Я сам часто во время сессии занимался подготовкой к экзамена, даже стоя дневальным или дежурным по роте. Устав запрещает дневальному на посту читать, петь, спать, курить, принимать пищу, но я умудрялся читать учебник, быстро убирая его в тумбочку при первых звуках шагов проверяющего офицера.
Иногда, при подготовке к экзаменам, практиковалось следующее: на самоподготовке в классе кто-либо из ребят, хорошо знавших тему, выходил к доске и разбирал экзаменационные вопросы, а остальные записывали. Нужно сказать, что так действительно запоминалось лучше и, главное, требовало существенно меньше времени. Несколько раз и я выходил к доске. Когда объясняешь слушателям и пытаешься ответить на их вопросы, собственные мозги работают интенсивнее, в итоге сам вникаешь в тему глубже и другие усваивают быстрее. К тому же в подготовке к экзаменам и в сдаче экзаменов у меня уже выработалась определенная собственная система. Я шел сдавать экзамен первым, или в первой тройке, или в первой пятерке, в зависимости от аудитории, но обязательно первым, пока была «светлой» голова, пока нервы не устали от напряжения ожидания и пока преподаватели не «озверели» от наших дурацких ответов.
Но были и ребята, наоборот, сдававшие экзамены последними, при этом рассчитывающие на то, что педагоги устали, вымотались, что, понаставив троек, а то и двоек, выпустили пар и, чтобы быстрее закончить экзамен, не слишком долго бы их мучили.
В день экзамена я не завтракал, поэтому чувствовал себя собранно, как перед спортивными стартом, уверенно и приподнято.
Оставался последний экзамен летней сессии первого курса «Тактика морской пехоты». Принимали его офицеры с кафедры «Морской пехоты», как мы их тогда называли, «черные полковники», по аналогии с «черными полковниками» греческой хунты. Вообще, офицеры этой кафедры обладали своеобразным чувством юмора. Если курсант произносил слово рожок у автомата, то в ответ звучало поучительное: «Рожок у бычка на головушке, у оружия же магазин».
Так вот, экзамен начался в 8 часов утра. Как только я вошел и представился, меня сразу же выгнали с экзамена за длинную прическу, сказав: «Пострижетесь и будете допущены к экзамену».
Я вылетел пулей. Туда-сюда! Парикмахерская училища еще закрыта, в роте никого нет, чтобы обрезать мне волосы сзади. В общем «засада»! Через полчаса, смочив волосы водой и тщательно причесавшись, снова вошел в аудиторию и четко доложил: «Товарищ полковник, ваше замечание устранил!»
«Молодец! Совсем другое дело! Бери билет!»
Сессия закончилась. Впереди была морская практика, а после нее долгожданный и заслуженный летний отпуск.
Моя первая морская практика проходила на Черноморском флоте, на крейсере «Слава», ранее называвшемся «Молотов». Название ему сменили после известных событий с антипартийной группировкой, в которую входил В. Молотов. На флоте шутили: «Вячеслав сменил имя на Славу», намекая на имя Молотова Вячеслав.
Крейсер в само это слово вложено могущество. Этот корабль был на море убедительной силой. В длину 190 метров, в ширину 18 метров, водоизмещение более 17 тысяч тонн. Три башни по три ствола 180-мм орудий и экипаж более 1000 человек.
Поднявшись на его борт, мы тут же погрузились в специфический уклад флотской жизни огромного корабля, с бесконечными приборками большими и малыми, постоянными построениями и сигналами ревуном и боцманской дудкой. Обедали в кубрике, в котором и жили. Бачковой, ответственный за обед курсант, в назначенное время прибывал к раздаточному окну камбуза, получал бачок с первым, бачок со вторым и чайник компота. Все это приносил в кубрик, где мы на расставленных на время обеда столах ели из алюминиевых мисок алюминиевыми ложками и запивали из алюминиевых кружек компотом.
В годы войны крейсер получил повреждение кормовой части. Вражеская торпеда, сброшенная с самолета, оторвала более 20 метров корпуса. В ходе восстановительного ремонта кораблю приклепали корму от другого крейсера, которая была шире. Стоя у борта и глядя в корму, это расширение было хорошо заметно. Так и проплавал крейсер с чужой кормой до конца своей многолетней службы.
В один из дней начала июля нас вместе с матросами построили в форме первого срока на палубе крейсера вдоль борта. Солнце палило немилосердно. Стояли мы несколько часов. Потом выяснилось, что это было прощание с бывшим командующим флотом, который в годы войны руководил флотом и обороной нашего города. Он был обласкан властью, имел высокое звание Героя, но, как стало известно в послевоенное время, его недальновидные и бездарные приказы привели к огромным потерям во время эвакуации наших войск с полуострова.
В середине июля 1969 года на крейсере «Слава» мы попали в жесточайший летний шторм. Крейсер швыряло как щепку, и все курсанты, за редким исключением, укачались в лежку. Носовая часть крейсера вздымалась над волной, зависала на мгновение и с большой скоростью рушилась вниз. Как раз в момент движения корпуса вниз возникало приторное чувство на дне желудка и казалось, что весь твой организм стремится вывернуться наизнанку и догнать ныряющий вниз корпус крейсера.
Старпом «Славы» дал указание распределить курсантов по отсекам и потребовал докладов о состоянии междудонного пространства крейсера, на предмет наличия течи воды. Приходилось в паузе между волнами стремглав бросаться по вертикальным трапам вниз, протискиваться в узкие лазы попадая в придонное пространство, и в тусклом свете ламп, осматривать влажные, сочащиеся конденсатом, броневые плиты корпуса. Затем бросок обратно вверх и доклад.
Работа была, очевидно, не нужной, но требовала значительного напряжения сил, поэтому качка отошла куда-то на второй план и мы меньше укачивались.
Практика на крейсере шла своим чередом
В один из дней, когда мне обязательно надо было уволиться, по рейду объявили штормовое предупреждение «Ветер -1», и увольнение с кораблей личному составу и нам, курсантам, запретили. Сама Природа стала у меня на пути!
Что я предпринял, чтобы уволиться, не буду описывать. Но я получил увольнительную на берег и был единственным курсантом на баркасе, который шел с офицерами на Минную стенку, в город. На мне была белая форменка с двумя курсовками, хотя мы формально еще не были второкурсниками, но до окончания практики осталось всего две недели в морской пехоте, и все мы второкурсники, убеждал и оправдывал я сам себя, пришивая две курсовки на рукав белой голландки. Офицеры на баркасе не обратили на две мои курсовки никакого внимания. У корабельных офицеров совсем другой угол зрения, чем у строевых офицеров «Системы».
Крейсерский баркас, переваливаясь с борта на борт, шел по вспененной воде Северной бухты. С баркаса были хорошо видны причалы Инженерной пристани, Северной пристани, а за ними вдали белели развалины Константиновского равелина.
Оглянувшись, я бросил взгляд назад, в глубину бухты, где виднелось длинное здание нашего училища, расположенное на высоком берегу бухточки с необычным названием Голландия. Наверное, его дали в память о голландских корабелах или купцах Кстати, именно поэтому иногда наше училище называют «Голландия», а курсантов «голландерами».
Баркас повернул и прошел мимо Павловского мыска, качка уменьшилась. Мы шли в Южную бухту к Минной стенке. Минной стенка называлась с дореволюционных времен, когда к ней швартовались миноносцы, а теперь она служила пристанью, куда доставляли увольняющихся на берег матросов с кораблей, стоящих на рейде.