Настолько удушающей волны животной ярости я никогда не испытывал. Нечто слабо отдалённое по силе я ощутил только раз осенью 2002 года, в день празднования нашего с А́вой двенадцатилетия. Тогда соседский мальчишка Берни Джекинс испортил велосипед А́вы, из-за чего она упала на глазах практически всей школы и порвала новое платье. Но та злость не шла ни в какое сравнение со всепоглощающим желанием превратить обидчика сестры в окровавленный мешок с переломанными костями. Я так сильно сжал кулаки, что ногти оставили багровые полумесяцы на ладонях. Мне хотелось тут же сорваться с места, найти будущую гордость команды Вашингтонского университета и превратить его в овощ, пускающий слюни и неспособный даже подтереть собственный зад.
«Спокойно, спокойно, тут надо подойти с умом, сказал я сам себе, не забывай, что А́ндерсон квотербек. Он выше тебя почти на голову и в два раза мощнее. Даже ярость тебе не даст преимущества при лобовом столкновении. Следует действовать тоньше, умнее и хитрее. Питер идиот, но сильный идиот, нужно застать его, во-первых, врасплох, во-вторых, вне компании его дружков-футболистов».
Прежде чем обдумывать план мести, я хотел убедиться, что с А́вой всё более-менее в порядке, если такое вообще возможно при столь удручающих обстоятельствах. Я слышал, как в дверь А́вы стучались родители. Они пытались утешить дочь и уговорить выйти из комнаты, которую она не покидала с момента телефонного разговора, разрушившего все её надежды. Подождав, когда предки ушли так ничего и не добившись, я ужом выскользнул из своей каморки:
А́ва, прошептал я, это я, А́дам. Открой мне, пожалуйста.
Дверь мучительно долго оставалась запертой, но потом всё же медленно отворилась. Я юркнул в темноту ещё с утра уютной комнаты. Лишь ночник на прикроватной тумбочке слабо освещал положенный кусочек тьмы. А́ва сидела на кровати. Из-за разноцветных потёков её распухшее от слёз лицо казалось ещё бледнее, чем обычно. Волосы, ранее уложенные красивыми волнами, растрепались. Она выглядела такой несчастной, такой одинокой, что я снова почувствовал прилив ярости, ещё более сильный, чем прежде. Мы сидели в тишине, пока я наконец не выдавил:
Я этого так не оставлю. Сестра не произнесла ни звука, только повернулась ко мне, словно лишь сейчас обнаружила чьё-то присутствие. Клянусь тебе!
В ответ А́ва долго вглядывалась в моё лицо, будто хотела удостовериться, что я говорю серьёзно. Всё это время мне казалось, что я смотрю в зеркало. Потом отражение молча кивнуло, и А́ва легла на кровать, уткнувшись лицом в подушку. Тихо, как тень, я вышел из комнаты. За эти несколько минут, проведённых глаза в глаза, я понял, как отомщу ублюдку А́ндерсону.
Я убедился, что родители смотрят телевизор, и вышел через дверь на кухне на задний двор. Оттуда спустился в подвал, в котором хранилось всякое барахло, и стал искать балахон и маску Призрачного лица. Они валялись здесь с прошлого Хэллоуина. Я не беспокоился, что кто-то узнает костюм, ведь мы с А́вой их так и не надели. Наконец я выудил одеяние из кучи тряпья и с удовлетворением понял, что не ошибся в выборе: достаточно свободный балахон не стеснит движений. Маску я засунул за пазуху и вдобавок вооружился бейсбольной битой (в детстве мы с сестрой любили покидать мяч). Теперь я был готов к встрече с Питером.
Чтобы никто меня не заметил и не запомнил, я пошёл к школе вдоль реки. Благо, что наш дом стоит на самой окраине Даун Крика. Путь неблизкий, но я не особо торопился подонок должен успеть накачаться спиртным к моему приходу. В том, что Питер с дружками пронесёт на выпускной бал выпивку, я не сомневался. И сто процентов пить они будут за школой, на небольшой площадке. К ней ведёт запасный выход, который вообще-то должен быть заперт, но я ни разу не видел его закрытым. Им пользовались учителя и ученики старшей школы, когда хотели покурить. Там даже есть специальная пепельница. Самое удачное для меня обстоятельство сразу за площадкой стоит большой мусорный бак и начинается изгородь из высоких кустов, за которой нет ни забора, ни работающих видеокамер. Про камеры оно и понятно, кому из учителей охота, чтобы их делишки увековечили в плёнке. Даже директор иногда выходил посмолить с подчинёнными. За этими кустами я и планировал дождаться удобного случая расквитаться с А́ндерсоном. Конечно, существовала вероятность, что Питер не останется один, но я надеялся на свою удачу, и она меня не подвела.
Пока шёл к школе, не встретил ни единой души. Всего пара машин проехала мимо по шоссе, но я уже спустился по тропинке к реке, которая не просматривалась с дороги. Самое сложное обойти школу так, чтобы не нарваться ни на кого из учителей или учеников. Несколько раз я был на грани провала, но, в конечном счёте, мне удалось занять позицию за кустом около мусорного бака. Воняло нещадно, но выбранное местоположение позволяло наблюдать за площадкой, при этом оставаясь невидимкой.
Пока сидел в засаде, кого я там только не увидел: и абсолютно пьяную отличницу лучшую ученицу выпуска, которая без зазрения совести блевала около мусорки; и королеву бала, Тессу (она, как и следовало ожидать, победила в гонке за корону), раскуривающую сигарету, по запаху похожую на марихуану; и страстно целующихся училку по английской литературе с физруком, пока выпускники топтались в медленном танце. Лишь тот, кого я ждал, не торопился с визитом.
Выпускной подходил к концу. Я уже решил, что сегодня не судьба отомстить, как на площадку вывалилась футбольная команда почти в полном составе во главе с Питером. Они громко ржали, пили из бутылки виски и обсуждали мою сестру. В этот момент я за малым не сорвался. Безумная мысль выйти и пробить им головы чуть не разрушила мои планы. Я с трудом сдержался и продолжил наблюдать за сворой мерзавцев, потешавшихся над позором А́вы. Из их пьяной болтовни я понял, что А́ндерсон не просто оскорбил сестру, он ещё и всем растрепал о совершённом «подвиге».
«Гнусный ублюдок, прошептал я, сжимая биту, недолго тебе осталось ухмыляться. Это последнее унижение, которое ты смог нанести кому-либо».
Наконец бутылка опустела, и футбольные царьки засобирались обратно в танцевальный зал. Я ощутил холодок и покалывания в области сердца: мне так и не представилась возможность свести счёты. Шансы выстоять против восьмерых горилл равны нулю. Тогда я взмолился: «Если кто-нибудь меня слышит, бог, чёрт, ангелы или сам дьявол, помогите мне совершить возмездие!» Видимо, мои слова дошли до высших сил. Когда уже почти все ушли с площадки, Питер крикнул им вслед:
Я пойду отолью в кусты, неохота тащиться в сортир через зал на глазах у всех!
Окей, ответил ему, по-моему, Джонсон, догонишь тогда, а то всех хорошеньких тёлочек разберут. Останутся такие уродины, что даже эта Твинн покажется тебе королевой красоты.
Да пошёл ты! У меня есть уже королева!
Которая тебя знать не хочет, заржал другой придурок.
Она просто для вида ломается, понял меня, мудак! зло проорал А́ндерсон.
Поцелуй меня в зад, сказал напоследок один из дегенератов и скрылся за дверью.
Я замер и вскоре услышал, как Питер продирается через кусты, матерясь сквозь зубы, совсем рядом, буквально в пяти метрах. От предвкушения близости расплаты кровь бросилась мне в лицо, вена на шее запульсировала в бешеном танце. Я не чувствовал страха, а лишь радостное возбуждение. До меня донёсся звук расстёгивающейся ширинки, и я понял: «Сейчас или никогда». Я надел маску и, сжав обеими руками биту, начал подкрадываться к жертве. Мне оставалась всего пара шагов, когда я случайно наступил на сухую ветку. В тишине, которую разбавляло только характерное журчание, хруст прозвучал, как выстрел. А́ндерсон повернулся и увидел меня в маскарадном костюме с битой в руках.