Итак, если допустить, что он видит скажем, прошлое? Далекое?
Весьма далекое.
Почему?
Другой вопрос.
Грань силы. Болезнь, которая не болезнь, а дорога духов. Винченцо же случалось если так, то надо идти. Назад? Вперед? Осталось разобраться, где тут назад, а где тут вперед
Эй, он все-таки крикнул снова, пусть это было нелогично. Духи, покажитесь!
Тишина.
Эха и того нет.
Он повернулся и направился к кольцам. Если идти вдоль то он будет просто идти вдоль. Картинка почти не меняется. Овраг. Отвесная стена. Гладкий металл. И звук собственных шагов отдается в ушах. А еще жарко. Солнце вскарабкалось на небосвод, только какое-то низкое и красное. Да и само небо темное, серое даже, будто там, между солнцем и землей, повисло облако пыли.
Или
Пот сочится по шее. По спине. Пот пропитал одежду. И собственное дыхание теперь с присвистом. Губы склеило от сухости. Язык распух. Еще немного и Винченцо подавится этим языком.
Но он идет.
Ему надо. Туда. Вперед. Зачем? Понятия не имеет но надо. Очень. И он идет, идет пока путь не перерезает вереница столбов. Они начинаются где-то там, над чахлым леском, из которого выступают белесыми костями. И стоят, если Винченцо хоть что-то понимает, на равном расстоянии друг от друга. Дальние почти не различимы. Но важно не это. Важно, что столпы уходят в металл.
И тот, что на берегу.
И тот, что в обрыве. И там, на дне обрыва. С близкого расстояния столпы кажутся вовсе странными. Тонкие, с запястье величиной, они пронзают металл Древних, словно гигантские спицы. Но чем выше, тем толще становятся.
Винченцо прикрыл глаза, потому как солнце, несмотря на пыль, слепило. И да, если ему не мерещилось, то где-то над головой столпы связывались друг с другом тончайшими нитями, образуя престранное сооружение. Словно кто-то планировал строить веревочный мост и даже проложил тросы, но после вдруг взял и бросил.
Это определенно что-то да значило.
Например, шанс.
Если, конечно, мост уцелел.
Если Винченцо сумеет вернуться.
И если ему не примерещилось, что тоже было вполне реально. Но он потянулся к силе и поморщился. Там, в мире настоящем, он бы просто поставил метку, пусть даже ушло бы на нее куда больше сил, чем обычно. Здесь же ему что делать?
Как пометить?
И вообще
Хотя он развернулся и зашагал по собственным следам. Точнее там, где эти следы были.
Раз, два, три он считал вслух. Это помогало сосредоточиться, хотя жажда лишь усиливалась. Десять двадцать
И сбиться сложнее.
По шагам тоже можно определить расстояние. А там
Двести сорок три
Главное, чтобы получилось вернуться. А там уже Винченцо решит, примерещилось ему или нет. Да и какая разница, где палить сухой кустарник, там, где они встали лагерем, или сотней шагов восточнее?
Ладно, не сотней.
Три тысячи триста тридцать три.
Красивое число.
Винченцо осмотрелся, поморщившись, он не был уверен, что очнулся именно здесь, но дальше как?
Он опустился на металл, который почти не нагрелся на солнце, что тоже было не совсем нормально. И лег. И сцепил руки на груди. Закрыл глаза. В том мире он заснул, чтобы проснуться в этом? Следовательно, стоит попробовать тот же способ.
Если повезет, получится.
Если.
Повезет.
Глава 7
Верховный
Шаг.
И еще шаг.
И руку поднять выше. Она почти не ощущается, но хотя бы не тяжела, особенно, если поддерживать под локоть. Идти
По узкому коридору.
Стены неровные, грубо отесаны и лишены украшений. Ни барельефов, ни росписей, лишь этот серый во тьме кажущийся грязным, камень. От него и пахнет-то сыростью, плесенью. Воздух внутри пирамиды тяжелый и спертый, такой, что каждый вдох дается с боем. И разум нашептывает, что стоит вернуться, что все это путешествие напрочь лишено смысла.
Что Верховный хочет найти там, внутри?
Очередную тайну?
А не довольно ли с него? У него и так тайн больше, и все какие-то бесполезные, вроде того хранилища Древних? Да и вовсе сколько ему осталось? Он давно уже живет в долг, так стоит ли теперь пусть кто-то другой, помоложе, возьмет на себя заботы о мире? О людях? Империи?
Верховный тяжко вздохнул и отправился дальше. Благо, коридор был прямым, что древко стрелы. Закончился он лестницей, чьи ступени уходили во тьму. И здесь уже пахло чем-то иным, не только затхлостью.
Благовония?
Цветочные масла?
Нет, что-то куда более знакомое кровь.
Она, засохшая, старая, лежала на ступенях. Она въелась в камень, сроднилась с ним, ставши неотделимой, но запах, запах сохранился.
Верховный потрогал пятно и поднес пальцы к глазам. Со вздохом разогнулся и, опираясь ноющей рукой на стену, поднялся на первую ступень. Высокие. В его пирамиде пониже будут. Да и много тут ничего.
Справится.
Не так уж он стар и немощен.
Он шел медленно, то и дело останавливаясь, чтобы отдышаться. И с каждой минутой крепло внутри раздражение. Вот ради чего все?
Лестница вывела в другой коридор.
И здесь уже слабо, тускло, но горел факел. Кем был оставлен? Мекатлом? Императрицей? Не важно. Главное, что огня хватило, чтобы осветить вереницу золотых масок. Они начинались сразу от входа, и Верховный узнал ту, что была ближе.
Император.
Маска была из числа храмовых. Их каждый год выплавляли по дюжине. Эту Верховный даже помнил, держал в руках, тогда аккурат нашептали, что золото для масок разбавляют медью.
Он не удержался, коснулся поверхности.
Разбавляли.
И давно. Настолько, что утратили всякую осторожность. Жадность у людей множество пороков, но жадность, пожалуй, опаснее прочих. И маску эту Верховный собирался отдать на переплавку, но вот беда, Император требовал новую, а времени, чтобы сотворить теперь же она, несовершенная, осталась в вечности. В том числе упреком Верховному.
Многие тогда отправились на вершину пирамиды.
В том числе и смотритель Казны. Он, кажется, был из рода Верховный забыл, какого. Главное, определенно род оказался недоволен. И врагов у Верховного прибавилась.
А вот еще одна маска.
Отец Императора.
И его дед Верховный застал его правление. Прадед вереница масок тянулась, и каждая походила на другую. В какой-то момент начало казаться, что все эти маски суть одно лицо. Жутковато. А главное, Верховный пропустил момент, когда золото начало оживать.
Сперва мелькнула и погасла искра на гладкой поверхности одной маски. Ожила в другой.
Засветилась третья, тускло, неровно, пятнами.
А вот в четвертой свет окреп, пусть все одно был неравномерным. Пятая еще немного и откроет глаза. Разомкнет слипшиеся губы, задав вопрос, на который у Верховного нет ответа.
Что он делает здесь?
Впрочем нет, маски не стали говорить. Зато потянуло свежим воздухом. И кровью тоже свежей.
Три ступени.
Приоткрытая дверь, которой Верховный коснулся осторожно. Площадка три на три шага. И бездна внизу. Марево огня на небесах почти погасло, лишь редкие всполохи тревожили тьму.
Красиво, девочка сидела на самом краю, свесив ноги в бездну. А за спиной её темной грудой виднелось тело. Хорошо, что ты пришел.
Не уверен, что мне сюда можно, Верховный оторвал руку от двери. Отпускать её было боязно, хотя он и понимал, сколь нелепый это страх.
Теперь, наверное, да или нет. Я не знаю.
Она смотрела на небо.
Их так много
Звезд?
А вот кровью пахло резко. Верховный посмотрел на тело нет, подходить к нему не стоит. Мекатл или мертв, или почти. В любом случае, он не так и важен.
Да я не помню, где я жила раньше, но знаю, что не видела столько звезд. Никогда, она обернулась и лицо её было бледно. А ты?
Видел. Я каждую ночь поднимаюсь поднимался
И теперь придется снова, потому как Мекатл мертв. А кому еще поручить столь нужное, но при том грязное дело? То-то и оно, что некому.
Совершенно некому.
Я не хотела, девочка протянула руку. Не хотела его убивать. Он сам виноват.
Конечно.
Верховный коснулся тонких пальцев. Хрупкие какие. И ноготки полупрозрачные, и рука сама во тьме кажется белой, а что под ноготками темная кайма грязи пролегла, так ведь ребенок.