Переведя дыхание, Фэй вытерла очки о блузку, поправила заколку в волосах, спрятала книгу в сумку и заняла свое место возле бочек рядом с отцом.
Терренс, до тебя уже дошли ужасные вести? спросил мистер Ходжсон, воздев руки, словно вещая с высоты.
Нацисты захватили Париж, мистер Ха, ответил Терренс. Плохи дела.
Нет, нет, нет, я вовсе не об этом, завыл старший звонарь, стукнув кулаком по стойке.
Хм Поговаривают о том, чтобы просить еще один пенни за пинту пива, дабы оплатить военные нужды?
Нет! Весь церковный звон теперь под запретом до особого распоряжения, за исключением случаев воздушных налетов. Об этом объявили по радио. Разве ты не слышал?
Ох. Терренс работал в этом пабе с тех пор, как научился ходить. Когда-то давно он объяснил Фэй, что проще позволить покупателям излить свою тоску, после чего продать им пинту-другую. Несогласие с ними или указание на то, что колокола доставляют чертово неудобство жителям, приведет лишь к потере клиентов. О, это ужасно. Не правда ли, Фэй?
Перестань, папа, не притворяйся, что это не самый счастливый день в твоей жизни.
Не надо так, дочка. Я знаю, как много значил для тебя и твоей матери этот старый трезвон. Разве ты не собиралась в это воскресенье устроить в ее память затяжной дин-дон?
Четверть звона, голос Фэй надломился. Уже нет.
О, мне очень жаль, Фэй, сказал Терренс, кладя руку на плечо дочери. Нет, правда. Ты ведь с таким нетерпением ждала этого, дочка. Застигнутая врасплох внезапным и искренним сочувствием отца, она подумала, что может расплакаться. Разумеется, он должен был тут же все испортить.
Значит ли это, что я смогу выспаться?
Пап, рявкнула Фэй, наливая мистеру Ходжсону пинту пива.
Конечно, я не могу сказать, что рад этому, произнес мистер Ходжсон. Но у нас есть долг, и мы должны его исполнить.
Остальные звонари заворчали в знак согласия, а Берти добавил:
Как сказал мистер Черчилль мы никогда не должны сдаваться.
Чушь собачья, донесся хриплый голос Крэддока с другого конца барной стойки, и все обернулись к нему.
Фэй видела, что лицо Берти стало белым, как молоко. Парень опустил взгляд на свою пинту в ожидании, когда земля разверзнется и поглотит его. Мистер Ходжсон, напротив, заговорил с храбростью человека, доблестно сражавшегося в битве при Монсе в 1914 году.
Прошу прощения? спросил старший звонарь.
Я сказал, что это чушь собачья, ерунда, полнейшая глупость и пустая болтовня, ответил Крэддок, не отрывая взгляда от барной стойки. «Никогда не сдавайся», мать твою. Нас надули в Дюнкерке, лягушатников надули сегодня. Поляки, голландцы, бельгийцы всем конец, и мы будем следующими. Гитлеровское наступление невозможно остановить, а Муссолини и макаронники только что объявили нам войну. Крэддок сделал долгую затяжку. Нам не следовало вмешиваться.
Это измена, мистер Крэддок, заявил мистер Ходжсон. Я обязан доложить о вас.
Это здравый смысл, старый дурак, возразил окутанный дымом Крэддок. Мы должны остановиться сейчас и заключить сделку, прежде чем они отправят на смерть еще больше наших парней. А пока от нас ждут, что земля будет возделываться женщинами, калеками и трусами.
И кто из них ты? спросила Фэй, сверкнув ему улыбкой.
Берти фыркнул и покраснел, хотя остальные звонари воззрились на нее с ужасом.
Здоровяк зарычал и вскочил на ноги, стул заскреб по половицам, напоминая стон раненого зверя.
Что ты сказала?.. Крэддок двинулся к Фэй, пол паба заскрипел под его весом.
Полегче, Арчи, вмешался Терренс. Она не имела в виду ничего плохого.
О, совсем наоборот. Фэй стояла на своем, задаваясь вопросом, достаточно ли стойки между ней и громадиной Крэддоком, чтобы защитить ее.
Фэй, рот на замок. Терренс всю жизнь знал Крэддока с его вспыльчивостью и быстрыми кулаками. Фэй, разумеется, слышала разные истории, но ей не довелось увидеть, как Крэддок в приступе ярости разнес бар в щепки из-за пролитой пинты пива.
Она понизила тон и скрестила руки на груди.
Я лишь хочу сказать, что если тебе так это не нравится, то, может, стоит тоже пойти и сразиться с нацистами?
Он слишком стар, выпалил Берти.
Терренс одарил его красноречивым взглядом: «И ты тоже можешь заткнуться!»
Крэддок тут же повернулся к Берти.
Я был на прошлой войне, сказал он, и мальчик съежился. Я свое дело сделал и больше туда не пойду. Лучше останусь здесь с женщинами, калеками, трусами и ведьмами.
Фэй пробила дрожь от чувства вины, и она едва не бросила взгляд на томик, спрятанный за банкой с пенни. Но Крэддок не смотрел ни на нее, ни на книгу. Он повернул голову к женщине, сидящей рядом с двумя стариками, играющими в домино. Волосы Фэй встали дыбом. Она могла бы поклясться, что всего минуту назад женщины там не было, но теперь она устроилась в кресле под старой фотографией цвета сепии, запечатлевшей сборщиков хмеля.
У Шарлотты Саутхилл были белоснежные волосы, бледное лицо и кроваво-красная помада. Она курила глиняную трубку и читала черную книгу без надписей на обложке; в ее больших глазах отражался свет камина, когда она ответила на взгляд Крэддока загадочной улыбкой.
Фэй наблюдала, как тот пытается одолеть Шарлотту взглядом. Лицо Крэддока скривилось, а над верхней губой выступили бисеринки пота. Женщина аккуратно закрыла книгу, встала и скользнула к барной стойке, стройная, как стебель розы, в своем меховом пальто. Очки Фэй снова начали запотевать.
Шарлотта Саутхилл бросила на стойку несколько монет. Она не часто заглядывала в «Зеленого Человека», но, когда приходила, непременно заказывала джин. Фэй кивнула и налила ей порцию.
Добрый вечер, мисс Шарлотта, весело сказал Терренс. Не видел, что вы здесь.
Она промолчала, не сводя взгляда с Крэддока.
Браконьер наклонился к ней так близко, что Фэй подумала, будто он собирается поцеловать Шарлотту.
Я тебя не боюсь, сказал он, скривив губу, а затем добавил: Ведьма.
Значит, никаких поцелуев. Фэй подвинула джин к локтю Шарлотты.
В момент, когда она его схватила, ее рука превратилась в размытое пятно.
Крэддок вздрогнул.
Совсем слегка. Всего лишь дернулся глаз, и дрогнула рука, но все это заметили. Звонари пихали друг друга локтями. Улыбка Шарлотты стала шире, и она залпом осушила стакан с джином.
Крэддок плотнее запахнул пальто и, пробормотав нечто невнятное, вышел под дождь, хлопнув за собой дверью.
На мгновение единственным звуком оставалось потрескивание огня, но затем мисс Берджесс заказала порцию светлого эля, и в пабе возобновилась дружеская беседа.
Фэй лихорадочно пыталась вспомнить все сплетни, которые когда-либо слышала о Шарлотте Саутхилл. Толки о принадлежности к ведьмам были привычным делом; кто-то поговаривал, что она была потомком цыган, а самый нелепый слух исходил от мистера Лоуфа, распорядителя похоронного бюро, который утверждал, что Шарлотте более трехсот лет и она прямой потомок Матушки Шиптон[8], переживший чуму и заключивший договор с дьяволом, дабы обрести бессмертие. Мистер Лоуф не испытал бы восторга, узнай он, что его догадки ближе остальных к истине.
Налить еще? спросила Фэй.
Глядя не столько на девочку, сколько на пространство возле нее, Шарлотта дернула головой, словно гончая, учуявшая добычу. Затем опустила взгляд на Фэй, и табак в ее трубке засиял красным. Шарлотта мягко выдохнула дым изо рта и ноздрей, и Фэй почувствовала, как он окутывает ее. То был не обычный дым, от которого часто слезились глаза, этот казался теплее и слаще, с оттенком меда.
А чем ты сегодня занималась? хрипло спросила Шарлотта.
Ну, знаете, всякой всячиной, вносила свою лепту в сбор, ища кастрюли, Фэй поневоле вдохнула немного дыма и слегка закашлялась. Она перевела взгляд на отца. Тот болтал со звонарями и разносил пинты, не подозревая о разговоре Фэй и Шарлотты.