Когда ее не было дома, он просто напивался и спал. Когда начиналась ругань, он уходил, прежде чем она начнет перечислять, сколько она всего делает для нас. В свою комнату я перестал его пускать классе в третьем и ему некуда было прятаться.
Я так и не знал, кем он работает когда он работал, а все, что я о нем мог рассказать, это то, что он помешан на научной фантастике и никогда не поднимал стульчак. Он был кем-то вроде домашнего животного за которым надо присматривать, чтобы ничего не натворил. Я быстро научился воспринимать его как чужого потому что у нас не было ничего общего, кроме внешности.
Я хорошо играл роль нормального когда знал всех соседей, улыбался и здоровался со всеми, говорил, что хорошо закончил четверть, при всяком удобном случае упоминал, что занимаюсь в музыкалке. В школе я тоже был нормальным а из-за щек и носа меня перестали дразнить в классе седьмом потому что я из мелкого тощего пацана с непропорционально большой головой вдруг вырос, и шутки про Свинни-Пуха уже были не к месту.
Я не помню, чтобы я даже обижался потому что я как будто бы всегда знал, что люди тупые, и слушать их особенно не стоит.
В университете было намного лучше потому что мое занудство и любопытство поощрялись, я этим пользовался, я все больше убеждался в том, что выглядеть победителем можно не победив, а после победы не всегда следуют аплодисменты; что шутов всерьез не воспринимают, опасными не считают, и потому моя клоунада дает преимущество; что знания это оружие, которое не приходится даже прятать потому что его за оружие не считают.
Филология потому что я мог бы быть кем угодно, но иностранные языки бы открыли больше возможностей; филология потому что язык это коммуникативный инструмент, это больше чем слова и звуки, это больше чем даже смыслы, которые в него вкладываются. Я выбирал то, что мне интересно и то, что позволило бы мне найти общий язык.
Я умел говорить на многих языках но на моем никто не говорил.
Когда я был ребенком, я представлял, что я инопланетянин потому что я был абсолютно уверен: если я слышу что-то, что другие не слышат, замечаю то, что другие не берут во внимание, если я намного сообразительней сверстников и многих взрослых, то иначе быть не может.
Сейчас мне сорок два и я все такой же инопланетянин в человеческом обличье, с широкой улыбкой на лице, в костюме, галстуке, белой рубашке, всегда на сцене. Я не веду себя как машина, чтобы люди верили в мою человечность но в кибернетической теории управления системой я всего лишь заменяемая пусть и важная единица.
3. Алгоритмы
[Германия, Берлин, Сименсштадт]
Герр Бер, все готово.
Конечно, готово вы два дня над этим трудились, а уйти из офиса раньше положенного вам не давало чувство ответственности за неповиновение.
Мы с Ульрихом Кохом играли роли злого и доброго полицейского деля директорское кресло, распределив обязанности в соответствии с нашими качествами, и не вмешивались в дела друг друга, однако когда кого-то из нас не было на месте, приходилось играть сразу за обоих.
Кох был гением, которого папаша в детстве как Моцарта с дошкольного возраста обучал Оксфордским знаниям, таскал по конкурсам, как цирковую зверушку, на каждом углу кричал, что его сын вундеркинд, а сыну твердил, что тот безнадежная бестолочь. Коху сейчас было за пятьдесят, он был слишком умен для того, чтобы долго быть в социуме, его блестящая карьера химика ограничилась бы позицией заведующего лабораторией если бы я не заставил его стать соучредителем фармацевтического предприятия, которое вскоре поглотил концерн Глокнер.
Коха боялись, Кох шутил так, что все почему-то переглядывались пока я не начинал ржать в голос, искренне, до слез потому что, кажется, его юмор понимал только я. Он был постоянно в офисе и на производстве, в тылу нашего предприятия на заводе в западной части Берлина, в Сименсштадте, на берегу Берлинско-Шпандауского судоходного канала, неподалеку от заповедника; я часто был в разъездах, пусть и старался появляться на глазах у сотрудников каждый день потому что это тоже было частью шоу.
В зале собраний было шумно, спикера, развлекавшего толпу до меня, никто не слушал потому что этот идиот не держал микрофон у рта, размахивая им как палкой колбасы, вертя головой. Люди редко говорят осознанно, выдыхая каждый звук с пониманием, что они делают, редко открывают рот, заранее зная, какой звук как следует извлечь Они даже не представляют, как они звучат пока не увидят себя в записи и не ужаснутся. Однако они не понимают, почему свой собственный голос им кажется самой ужасной песней на свете.
Я привычным жестом отклонил протянутый мне планшет с планом выступления, улыбнулся и покачал головой. Я давно перестал задумываться, насколько искренней может быть эта улыбка если для всех она выглядит лучезарной, а я ее отпускаю как снисхождение.
О каком счастье может идти речь, если каждый раз одно и то же и я смотрю на выстроенную мной империю и вовсе не радуюсь, потому что нет в этом признании ничего животворящего и спасительного.
Я нравлюсь людям потому что я улыбаюсь. Кох не нравится людям потому что он чуть ли не с порога заявляет, что вертел их всех на вертушке, что ему с ними не интересно, и что у него, помимо дурацких планерок раз в неделю и ретроспектив раз в две недели, куча дел.
На общие собрания для сотрудников с офисной вечеринкой, музыкой, пивом и пиццей он никогда не являлся. Я являлся, только когда у меня было время потому что чаще на вечер пятницы у меня была другая компания, такая же наивная, пусть и более полезная.
Я повел микрофоном вдоль монитора чтобы он зафонил. На мой голос повернули головы все потому что он действовал как магическое заклинание.
Как пицца? спросил я со сцены.
Нечленораздельные одобрительные возгласы были мне ответом. Кох говорит, что они будут есть все если это за счет компании.
Мне, как всегда, доверили самую нудную и самую официальную часть, наигранно вздохнул я. Но я буду краток потому что там уже стоят музыканты, которым не терпится вас развлечь, а вы скоро уже будете не в состоянии слушать из-за литров бланша.
Я изобразил, что подбираю слова и вспоминаю а Герда Убер, моя ассистентка, уже была готова подать мне скрипт с подсказками. Я махнул рукой и продолжил.
В этот четверг был запущен новый оптимизационный метод, запатентованный два месяца назад нашим любимым доктором Кохом. Доктор Кох всем вам передает привет, «и счастливо оставаться» добавил я мысленно, и поздравляет нас всех с успешным стартом пилотного проекта, в основе которого лег эвристический алгоритм, основанный на теории игр. Байесовская игра игра с природой вовсе не метафора, а принципиально новый подход к производству, основанный на принятии немедленного решения исходя из видимого контекста.
Кох в последнее время увлекся не только теорией игр, но и решением фундаментальной проблемы теории алгоритмов о равенстве классов задач, решаемых за полиномиальное время, и задач, к которым сводятся все задачи, но на которые еще не найдено полиномиальное решение.
Квантовые компьютеры или теоретические модели вычислительных устройств с бесконечным ресурсом памяти против ограничений физического мира и конечности человеческой жизни, которой не хватит, чтобы найти все простые числа. Если Кох не сойдет с ума, как его предшественники, возглавившие утопическую идею, будет хорошо.
Половина собравшихся в зале сотрудников понятия не имела, о чем я говорю, и зачем они вообще пришли если не отпраздновать чьи-то награды. Какие алгоритмы, какие оптимизационные задачи Пиво и пицца и совет директоров, который решил объявить об очередном успехе семимильными шагами развивающейся компании под крылом фармацевтической корпорации.