Однако мадам Атталь и тут удивила Руднева.
Paul искал какой-то секретный документ, который потерял кто-то из личной канцелярии царя Николая. Он называл виновного в пропаже человека Как-то очень странно Как вы называете самый маленький палец на руке?
Мизинец?
Да! Paul говорил, что Мизинец всем рассказывает, что документ потерян или украден, но на самом деле этот негодяй продал его иностранным агентам. И он Paul должен найти эту бумагу и вернуть, чтобы она не попала в руки ваших врагов.
Что именно это была за бумага вы, конечно, не знаете? осторожно спросил Руднев.
Осведомлённость Шарлотты его настораживала.
Не знаю, ответила женщина. Но мне кажется, в ней может быть что-то о закулисных переговорах Камииль-паши с Фердинандом I. Османам нужна помощь против вас на Кавказе, а Болгарский царь не против поторговаться за пересмотр итогов Межсоюзнической войны18.
Дмитрий Николаевич смотрел на женщину, даже не пытаясь скрывать своего изумления.
Мадам Простите, Шарлотта! Я потрясён вашей осведомлённостью в вопросах международной политики!
Мадам Атталь кокетливым жестом поправила причёску и с наигранной небрежностью ответила:
Мои заводы, те, что остались после мужа, выпускают детали машин, в том числе для самолётов, крейсеров и артиллерийских орудий. Мне следует разбираться в политике, чтобы успешно вести дела, француженка выдержала многозначительную паузу, и черты её лица на несколько мгновений сделались холодными и жёсткими. Да, Дмитрий, я одна из тех, про кого вы русские говорите: некоторым война любящая мать.
Кому война, а кому мать родна, поправил Руднев.
Мадам Атталь продемонстрировала ему ещё одну свою ипостась, напрочь лишённую трепетности и сантиментов.
Mon cher romantique (фр. мой милый романтик), вас фраппирует моя бездушная расчётливость? с вызывающей насмешкой спросила женщина.
Я реалист, сухо ответил Дмитрий Николаевич. С чего бы мне осуждать ваше предприятие, если оно помогает укреплять военную мощь моего отечества и его союзников?.. Если вы позволите, Шарлотта, я хотел бы вернуться к нашей первоначальной беседе. Вы высказали предположение о содержании пропавшего документа, который искал Павел Сергеевич. Почему вы решили, что в нём речь о переговорах Болгарии и Турции?
Le prince Paul упоминал в контексте документа какого-то грузинского Михаила и болгарского Ивана. Очевидно, что имена вымышленные, но вряд ли совсем уж случайные. Кавказ и Болгария! Русские с болгарами в ссоре из-за Сербии и Македонии, значит, второй стороной на Кавказе может быть только Турция.
Руднев сверлил мадам Атталь испытующим взглядом, но женщина сохраняла невозмутимость. Молчание между ними длилось с минуту, наконец Шарлотта прервала его.
Вас что-то смущает в моих словах, Дмитрий? с вызовом спросила она. Мои рассуждения вам кажутся ошибочными?
Мне кажется, что вы морочите мне голову, отчеканил Руднев.
Я не поняла. Что значит: «морочите голову»? Как это по-французски?
Je crois que vous me cachez quelque chose (фр. Я думаю, вы что-то от меня скрываете), перевёл Дмитрий Николаевич. A quel jeu vous jouez, Charlotte? (фр. В какую игру вы играете, Шарлотта?)
Мадам Атталь вспыхнула и вскочила.
Qu'est-ce que vous vous permettez? Je voulais aider!.. C'est offensant pour moi!.. Conduisez-moi! (фр. Что вы себе позволяете? Я намеревалась помочь!.. Это оскорбительно! Проводите меня!)
И не дожидаясь Руднева, она выскочила из мастерской, сердито стуча каблучками по паркету. Дмитрий Николаевич кинулся за ней. Ему хотелось любой ценой остановить её просить прощения, умолять и лишь каким-то нечеловеческим усилием воли он сдержал себя.
В прихожей мадам Атталь выхватила из рук лакея шляпу и пальто и, не оборачиваясь, презрительно бросила:
Adieu, Dmitry! (фр. Прощайте, Дмитрий!)
Стройная стремительная фигурка француженки исчезла за дверью. Дмитрий Николаевич оглушенно застыл на середине лестничного пролёта и растерянно смотрел ей вслед. В душе у него досада мешалась с отчаянием, и с каждой секундой последний ингредиент ощущался всё острее.
Не переживайте, барин, встряхнул его скрипучий старческий голос.
Из лакейской выглядывала седая голова старика-дворецкого Тимофея Кондратьевича.
Оно ж как у баб-то? со знанием дела объяснил слуга. Кого люблю, того, стало быть, и бью А коли она вас по имени назвала напоследок-то, значит, точно чувство к вам имеет серьёзное Так что не горюйте, Дмитрий Николаевич! Вернётся! старик сделал чрезвычайно серьёзное лицо и добавил. По мне так, батюшка, мадама эта очень положительная. Вы б к ней присморелися, так сказать, с перспективою
Тимофей Кондратьевич! рявкнул на старого дворецкого Руднев.
Седая голова моментально исчезла, а Дмитрий Николаевич так и остался стоять на лестнице, чувствуя себя последним дураком.
Глава 7
Белецкий явился домой уже ближе к вечеру. Тогда же телефонировал Терентьев и предупредил, что сможет быть через час. Дмитрия Николаевича Белецкий обнаружился в библиотеке, где тот перерывал кипы газет. Вид Руднев имел расстроенный и раздражённый.
Что-нибудь случилось? спросил Белецкий после того, как сообщил, что Анатолий Витальевич скоро будет, и что распоряжения насчёт ужина сделаны.
Нет! С чего ты взял? буркнул Руднев, не отрываясь от своего занятия.
Резкость и поспешность ответа убедили Белецкого в правильности его предположения, но он сделикатничал и донимать друга расспросами не стал. Впрочем, ситуация разъяснилась и без того, благодаря доносительству Тимофея Кондратьевича, который подкараулил Белецкого, когда тот пошёл к себе переодеваться, и во всех красках живописал давешнюю сцену в прихожей. Старик и Белецкому высказал свою точку зрения о перспективности сердитой гостьи и завел свою любимую песню о том, что барина, де, давно пора женить, и что Белецкому следует этим вопросом всерьёз озаботиться, а то ведь он Тимофей Кондратьевич так барчат понянькать и не успеет. Когда сетования старика дошли до будущих отпрысков ненаглядного барина, и он во всю принялся шмыгать носом и тереть глаза, Белецкий поспешно перевёл разговор на тюрбо с голландским соусом, которая, по его мнению, в прошлый раз вышла суховатой, и Тимофей Кондратьевич, заполошившись, умчался на кухню.
Отдав должное ужину, который, как и всегда в доме Руднева, оказался отменен, трое друзей собрались в гостиной и принялись делиться новостями.
Первым рассказывал Белецкий. Ему удалось встретиться со знакомым редактором, и тот после изрядной порции Анизета под большим секретом поведал ему, что источник сведений о заговоре Вер-Вольфа в «Голосе Москве» никто не знает, и, что ещё интереснее, такая же ситуация и в других газетах, про которые известно редактору.
Как такое может быть? удивился Терентьев. «Голос Москвы» издание серьёзное, не «Копейка» какая-нибудь. Они репутацию берегут и тяжб о клевете опасаются, потому всякую информацию тщательно проверяют. Нам вон в сыскное, например, обращаются за подтверждениями. А тут эдакое дело! В любом случае репортёр, что статейки накропал, должен был от кого-то басню почерпать. Ну, не сочинил же он это всё, в самом деле!
Вот тут-то и загвоздка! продолжил рассказывать Белецкий. Знакомый мой утверждает, что все три статьи, которые у них были опубликованы о заговоре, писали три разных человека и что со всеми с ними, а также с выпускающим редактором, что номера в печать кассировал (уст. согласовывал), произошли какие-то несчастья или странности. Один вроде как упился до чертей и угодил в Преображенскую больницу19, где находится и сейчас в состоянии абсолютно скорбном. Второй внезапно уехал куда-то в провинцию якобы к родственникам, но куда именно, неизвестно. Третий угодил под трамвай и погиб от ран. А четвертого, по слухам, арестовали.