Аполлинария разогнулась, больно ударилась о приоткрытую дверцу шкафа и вскрикнула. Старая клуша, так и голову пробить недолго! Тюбик снова выскользнул из рук, но она была занята другим: ощупывала гудящую от боли макушку. Вроде крови нет. Аполлинария закрыла зеркальную дверцу, и из отражения на нее испуганно глянула хмурая Ксюшка. Все‐таки разбудила девчонку, не дала выспаться, обругала себя она, оборачиваясь.
Ксюша, детка От звуков чужого, пронзительно‐звонкого голоса она прикусила губу. Хуже того в ванной, кроме нее, никого не оказалось. Дверь была заперта на щеколду.
Аполлинария медленно развернулась к зеркалу и уставилась в округлившиеся от ужаса глаза девушки, которая была ей прекрасно знакома. Та, кого она в первую минуту приняла за Ксюшу, была ее собственной двадцатипятилетней копией со старой фотографии. Только сейчас она была цветной, испуганной и живой.
Боже мой! только и смогла выдохнуть Аполлинария.
Губы ее молодого двойника повторили ее слова, а она сама поморщилась от боли в прокушенной губе. Двойник сделал тоже самое и оскалился во всю пасть, сделавшись похожим на вампира. Аполлинария в испуге отпрянула от зеркала, перестав растягивать рот и щупать крепкие белые зубы, которые каким‐то образом выросли у нее за ночь. Двойник тоже попятился и закрыл рот. Аполлинарию замутило от внезапной догадки. Она поднесла руку к зеркалу и двойник протянул руку навстречу. Бежевый маникюр с белыми звездочками, сделанный на днях, сохранился. Только рука стала более узкой, гладкой и белой.
Я схожу с ума, в панике пролепетала Аполлинария и услышала все тот же незнакомый голос молодой и чистый.
Спокойствие, только спокойствие. Она часто задышала зеркальный двойник копировал ее действия.
Это не я. Аполлинария замотала головой, и коса тяжело хлестнула ее по плечу. Я сплю! Она с силой дернула эту косу, вспомнив, что отстригла ее через месяц после похода в фотоателье и с тех пор больше никогда не носила длинных волос. Боль в затылке была настоящей, она громко охнула и попятилась к двери, глядя, как постепенно удаляется в зазеркалье ее насмерть перепуганная двойняшка.
Вот и все, обреченно поняла Аполлинария, прислоняясь к закрытой двери и не в силах отвести взгляда от отражения. Маразм подкрался незаметно. Больше всего на свете она боялась утратить способность ходить и стать обузой Ксюше или лишиться разума, как ее старинная подружка Фрося. И вот теперь уже она сама сходит с ума. Кажется, что все помнит и по‐прежнему здраво мыслит, но при этом видит себя помолодевшей на полвека.
Дверь содрогнулась от стука.
Ба! С тобой все в порядке?
Аполлинария в панике заметалась, переводя взгляд с зеркала на дверь. Зрительная галлюцинация никуда не делась, что же делать? Нельзя, чтобы Ксюша считала ее сумасшедшей!
Бабушка? Волнения в голосе внучки прибавилось, стук в дверь стал настойчивей.
Да‐да! хрипло выкрикнула Аполлинария и испуганно зажмурилась от звука чужого голоса. Ее голоса пятидесятилетней давности.
Однако Ксюша, похоже, ничего не заметила.
Ну ладно, донеслось из‐за двери. Выходи, я пока чайник поставлю.
Значит, вся эта мистика и впрямь происходит только в ее воображении, немного успокоилась Аполлинария. Нужно просто сделать вид, что ничего не изменилось, что она все та же семидесятипятилетняя Аполлинария Осетрова. Вести себя как ни в чем ни бывало, как будто ничего не случилось, чтобы Ксюша ничего не заподозрила
Она машинально дотронулась до ссадины на макушке, и в сердце затеплилась робкая надежда. Может, все дело в том, что она ударилась головой? И тогда ее временное помешательство пройдет раньше, чем заживет ранка под волосами? Как бы там ни было, надо вести себя как обычно. Собраться, успокоиться, открыть задвижку, пройти в кухню, сказать: «Доброе утро, Ксюша! А я оладушки пожарить собиралась, подождешь?»
Аполлинария успела произнести только:
Доброе утро!..
Ксюша, стоявшая к ней спиной у раскрытого холодильника, резко обернулась, выронила пакетик со сливками, расплескав его по полу, и пискнула:
Мама!
Аполлинария нервно запахнула шелковый халатик, отметив, что налившейся до полного четвертого размера груди в нем тесновато. Не может быть, чтобы сумасшествие было заразно и внучка ее не узнала.
Ксюша, это я, бабушка! Молодой голос прозвучал звонко и фальшиво, и Аполлинария кашлянула и повторила дребезжащим голосом: Бабушка я.
Ксюша попятилась к окну и завопила пожарной сиреной:
Бабушка!!!
Аполлинария шагнула к ней.
Детка, успокойся, я здесь.
Загнанная в угол Ксюша внезапно схватилась за чугунную сковороду, стоявшую на плите, и пошла в наступление.
Где бабушка?
Я пролепетала Аполлинария, пятясь.
Вы кто такая? Вы как здесь очутились? Ксюша надвигалась на нее с отчаянной решимостью. Внезапно ее глаза округлились. Почему на вас бабушкин халат?! хрипло спросила она.
Это мой халат, возразила Аполлинария, и в тот же миг ее милая внучка окончательно превратилась в опасную фурию.
Ба! в тревоге завопила Ксюша, размахивая сковородой. Ба, отзовись! Что ты с ней сделала, бандитка? Если ты обидела бабушку, я тебя убью!
Расчувствовавшись от такого беспокойства, Аполлинария замешкалась. А вот Ксюша не растерялась и занесла сковороду, явно намереваясь засветить ею Аполлинарии в лоб. «Осторожней с желаниями, прозвучал в голове Аполлинарии голос ведущего. Ведь они могут исполниться!» Ее желание снова стать молодой невероятным образом сбылось, успела подумать Аполлинария за секунду до удара, и теперь она погибнет оттого, что собственная внучка размозжит ей голову. Она зажмурилась, но сковорода вскользь прошлась по ее плечу и со звоном упала об пол. Раздался жалобный стон Ксюши она поскользнулась на разлитых сливках и рухнула к ногам Аполлинарии.
Ксюша, детка! Аполлинария бросилась на помощь, протянула руку.
Но Ксюша опять схватилась за сковороду и погнала Аполлинарию в коридор.
Воры, грабят! трубила она, загнав ее в угол. Куда бабушку дели?
А я, по‐твоему, кто? защищалась Аполлинария, швыряя в нее сапогами.
Проходимка, мошенница! неистовствовала Ксюша. Я сейчас полицию вызову!
Она попятилась к телефону, стоявшему на трельяже, и уже схватила трубку. Встречи с участковым Ваней Кулебякиным Аполлинария допустить никак не могла. Ваня только на днях жаловался, что скучает на работе, и рассказывал, как мечтает о настоящем расследовании. В дело об исчезновении пенсионерки Аполлинарии Осетровой он вцепится, как голодный бультерьер, и не угомонится, пока не выяснит правду. Появись здесь Кулебякин, у Аполлинарии два пути или в кутузку, или в дурдом. Не для того она хотела стать молодой.
Прости, Чебурашечка! пискнула она и всем весом налетела на внучку.
Не ожидавшая такой прыти Ксюша выронила трубку, но сковородку не выпустила. Завязалась борьба.
Да уймись же, детка! умоляла Аполлинария, тесня внучку пышным бюстом. Это же я, твоя бабушка. Давай поговорим спокойно.
Бабушка? взревела Ксюша. Да ты на себя в зеркало посмотри, лошадь Пржевальского!
Обе одновременно повернулись к зеркалу, перед которым боролись. Из отражения на них таращились запыхавшиеся девушки, похожие, как сестры.
Ксюша, выдавила Аполлинария, ты правда видишь меня молодой? Значит, я не сошла с ума?
Да по тебе тюрьма плачет! Ксюша замахнулась сковородой, но Аполлинария ловко увернулась и юркнула в свою комнату.
Я докажу, что я это я! крикнула она, хватая с полки фотографию.
Позади раздался вой раненого быка. Это Ксюша влетела в комнату, потрясая чугунной сковородкой. Аполлинария зажмурилась, выставив вперед рамку с фотографией. Как будто она могла защитить ее от удара! «Надо было купить тефлоновую, запоздало подумала она. С тефлоновой у меня бы еще были шансы выжить».