцы оставили кучу всякой всячины: джемы, сухие бобы, соусы для барбекю и разные загадочные баночки, которые она намеревалась исследовать.) Она порезала несколько фермерских огурцов и заправила их смесью кукурузного масла и яблочного уксуса. А Дэвид клянчил хоть что-нибудь, чтобы не умереть с голоду прямо на месте. Крекеры, печенье, «хоть что-то!» трагически восклицал он, но удовлетворился предложенным ломтиком огурца.
Где твоя мать? вопрошал отец. Это его постоянный рефрен: «Где она может быть?»
Рисует, отвечала Элис. Давайте начинать без нее.
Она расставила на столе тарелки, пересчитала приборы и как раз искала салфетки, когда поняла, что они их позабыли дома, пришлось отрывать куски бумажных полотенец.
Элис любила воображать, что о ее жизни как будто бы пишут книгу. А рассказчик, с внушительным мужским голосом, описывает каждое ее действие. И довольно часто возникала ремарка «Элис вздохнула».
Иди зови Лили ужинать, велела она Дэвиду, а тот ответил:
Ее нет.
Элис удивилась:
Где же она?
А Дэвид сказал:
Она ушла с парнем.
«Элис тяжело вздохнула», прокомментировал невидимый рассказчик.
* * *
Лили и вправду ушла с парнем. Его звали Трент, они познакомились, вероятно, когда Лили брела мимо их семейного коттеджа. Они вдвоем явились как раз к концу ужина. К тому времени Мерси, с налипшими на подол юбки сосновыми иголками, уже вернулась с этюдов и все четверо приступили к поеданию мороженого со сливочной карамелью.
Ты где была? возмутилась Элис, а мама выпрямилась за столом и одарила Трента преувеличенно сияющей улыбкой.
Он был настоящий красавчик, этот парень с густыми бровями и в футболке с надписью «Университет Мэриленд», и, как прикинула Элис, на несколько лет старше Лили.
Это Трент, сообщила Лили. И мы с ним собираемся в бургерную в городе, так что я не буду ужинать.
Какая прелесть! обрадовалась Мерси, а Робин тут же осведомился:
И как вы туда доберетесь?
У Трента есть машина, сказала Лили.
Ты надежный водитель, сынок?
Папа! рассердилась Лили.
Но Элис подумала, что он правильно спрашивает, и вообще ей не понравилось, с какой беззаботной готовностью ответил Трент.