Можно рассматривать это самооправдание поэта в определенной степени как эпилог к философскому периоду его жизни, который уже подходил к концу.
30 ноября 1795 года он писал Гумбольдту: (Чтобы изучать древних) «Теперь я также отказался на неопределенное время от всякой спекулятивной работы и чтения (хотя мне еще многое предстоит сделать). То, что я читаю, должно быть из старого мира, то, над чем я работаю, должно быть представлением»; 9 января 1796 г. тому же: «Теперь мне больше нечего делать в философской и критической области на некоторое время и спешу с облегченным сердцем к моей музе»; и, соглашаясь с этим, 18 января 1796 года Кёрнеру, что он «надолго оставил теорию» (ср. также отрывок от 7 января 1796 года, уже цитированный выше, стр. 266, прим. 1).
Насколько нам известно, Шиллер не вернулся к основательному и продолжительному занятию философией. Поэтому высказывания о Канте и философии, о которых мы будем говорить далее, являются единичными, разбросанными в переписке, сначала более частыми, затем год от года все реже и реже.
Начиная с 1795 года, в этом отношении еще есть что добавить:
Во-первых, отрывок из письма Гете (от 17 августа 1795 года) о христианстве как эстетической религии, который также важен для нашей специальной темы:93 «Я нахожу в христианской религии практически расположение к самому высокому и благородному, и различные проявления этого в жизни кажутся мне столь отвратительными и неприятными лишь потому, что они являются искажениями этого высшего. Если придерживаться той особенности христианства, которая отличает его от всех монотеистических религий, то она заключается не в чем ином, как в упразднении закона или императива Канта, на место которого христианство хочет поставить свободную склонность. Поэтому в чистом виде оно есть представление прекрасной морали или воплощение священного, и в этом смысле оно есть единственная эстетическая религия; отсюда я также объясняю себе, почему эта религия составила столько счастья с женской природой и до сих пор встречается в определенной сносной форме только у женщин». Конечно, в этих словах нет явного признания «эстетической» религии, но они содержат «виртуальную предрасположенность» к ней. На этом месте Шиллер прерывается словами: «Но я не хочу больше ничего говорить в письме об этом щекотливом вопросе.
1 ноября, также в письме к Гете, Николай заявил, что в своих нападках на приложения философии Канта он «объединил вместе все хорошее и ужасное, что придумала эта философия». Это выдает, даже если «ужасное» не относится к самому Канту, по крайней мере, уже не тот прежний энтузиазм, как тогда, когда он приобрел трактат Канта «О вечном мире» 1795 года, но не читал ни его, ни письменных комментариев к нему, присланных ему Кёрнером 18 декабря до 7 января 1796 года.
Год 1796 это год «Xenia». Поэтому мы пользуемся случаем, чтобы в нескольких кратких словах вернуться к часто цитируемой Doppel-Xenion:
Угрызения совести.
Я люблю служить друзьям, но, к сожалению, делаю это по склонности, и поэтому мне часто бывает больно, что я не добродетелен.
Решение.
Другого совета нет, надо стремиться презирать их
И затем с отвращением выполнять то, что велит долг.
То, что эти стихи написаны Шиллером, нельзя отрицать, как и то, что их смысл направлен против преувеличения понятия долга у Канта. Но 94поэту позволено противостоять философу, а 95тем более в» Xenien», ибо они объявлены самим Шиллером «непослушным, очень диким бастардом» (его и Гете), «большей частью дикой безбожной сатирой перемешанная с отдельными поэтическими, даже философскими вспышками мысли», и А также другие эпиграммы, до сих пор не напечатанные в большинстве изданий Шиллера, например, «Душение и удавка» (Dfintier, ErläuterungenIX, Xp. 174), «MoralischeSchwätzer», «MoralderPflichtundderLiebe» u. a. (Kürschnera. 0. 119, IIS. 197 f), некоторые из которых по своему тону не могли быть написаны Шиллером самому Канту. в приведенных выше строках 3) даже не нужно выступать против самого Канта, а скорее против «его комментаторов», «бедных бездарей, вгрызавшихся в философию Канта» (Кёрнеру 18 февраля 1793 г.). Feb. 1793), которые напридумывали много «ужасного» (Гете 1 ноября 1795), «бездельников» и пеонов, которые только и умели, что обращаться с «механизмами его системы», «нетерпимых доброхотов», «вольноотпущенников» в царстве разума (первое письмо принцу Голштинскому).96
В конце концов, те же ксении приводят сравнение самого Канта с одним богачом, который кормит столько нищих, с королевским строителем, который кормит множество «kärrner». Важное и обширное письмо Шиллера к Гете от этого года (от 9 июля), в котором рассматривается вопрос о том, не нуждается ли Вильгельм Мейстер в философии и почему «здоровая и прекрасная природа не нуждается в морали» и которое, по сути, является спором между Шиллером и самим Гете.
Наконец, отметим горячее одобрение Гете кантовской полемики этого года: «Сочинение Канта о благородном способе философствования доставило мне большое удовольствие; благодаря этому сочинению разделение того, что не принадлежит друг другу, пропагандируется все ярче». (Гете Шиллеру, 26 июля 1796 г.)
1797
В то время как Кёрнер увлеченно изучает Канта (письма от 21 января и 29 мая), Шиллер читает «одновременно с Гёте» «Поэтику» Аристотеля, которая «действительно укрепляет и облегчает» его (Кёрнеру, 3 июня). 23 января он желает своему другу (Кёрнеру) «что-нибудь хорошее и остроумное в области философии и критики» для «Horen», поскольку сам он должен полностью посвятить себя «Валленштейну». Однако то, насколько Шиллер, а вслед за ним и Гете, в основном поддерживают флаг Канта и считают его дело своим, видно из их мнения о нападках Гердера и Й. Г. Шлоссера на критическую философию. Так, Шиллер пишет Кёрнеру 1 мая: «Гердер сейчас представляет собой совершенно патологическую натуру У него ядовитая зависть ко всему хорошему и энергичному На сердце у него самый большой яд против Канта и новейших философов, но он не совсем осмеливается выйти наружу, потому что боится неприятных истин, и лишь изредка кусает кого-нибудь в тельце. Надо возмущаться, что такая большая необыкновенная сила для доброго дела так совершенно пропадает; Шлоссер иногда вызывает у меня подобное чувство.
«Против последнего был направлен другой памфлет Канта, озаглавленный: VerkündigungdesnahenAbschlusseseinesTractatszumewigenFriedeninderPhilosophie, опубликованный в «BerlinerMonatsschrift» в декабре 1796 года. Гете отозвался о ней 14 сентября 1797 года: «Очень достойный продукт его хорошо известного образа мышления, который, как и все, что исходит от него, содержит самые чудесные отрывки, но при этом по композиции и стилю является скорее кантовским, чем кантовским. Мне доставляет большое удовольствие, что благородные философы и проповедники предрассудков могут раздражать его настолько, что он всеми силами противостоит им. Однако мне кажется, что он поступает несправедливо, обвиняя Шлоссера в нечестности, по крайней мере, косвенно". На что Шиллер отвечает 22 сентября: «Я также прочитал маленький трактат Канта, и хотя содержание его не дает ничего нового, я остался доволен его превосходными идеями. В этом старом господине все еще есть что-то такое истинно юношеское, что хочется назвать эстетическим, если бы не смущала отвратительная форма, которую хочется назвать философским канцелярским стилем». 97Его суждение о Шлоссере в этом письме уже более суровое, чем у Гете: «Шлоссер, возможно, действительно является тем, кем вы его считаете, но его позиция по отношению к критическим философам настолько сомнительна, что характер вряд ли можно оставить без внимания". Однако после того, как Шлоссер написал собственное извинение, в длинном письме к Гете от 9 февраля, которое касалось только этой темы, он был откровенно язвителен.