Тот кивнул, уловив идею и смекнув, к чему она клонит. Этта считает, что на всех в поместье наложены чары, из-за которых их никто не видит. Но, может, на самом деле заклинание куда более могущественно. Может, Уго и все остальные не в состоянии даже говорить о чарах и о чём-либо с ними связанном!
Но какое отношение чары имеют к надписи на воротах?
Спросить напрямую нельзя, потому что Уго не сможет ответить. Придётся находить путь в обход, наугад, выясняя, что позволено, а что запрещено. И в конечном итоге попытаться выяснить, кто эти чары наложил, для чего они служат и как самим избежать участи всех остальных и не подпасть под действие заклятия.
Альманах любил правила, но это не значило, что он боялся их нарушать. Пускай правила, по которым работают чары, на первый взгляд казались однозначно чёрно-белыми, но вдруг вокруг остались какие-то серые области, в которых можно обсуждать то, что с этими чарами связано. Совсем как в тот раз, когда попечительница запретила мальчикам играть в помещении мячом, так что Джош стал играть апельсином. Он вроде и послушался, а вроде в то же время и не послушался.
Смысла спрашивать Уго о библиотеке просто так напрямик не было: благодаря чарам ответа не дождёшься.
Однако доктор Митили очень кстати обеспечила им дополнительную зацепку.
Граммофон, щёлкнул пальцами Альманах. Уго, ты знаешь, где он?
Ну разумеется! За третьей панелью справа на веранде. Панель открывается, если на неё нажать.
Этта схватила подсвечник и в мгновение ока вылетела из кухни. Альманах ринулся за ней. Тени плясали вокруг. Прибежав к северному крылу, где находилась застеклённая веранда, они начали отсчитывать панели.
Один, два, три! Этта поставила подсвечник на ближайший стол и надавила. Панель со щелчком вошла в углубление на стене, но не открылась.
Может, надо сдвигать? предположил Альманах.
Этта нажала на панель обеими ладонями и толкнула влево. Панель легко отъехала по тонким деревянным рельсам. За ней обнаружилась прямоугольная ниша, выложенная алым бархатом.
В нише, как и обещалось, хранился граммофон затейливо украшенный, чёрно-серебряный аппарат с фетровым вращающимся диском, тонкой иглой и большим изогнутым рупором.
Наконец-то! Этта удовлетворённо посмотрела на него. Но что теперь?
Альманах пошарил в памяти, вспоминая слова Этты. Что там ещё сказала доктор Митили?
«Найди граммофон и поверни направо». «Поверни направо». Звучит не очень сложно.
Однако когда Этта встала перед нишей с граммофоном и повернулась направо, там оказалась лишь стена. Ни буфета, ни коридора, ни двери. Дети перенажимали все панели вокруг, но ни одна не щёлкнула и не поддалась.
Граммофон-то они отыскали, но тут же упёрлись в очередной тупик.
Да как вообще библиотека могла бы находиться тут? спросил Альманах, заметив расположение витражных окон, на каждом из которых красовался подмигивающий лев. Это же наружная стена.
Ой, ну я не знаю. Этта тяжело рухнула в мягкое кресло. К глазам подступали слёзы, а ей не хотелось расплакаться перед Альманахом. Когда она почти уже нашла долгожданный ответ, его снова выдернули прямо у неё из-под носа. Словно кто-то играл с ней в непонятные игры, пытаясь выставить её совсем маленькой и глупой. Я не могу думать, слишком устала.
Я тоже. Альманах видел, что она расстроена. Глаза покраснели, сама вся бледная в дрожащем свете свечей. Пойдём спать. Утро вечера мудренее. Может, утром найдём ответ.
А может, никогда, горько произнесла она.
Думаешь? Я-то понятия не имею, как работает магия.
Очень ты мне этим помогаешь, уж позволь сказать.
За ночь ничего не изменится, прошептал Уго из затейливо украшенного камина. Не бойтесь.
С какой стати нам тебе верить? отрезала девочка, смахивая случайную слезинку с правого глаза.
Если он не может говорить о чарах, заметил Альманах, справедливо предположить, что и лгать о них он тоже не может.
Пожалуй. Этта сделала глубокий судорожный вздох. Исходя из предположения, что чары тут и вправду есть, а он их жертва. Но если он сам стоит за этими чарами, зачем он вообще с нами разговаривал бы? А если никаких чар нет
То нам и тревожиться не из-за чего или, по крайней мере, не из-за чего голову ломать. Альманах улыбнулся с уверенностью, которой на самом деле не испытывал. Уго мог подслушать их разговоры, а потом сыграть над ними какую-нибудь шутку по своим, неизвестным причинам. Пойдём спать.
Этта кивнула и протянула руку. Мальчик помог ей подняться, и они вместе отправились наверх. Половицы под ногами скрипели, а дом отвечал множеством вздохов и шорохов, точно внимая каждому их шагу. Однако Альманах понял, что его это скорее не пугает, а успокаивает. Он вырос в тёмном доме, где всегда было полно народа. Мысль о том, что во всём особняке нет никого, кроме них, пугала его гораздо сильнее.
Не сговариваясь, они выбрали две смежные комнаты на этаже слуг. Так, если понадобится, можно переговариваться через тонкую стенку.
Если что-то случится, буди меня, велела Этта.
Обязательно. И ты меня, да?
Да. Ох, Альманах, надеюсь, мы поступаем правильно.
Посмотри на себя, ты же с ног валишься. И я тоже. Сейчас мы всё равно уже ничего не можем, только спать.
Знаю, знаю. Спокойной ночи.
Этта вошла в свою спальню и закрыла дверь. На постели лежала аккуратно сложенная ночная рубашка, между простынками нагретый кирпич. Словно бы кто-то заранее знал, какую комнату она выберет. Это что, тоже магия?
По правде сказать, Этта смыслила в магии немногим больше Альманаха. Катти (Катастрофа) приоткрыла младшей сестрёнке ровно столько, чтобы она вконец извелась от любопытства, но не более того, поэтому основные познания Этта почерпнула из книг и историй да просачивающихся от взрослых редких случайных обрывков новостей. По-настоящему могущественных волшебников в мире было мало, ценились они и среди знати, и среди голытьбы превыше даже учёных, да и при желании пугали гораздо сильнее. У молодёжи способность к магии (или полное отсутствие таковой, как вот в случае Этты) проявлялась, как только ребёнок осваивал искусство письма, отчего учить азбуке детей начинали как можно раньше. Большинство тех, кто продемонстрировал «способности», как это называла тётушка Од, шли в ученичество к ведуньям вроде неё, чтобы освоить азы. Немногих счастливчиков принимали в Университет Чудес, где обучались величайшие волшебники на земле. Рассказывали, что там они шествуют во всём своём величии, и никто не смеет встать у них на пути. Сотворить простую ночную сорочку для скромной горничной было бы для любого из них плёвым делом.
Скользнув в узкую постель, Этта мгновенно забыла обо всём, что её тревожило, и в два счёта заснула.
А вот Альманаху пришлось сложнее. Он не привык ни к новой пижаме, ни к нагретым простыням, ни к непроглядной тьме, обступившей его, когда задул свечи. Все эти разговоры Этты о заклинаниях и волшебстве выбили его из колеи уж слишком всё происходящее шло вразрез с упорядоченным миром господ и слуг, который он ожидал застать в «Руине посла Осмей», или как там называлось это поместье. С самого первого момента тут он столкнулся со сплошной неопределённостью.
Удручали и мысли о кухне. Завтра с утра придётся первым делом убирать оставленный там беспорядок. А потом «Как увидишь подвалы, сам поймёшь, что надо делать», сказала доктор Митили.
В глубине сердца он и правда понимал. С самого начала. Надо привести подвалы в порядок, так что, если мистер Паркер или кто-нибудь ещё не даст ему иных указаний, именно этим он и займётся. И если в этом есть нечто большее как сформулировала доктор Митили: своя метода в безумии старого мастера Исаака, то это большее станет дополнительной наградой.