Стонбай одевался у лучших портных города и всегда по-особому пах. Производитель мыла уже несколько лет выпускал ограниченную партию товара, где каждое наименование имело уникальный аромат, стоило сумасшедших для мыла денег, но зато носило имя одного из «торговых принцев». Так любая собака издалека почует, что приближается важная шишка. И Стонбай неизменно пользовался своим «именным» мылом и пах кофейными зёрнами и виноградом. Для Вильямсона тоже выпустили «своё» мыло, но он предпочитал не замечать, что к нему таким образом нагло подмазываются.
Едва Вильямсон вошёл в редакторский кабинет, как Стонбай расплылся в улыбке.
Мистер Вильямсон! Мой любимый инфоповод!
Мистер Стонбай Смотрю: цветёте и пахнете.
А как же иначе? Тираж раскупили ещё до обеда, Стонбай победно ухмыльнулся и откинулся на спинку кресла. Чем громче новость, тем богаче я. И неважно, какой у неё оттенок.
Вы наживаетесь на моей беде, сэр, нахмурился Вильямсон, присаживаясь напротив собеседника.
Что вы, друг мой. Здесь нет ничего личного. Я всегда писал о ваших делах беспристрастно. Весьма соболезную вашему происшествию.
У Стонбая не нашлось бы и унции соболезнования. Он делец до костей. Именно по этой причине они когда-то с Вильямсоном и сработались. И Грегор намеревался использовать эту черту Стонбая снова.
Ваши статьи обычно хлёстки и метки, но в этот раз вы промахнулись, сэр, перешёл в наступление Вильямсон и не без удовольствия заметил, как ухмылка сползает с лица Стонбая.
О каком же промахе вы говорите, мистер Вильямсон?
Вы взяли не то направление.
А по-моему, очень даже то, улыбнулся краем рта Стонбай, снова намекая на распроданный тираж.
Нет, сэр. Я знаю, чего вы на самом деле хотите. И я дам вам это.
Газетный магнат сложил пальцы в замок и заинтересованно наклонился вперёд.
Звучит интригующе. Кажется, подобное вы говорили и лет двадцать пять назад.
И я оказался прав! Стонбай, вы можете неделю топтаться по моей репутации, но вряд ли ваш хороший улов продлится дольше. Вашим покупателям всегда нужны неожиданные повороты! Газета для них всё равно что бульварная книжонка, от которой ждут захватывающего сюжета и развлечения, Вильямсон кивнул на затёртую книгу на столе. Я дам вам такой сюжет, и его хватит на целый роман.
Два дельца посмотрели друг другу в глаза и тут же нашли там взаимопонимание. На следующий день на всех крупных улицах кричали новые газетные заголовки: «Таинственный саботаж! Изобретение Вильямсона, которое должно было означать для Гласстона новую эпоху»
«уничтожено неизвестным. Кто же преступник? Полиция в замешательстве», прочитал вслух Эдельхейт, сидя в парке. Затем усмехнулся и не став дочитывать, перевернул газетную страницу на биржевые сводки.
Глава 3. Гордость и любовь
И-и-и р-раз! Взяли, парни!
Несколько мужчин изо всех сил налегли на железную балку, и она, подобно рычагу, наконец приподняла тяжёлые завалы. Джеймс поспешил укрепить подпорки, чтобы эта громада разномастного хлама ни на кого не рухнула и в особенности на него самого.
Опускай! скомандовал он товарищам и тяжело упал на закопчённый пол, потирая потную шею. Работяги последовали его примеру.
Этот Вильямсон нас совсем не жалеет, сетовал один. Нашёл грузчиков!
Так ты и есть грузчик, Митти!
Я ящики тягаю, а не металлолом разгребаю!
Зато почти отрыли кабинет Вильямсона, хлопнул товарища по плечу Джеймс. Зря он его перенёс в новый цех.
Работяги не без злорадства загоготали, как вдруг на затылок Джеймса обрушилась свёрнутая в трубку газета.
Или я оглох и не услышал гудок перерыва, или у нас тут незапланированное безделье! вскинулся на них инженер Питтерс. А ну подняли свои задницы и живо откапывать кабинет мистера Вильямсона!
Тц, подхалим шефа, пробурчал Джеймс.
Наверное, тоже на его дочку зарится, подмигнул Митти.
У Джеймса ломило руки, плечи и спину. Они уже третий день разбирали треклятые развалины нового цеха. Под руку попадались осколки стёкол с прозрачного купола наверху, почерневшие куски труб, запчастей и бесформенных деталей всех размеров. Джеймс понятия не имел, что тут могло быть, но изо всех сил надеялся, что оно не рванёт снова.
Стоило немного расчистить главное помещение, как сюда тут же сбежались инженеры и юристы и под ленивым взглядом констебля оценивали ущерб. Приезжал даже сам Вильямсон. Джеймс впервые видел его так близко. Тот прошёл мимо как хозяин жизни, хмуро посмотрел на бедлам и велел откапывать его новый кабинет в первую очередь.
Ищите сейф. И обвались это всё вам на голову, если с ним что случится! напутствовал Вильямсон в неожиданно мягко для себя манере.
Сэр, взрыв произошёл у главного проекта. Это совсем рядом с вашим кабинетом. Ваш сейф могло задеть осторожно заметил инженер, но, взглянув на выражение лица Вильямсона, тут же исправился: С другой стороны, это же сейф! Его содержимое наверняка в порядке.
Вместо того чтобы успокоиться, Вильямсон ткнул своей тростью в сторону Питтерса и проговорил сквозь зубы.
У главного проекта должна была быть тишь да гладь, Питтерс. Вы отвечали за его сохранность!
Инженер побледнел так, словно вместо трости на него наставили револьвер.
Но с-сэр, вы приказали, чтобы здесь никого не было до официальной презентации
Констебль! окликнул Вильямсон, и у Питтерса душа ушла в пятки, но Вильямсон лишь подозвал полисмена, чтобы узнать о ходе расследования. А затем обернулся на прощание к инженеру и добавил. Сейф, Питтерс. Учтите: в нём ваше жалование.
С тех пор инженер не щадил работяг и гонял их как коз, пока не разгребут всё. И вот очертания бывшего кабинета уже начинали проступать. Джеймс нашёл обломки, которые когда-то были столом, а обуглившиеся корешки книг рабочей библиотекой мистера Вильямсона. Ещё одно коллективное усилие и Джеймс пролез дальше. Железные балки нависли над его головой устойчивым «домиком». Можно оглядеться.
Сейф лежал на боку под грудой подгоревших досок. Почерневший, открытый и пустой.
* * *
Улица Оуксфорд, несмотря на свою широту по меркам Гласстона, отнюдь не могла похвастаться яркостью Центральных улиц. Здесь не было ни фонарей, ни популярных заведений или магазинов, сюда не заглядывали колотильщики и не стучались в окна здесь текла тихая и монотонная жизнь доходных домов и частных квартир среднего класса.
Впрочем, Гая устраивала такая тишина. Днём на его чердак даже попадало немного света через круглое слуховое окно, которое старательная мистрис Палмер тщательно отскребла от копоти. Ведь чердак чердаком, а его снял столь почтительный джентльмен и даже заплатил больше запрошенного! Благодаря хлопотам мистрис, Гая всегда ожидал обед из тушёных овощей или суп тщательно подогретый, если Эдельхейт задерживался. И за это он всегда отзывался о Палмер как о чудесной хозяйке.
Гай уже поднимался к себе по длинной скрипучей лестнице, как услышал за собой тяжёлые, чуть шаркающие шаги. Гай точно знал, кто это, ведь к остальным комнатам вели другие лестницы, и постояльцы пользовались ими.
Мистер Эдельхейт, вам письмо от самого мистера Вильямсона, учтиво и чуть с гордостью сказала миссис Палмер, словно подержать в руках письмо от такого человека уже было честью. Похоже, мистер Вильямсон очень заинтересован в знакомстве с вами.
«Наверняка там лишь канцелярские слова от секретаря», хмыкнул Гай.
Если бы мистер Вильямсон был заинтересован, он бы пришёл лично. Правда, боюсь, в последнюю нашу встречу я задел его гордость, и теперь он мне не рад, улыбнулся Гай, абсолютно не чувствуя за собой никакой вины. Я ведь говорил всем, что я в отпуске.