Прекрасная мансарда, где стояли игрушки и милый диван облачко, предназначалась для детских игр, но превратилась в место для иных игрищ, а диван стал лежанкой, накрытой покрывалом из стекла и слез.
Анна Хардман разделила мир на две части. В одном она жила в роскошном доме, в красивой комнате с розовой кроватью, шкафами, полными плюшевых игрушек и любимых книг, кукольным домиком для Барби, прозрачными шторами, через которые забирался ветер озорник и играл с Анной в догонялки. Она бегала по саду, где росли белые, как снег, розы, а среди них возвышался миниатюрный домик со столом и стульями. Там проходили чаепития и бурные обсуждения с куклами. В этом первом мире Анну безумно любили мама и папа, который водил ее на соседнюю улицу за мороженным, гулял с ней в парке, а потом читал сказки перед сном.
В другом, реальном мире Анна Хардман жила в ужасном доме, в серой комнате с кроватью, сделанной из иголок, шкафами, полными остатками детства, кукольным домиком с призраками, прозрачными шторами, сквозь которые пробирались кошмары и душили её.
Она не бегала по саду, где росли бледные, как глаза покойника, розы, среди которых возвышался миниатюрный домик страха с поломанными столиком и стульями в шипах, а пыталась убежать оттуда. В этом настоящем мире Анну безумно ненавидела мать и отец, который тащил её на чердак, доводил до колючего дивана, а потом, насвистывая тошнотворную мелодию, насиловал дочь.
Я никогда не пойму, как мать способна ненавидеть дитя? Тем же вопросом я задаюсь и по поводу отцов. Но мать это совершенно другое. Больше всего меня убивает вопрос: Как мать может молчать, зная, что мучают её ребёнка? Говорят, мать надо уважать и обожать, несмотря ни на что. Не согласна. Некоторые матери не заслуживают называться матерями. Их даже нельзя назвать женщинами, ибо женщина великое создание, которое творит великие дела.
В минуты отчаяния, боли и страха Анна прибегали к матери, ища ответы, а главное, ища помощи и защиты, но получала гневный взгляд и слово, звучащее как пощечина: Шлюха. Анна не понимала, что означало данное оскорбление, а ещё не понимала, в чем провинилась. Почему по её венам, как горючее, растекалась агония, а мать бросала в него спичку? Почему отец утверждал, что любит и терзал её каждую ночь?
Виктория Хардман Пинкертон считала дочь скверной, липким комом грязи, прилипшим на благочестивую семью. Она молилась и ходила в церковь. Просила Бога очистить грехи её дочери и направить ту на истинный путь. Она воспринимала Анну как порочную девицу, вместо того, чтобы разобраться с мужем педофилом. Миссис Виктория ненавидела старшую дочь за то, что та стала жертвой в руках монстра, скрывающегося в теле уважаемого и добропорядочного Гарри Хардмана.
Осенью, тринадцатого сентября, когда мне исполнилось тринадцать лет, после празднования дня рождения в шикарном кафе мы с семьёй возвращались домой. Часы на панели папиного автомобиля показывали десять вечера. С неба потоком лился дождь, словно кто-то, сидя на чёрных облаках, решил поразвлечься и откатить людей водой из огромного ведра. Грузные капли тарабанили по стеклам, омывали улицы и ранили пышную листву. Я сжимала в объятиях коробку с подарком и таращилась на размытые огоньки, когда вдруг приметила одинокую девочку, сидящую на скамейке без зонта.
Я закричала, чтобы папа остановился. Мама запаниковала, подумала, что со мной что-то произошло. Килиан разрыдался и вцепился мне в локоть, а я указывала пальцем на девочку. Папа вышел из машины, минут десять сидел на корточках перед незнакомкой, а та с трудом отвечала на его вопросы. Отец вернулся к автомобилю промокший до нитки, и сказал, что следует вызвать полицию, ибо девочка не в себе и отказывается разговаривать. Тогда я выскочила из машины и побежала к ней.
Худая девчонка в лёгком платье и босоножках дрожала, словно куст под дождем. Её кожа казалась прозрачной и синей, как у мертвеца. Я не знала, что делать, поэтому просто протянула ей свой подарок. Позади послышались голоса родителей, но они решили не подходить. Я присела на скамейку, сняла с себя плащ оттенка спелой вишни и перекинула его на плечи девочки, а та держала коробку и молчала.
Как тебя зовут? спросила я, а голос утопал в лужах. Где твои родители? Ты потерялась? Где ты живёшь? я закидала её вопросами.
Я. Эмм. Я Анна Хардман, она наконец заговорила.
Я Кира Эллингтон, а вон мои мама и папа. Ещё в машине сидит мой брат Килиан. У меня сегодня был день рождения. Хочешь поехать с нами? я говорила все подряд, а потом умолкла.
Вспомнила. Детей учат, что нельзя разговаривать с незнакомца и тем более идти за ними. Черт, я, наверное, выглядела как маньяк. И родители тоже.
Хочу, внезапно ответила Анна. Видимо, её мама не учила тому, чему учила моя.
Папа! Папа! орала я, махая рукой. Анна поедет с нами! родители переглянулись и заспешили к нам.
Я позвонил в полицию.
Зачем? я вскочила со скамейки и топнула ногой. Она хочет к нам домой!
Пчёлка, ей нельзя к нам домой, тогда я не осознавала, что это уголовное преступление. Мы подождём полицейских.
Прости, Анна, я села обратно и приобняла её.
Ничего, только и сказала она.
В тот день я узнала, где жила Анна. Вместе с полицией мы отвезли её домой, где нас встретили женщина с озлобленным лицом и мужчина в слезах. Эти люди напугали меня. Но больше всего меня напугал взгляд Анны. В нем читался истинный страх, походящий на чёрную бездну, которая захватила Анну в плен и пожирала изнутри. Никогда не видела такого ужаса в глазах ребёнка. Этот ужас заметил и отец, отчего всю ночь просидел в моей комнате, словно страшился, что бездна доберётся и до меня.
Через две недели после знакомства с Анной я явилась на порог семьи Хардман. Миссис Виктория глядела на меня, как на дичь. Казалось, она готовилась напасть и откусить голову. Меня поразило, что Анна не имела друзей, не выходила на улицу и училась на дому. Может поэтому она напоминала бледную статую. Её жесты были хаотичны, а иногда она замирала и таращилась в одну точку. В такие минуты я молча наблюдала за ней, ждала, когда она поделится горем и я смогу помочь. Но Анна отбрасывала нависающую тень печали и робко улыбалась.
Однажды в гости к Анне пришли я и Оли. Мы стали близкими подругами и втроём мечтали о сказочном будущем. Оли, естественно, мечтала о любви, я желала стать адвокатом, а Анна хотела уехать подальше.
Помню, как мы спустились на первый этаж, и нас поджидала миссис Виктория. Она прорезала нас взглядом и обозвала мелкими шлюхами. Оли расплакалась, Энн остолбенела, а я назвала омерзительную даму старой дрянью, за что получила увесистую оплеуху. Ох, зря. Во-первых, я укусила мать Анны за руку до крови и швырнула в неё старинную вазу, а во-вторых, пожаловалась родителям.
Вечером того же дня в дом Хардманов заявились мои мама и папа с полицией. Гарри Хардман пытался решить все мирным путем, но Кристофер Эллингтон был непреклонен. Он заявил: либо Виктория Хардман Пинкертон просит у его дочери прощение на коленях, либо он напишет заявление и обязательно посадит гадину за решетку. Мой папа мог, я не сомневалась. Горделивая Миссис Виктория встала на колени, а после запретила Анне видеться со мной и Оли. Однако сложившаяся ситуация не помещала нам общаться, ведь я находила различные способы для связи с Анной.
Когда мне исполнилось четырнадцать, я потеряла Анну на год. Казалось, она умерла. Я прибегала к её дому и всматривалась в окна, пытаясь разглядеть подругу. Но той не было. Я попросила папу разузнать об Анне, а он приказал не лезть в эту семью, чем сильно обидел меня.
Анна появилась на моем пороге в свой день рождения. Она стояла в потрепанной одежде, с чёрным мусорным мешком, набитым чем-то тяжёлым. В тот вечер Анна умоляла приютить её, и мои родители не сумели отказать.