Ничего Спали с открытыми глазами. Я всё поняла Извините. Я пойду. Спасибо До свидания.
Короче, Гарун бежал быстрее лани. Пулей вылетела и дверь за собой аккуратно затворила. А чувство такое осталось, словно чужую тайну узнала, какую и не следовало вовсе знать.
Юля, Юлия, дева жестоковыйная! Ты хочешь всё испортить? В тот момент, когда у тебя только начала налаживаться жизнь? Когда ты нашла наконец приличную работенку? Когда отец, притворявшийся больным, встал с кровати? Когда он каждое утро нарезает тебе кривые бутерброды?
«Они не кривые!» сказал отец у меня в голове.
Юля, Юля, Юлия, ты хочешь всё разрушить только из-за того, что не можешь подождать жалкие две недели?
«Тринадцать дней», сказал у меня в голове усатый Геныч, и последнее его слово несколько раз повторило эхо.
Юля, Юля, Юля. Тем более тринадцать дней! Всего тринадцать! Потерпеть не в силах? Ты что, дура неразумная?!
* * *
Когда Ира вернулась из аптеки, Миши дома не было. Она один раз позвала, а после, не разуваясь, вошла в комнату.
Ванечка спал на кровати, обложенный со всех сторон подушками, чтобы не упал. Вид у него был очень довольный. Он улыбался, глазки непрерывно двигались под тонкими веками.
Самое прекрасное будет, когда он проснется. Ира это живо представила. Откроет глаза, увидит ее и улыбнется еще шире, потянется к ней ручками и сделает губами вот так.
Ира сложила губы в полутрубочку, а после сама улыбнулась от ожидания и неожиданного счастья.
В этот момент хлопнула входная дверь, и от улыбки на лице Иры не осталась и следа. Миша, тихо ступая, вошел в комнату.
О, ты уже вернулась? сказал он.
Если бы не ребенок, она бы немедленно разоралась:
Ты ушел и оставил Ванечку одного! сказала она тихо, но с таким напором, что Миша остановился, словно наткнулся на невидимую стену.
Да он спал. Я на пять минут! прошептал Миша.
Хватит орать. Разбудишь! обвинение и манипуляция одновременно, Ира это умела. Пошли на кухню.
На кухне Миша осмелел, расправил плечи:
Да в чем проблема, я не понимаю?
Ира буквально проткнула сожителя взглядом:
А если он задохнется? Опять! Как в прошлый раз!
Да перестань, почему? С чего? Нормально всё сейчас. Тыковку ест, водичку пьет. И щеки не красные.
А если он задохнется от собственной рвоты? сказала Ира.
Миша улыбнулся:
Как Бон Скотт из «Иси Диси»?
Била Ира Мишу редко. В исключительных случаях. А тут он даже сообразить ничего не успел, как получил сильную, глухую пощечину.
Миша схватился за щеку:
Ай. Ты чего?
Ничего! Я тебе покажу, Бон Скотт!
Ира нанесла еще несколько быстрых и несильных ударов по корпусу.
Больно! сказал Миша.
Это я еще разминаюсь! она тяжело дышала. Но скорее не от физической нагрузки, от возмущения.
Устала? спросил Миша с сочувствием.
Да, ответила Ира.
Иди ко мне, я тебя обниму.
Не пойду.
Тогда Миша сам сделал несколько шагов и обнял Иру. В его руках она начала тихо плакать.
Я так боюсь за него, говорила она, всхлипывая. Каждый день. Каждую ночь!
Ты просто устала, он поцеловал ее в мокрую щеку.
Нет! Не просто, Ира выбралась из объятий. А очень. Я очень устала.
Ну, если так, начал Миша. Мы можем
Чтобы в детдом его? Никогда!
Да я этого не говорил. Только не бей!
Я знаю, что ты хочешь от него избавиться!
Миша крепче прижал ее к себе.
И не обнимай меня! Ира отступила назад.
Мише всё это надоело.
Ладно, сказал он. Пойду Ванечку разбужу. Пора уже.
Не трогай его! Моя очередь его будить! сказала Ира твердо. Моя!
Это было невероятное удовольствие целовать Ванечку в теплую щечку и видеть, как глаза его раскрываются, словно бутоны, и как он быстро находит тебя сонным еще взглядом и сразу улыбается, расцветает улыбкой, начинает сиять, как будто внутри него включили свет, и тянется к тебе ручками, пытаясь обнять.
* * *
Я спала без снов. Точно водолаз висела в воде над темной впадиной, думая, опускаться мне ниже или нет.
Сквозь сон услышала папин голос:
Юлечка. Юлечка, вставай! Юлечка!
Надо сказать, что я ненавижу, когда на меня смотрят во сне. Пришлось открыть глаза.
На работу пора, сказал папа. Опоздаешь.
Я спала с открытыми глазами?
Нет. С закрытыми. Ты спала, как ангел.
Пап, только не начинай, ответила я и сбросила с себя одеяло.
Когда живешь в одной квартире с отцом, приходится спать в пижаме. Я это ненавижу. Хотелось бы спать голой, как мать-покойница говорила, «чтобы тело дышало», но это, наверное, в другой жизни.
Отец каждое утро будил меня, кормил, провожал на работу. И всё это под треск радиоточки, последней в городе Москве. С полупоклоном он протягивал мне сверток с бутербродами. Смотрел, как я надеваю пальто.
Ты такая худенькая. Ножки тоненькие, говорил он мне.
Пап, ножки у меня как два ливанских кедра!
Но он упрямился:
Ты худенькая.
Я с ним не спорила. Ведь в кого он превратился с того памятного дня. Моя большая еврейская папа!
Я решила ждать терпеливо, не дергаясь. Привыкла к шуму офиса, слушала, как булькает вода в кулере. По этому звуку научилась не глядя определять, сколько в нем осталось воды.
Амуры под потолком в офисе, даже они перестали смотреть на меня. Я и моя бледная тень чаще всего зависали в переговорной с кофемашиной. Сидела с прямой спиной, дополнение к стулу, блуждала в интернете до опупения. И однажды при мне с верхней полки шкафа упала целая стопка жестких папок с договорами.
Прямо у меня за спиной. Ни с того ни с сего. Разом несколько увесистых папок, а следом договоры водопадом. Я так испугалась, чуть пароль от смартфона не забыла.
На полу небольшой курган из писчей бумаги, а я думаю, что за мистика?! Решили сами свалиться? Почему? Это какой-то знак! Думала, что за знак? Ничего не придумала и стала собирать бумаги с пола. Заодно и привела почти весь шкаф в порядок. Но когда пыталась открыть застекленную его часть, в переговорную вошел энергичный Геныч.
Что ты делаешь? спросил он с порога. С подозрением спросил.
Да вот. Документы упали. Я всё по местам расставила.
Это правильно. Очень правильно, повторил Геныч. Но только зачем сидеть в тех местах, где документы в полном порядке находятся? Ты ведь шкаф стулом задела.
Я как-то автоматически, ответила я и подумала: как он понял?
Автоматически не надо, сказал Геныч, Надо вдумчиво. Вдумчиво надо.
После бессмысленного наставления я вдруг поняла, что за мной следили. Всё это время! И сейчас следят! Медленно подняла взгляд к потолку. Вот тебе и амуры. Камера в каждом глазу!
А я вела себя с ними так неуважительно.
* * *
Дело было перед сном. Ира сидела со смартфоном. Миша подсел рядом и начал расстегивать пуговицы на ее кофточке одну за другой. Но не быстро, с паузами, как бы случайно. И она в другие моменты этого как бы не заметила бы, но сейчас сказала:
Не надо.
Миша искренне удивился:
Почему?
Вообще секса не хочется, Ира пожала плечами.
Это на тебя не похоже, улыбнулся Миша. И не только улыбнулся. Но Ира демонстративно отсела подальше:
Руки убери.
Да что случилось-то?
Я мать теперь.
Миша усмехнулся, приняв это за шутку:
Да какая ты мать!
Временная, она говорила со всей серьезностью, а ты отец, между прочим. Временный.
Никакой я не отец! Миша встал. Ни временный, никакой!
Во-о-от! Пока ты не поймешь, как всё серьезно, секса не будет.
Говорила она это Мише даже не материнским тоном, а тоном Ангелы Меркель. Миша настолько удивился, что поначалу не понял, что ему ответить. Помолчал, а после сказал:
Серьезно?
Да. Всё очень серьезно, сказала Ира.
Нет, я спрашиваю, ты серьезно про секс?
Она кивнула:
Абсолютно.
А мне и не нужно было ничего, Миша высоко поднял подбородок.
Ну и отлично.
Ну и пожалуйста.
Помолчали, не зная, как выйти из тупика. Потом Миша спросил:
Заметила у Вани разные глаза?
Ага. Очень красивый мальчик.
Отличительный знак, сказал Миша. Как у Дэвида Боуи. Правда, он умер уже.
Хлоп. И на щеке у Миши снова появилось красное пятно. Ира дотянулась как-то до его лица, не вставая с кровати.