Давненько тут не слышали настоящего смеха, заметил Альберт, когда я, наконец, успокоилась.
И я давно так не смеялась, а может, вообще никогда. Но это оттого, что мне у вас нравится, здесь легко и так спокойно! Эти удобные перила, это твое кресло с его торжественным скрипом на нем бы в оркестре играть, вот бы вышла симфония! и милый фонарик с цветными стеклами А знаешь, что еще мне нравится? Воздух: упругий, влажный и немного сладкий, как земляничное суфле. Ты чувствуешь, как пахнет? Он здесь живой, вкусный, хоть ложкой ешь! Теперь-то я понимаю, зачем вам нужны стены. Мне вдруг стало жарко, я скинула плед, расстегнула пальто и потянулась всем телом навстречу ветру. Смотри, Альберт, меня приглашает на танец дух Каменного переулка, мы теперь друзья.
Все куда проще, Марта. Сегодня ночь ветреная, а днем лил дождь, и на клумбах еще не завяли цветы.
Прекрати разбивать мне сердце, черствый человек, лучше подыграй! Если доверишься моему другу, он и тебя полюбит, обещаю!
В полумраке лицо Альберта казалось изможденным, но предельно сосредоточенным тусклая застывшая маска. Я дурачилась, шутила, без умолку болтала, а он становился все серьезнее.
В кого же ты такая фантазерка? поинтересовался он.
В саму себя, разумеется!
А твои родители? Разве ты не похожа на них?
А разве у меня есть лысина и борода или я темноволосая дама с приклеенной к лицу улыбкой? Нет, мы с ними совершенно разные. Они бы с ума сошли, если бы узнали, что я сижу тут с тобой.
Очевидно так, процедил Альберт сквозь зубы.
Да ничего очевидного! Но родители слишком опекали меня всю жизнь, контролировали каждый шаг и вряд ли могут представить, что на самом-то деле их дочурке нравится свобода и беседы с мужчинами по ночам. Вот где вся ирония наших отношений!
Скорее, издевка. Спроси у них на досуге.
Альберт порылся во внутреннем кармане пальто и вытащил кулон с раухтопазом.
Это твое, сказал он. Ты очень сильно тянула за цепочку там, на площади, и я побоялся, вдруг ты сама себя придушишь. Анна оставила камень Фабрису, чтобы ты знала: нам можно верить. К сожалению, я мало общался с твоей бабушкой, но помню ее хорошо. Она всегда очень волновалась за внучку, которая с самого детства умела видеть чувства других людей, а потом забыла об этом.
Нет-нет, я раньше не умела. Разве такое можно забыть?
Можно, если воспоминания плохие. Люди часто вытесняют их или заменяют другими, поприятнее, но сейчас дело не в памяти. Истинная причина видений ты сама, поэтому слушай: пока ты не примешь настоящую себя со всеми страхами, печалями, проблемами, достоинствами и недостатками, пока не скажешь себе: «Да, это действительно я», так и будешь метаться среди чужих сущностей, постепенно разрушая свою личность. Ты истинно Сокрытая, Марта, потому тянешься к неизвестному, но твой страх главная помеха на пути. Первое, чему ты должна научиться в жизни доверять самой себе.
Доверия во мне хоть отбавляй, заявила я, беря камень из его рук. Откуда ты можешь знать, что это не так? Не забывай, я села к тебе в машину.
Наверняка, конечно, не знаю. Но позволь спросить, что провоцирует твои видения?
Я пожала плечами.
Во всех случаях нет ничего общего: разные люди, разные ситуации, место, время
О чем ты думала, когда ехала домой?
Просто гадала, кто все эти люди в вагоне, и пыталась представить их героями будущей книги. Девушка напротив чем-то привлекала внимание. Я сосредоточилась на ней, но не могла четко вспомнить ее лицо, только размытая фигура в капюшоне маячила в памяти. Не могу сказать, что она мне понравилась, скорее наоборот, вызвала неприязнь. Да, пожалуй, это я заметила раньше, чем началось видение. Какие-то тонкости продолжали ускользать от понимания, пока я заново переживала события. Там был кто-то еще, Альберт. Я почти засыпала и не видела точно, но там был человек, неподалеку Я закрыла глаза, воскрешая в подробностях тот момент. Его взгляд чувствовался даже сквозь дремоту, мне это не нравилось, я хотела заслониться от него той девушкой, но вместо этого увидела ее сущность.
А что случилось на площади? тихо поинтересовался Альберт.
Перед внутренним взором появилась железнодорожная платформа: старый потрескавшийся асфальт под ногами, темная крыша над путями, отъезжающий поезд, пассажиры, спешащие к выходу. Картина сменилась шумными помещениями вокзала: на полу серая плитка с черно-белым, местами затертым узором петли и точки, запертые в строгие границы квадратов; эскалаторы, без устали ползущие вверх и вниз; неудобные пластиковые сиденья в зале ожидания. Затем я оказалась на широкой площади: по центру располагался фонтан, отключенный на зиму, по периметру росли деревья и стояли скамейки с низкими спинками. На скамейках сидели люди, лежали чемоданы и сумки. Я снова шла мимо них, отмечая каждый свой шаг, каждую деталь, которую успела тогда уловить, и рассказывала:
Я выхожу из здания вокзала и думаю, что добираться до дома пешком слишком далеко. На улице промозгло, меня потряхивает, но сил вызвать такси или искать остановку автобуса нет. Голова болит. Очень болит. Мне одиноко, неуютно, я хочу попросить о помощи, но не знаю, как это сделать, будто разучилась говорить. Помню, лежу на скамейке; помню собственное бессилие. Никогда не ощущала его так остро! Мне хочется, чтобы хоть кто-нибудь заметил, как мне плохо. Но прохожим нет дела.
Я ахнула и распрямилась на перилах, пораженная догадкой.
Альберт, выходит, оба раза я хотела помощи, но не получила ее!
Все это время он внимательно слушал, стараясь не упустить ни слова. Поднявшись на ноги, он начал расхаживать взад-вперед по веранде, потирая подбородок и размышляя вслух.
Ты хотела помощи Допустим Кто-то напугал тебя в поезде, мы пока не знаем чем, но тебе нужна была защита На вокзале тебя пугала уже твоя способность и невозможность разделить переживания с кем-то. Он замер ненадолго на одном месте, стоя спиной ко мне и глядя в темноту Каменного переулка. Хм-м, ты сказала про одиночество. Это ведь тоже пугающее ощущение. Мы отчаянно ищем близости с другими людьми, чтобы защититься от ужаса одиночества. А если и в близости не находим желаемого, то страх многократно усиливается. Я понял! он развернулся и посмотрел мне прямо в глаза. Твой катализатор это жажда безопасности!
И с тобой он не сработал, потому что ты все время повторял, что можешь помочь мне.
А снова подействовал, когда мы ехали в машине, подхватил Альберт, и ты решила, что бояться стоит. Все сходится.
Он радостно хлопнул в ладоши и уселся обратно в кресло. Его предположение звучало разумно, но меня беспокоил один момент, торчащий ржавым гвоздем из идеально гладкой поверхности рассуждений, поэтому я сказала:
Одного не понимаю: впервые я увидела эти нити от своего друга. Мы давно знакомы, я полностью доверяю ему, и мне незачем его бояться. О какой жажде безопасности может идти речь?
Альберт пожал плечами. Конечно, у него не могло быть готовых ответов на все, а мне требовалось время осмыслить сегодняшнее открытие и наконец-то выспаться. Мы пожелали друг другу доброй ночи, и я почти переступила порог, когда позади зашелестел спокойный шепот:
Самые близкие ранят нас больнее всего, но в трудную минуту мы зовем именно их в надежде на сочувствие и помощь, чем бы она для нас не обернулась. Рискну предположить следующее: тот человек значит для тебя гораздо больше, хотя ты не хочешь соглашаться с этим. Если я прав, вам необходимо разобраться с отношениями. Мне кажется, в них накопилось достаточно проблем, да что проблем, там скоро разразится катастрофа!
Пулей влетев в дом, я побежала наверх по лестнице. Меня злила легкость, с которой Альберт попал в точку. Всего минута размышлений, и он выудил из моих слов то, о чем не мог знать, о чем я долгое время упорно врала самой себе, придумывая отговорки и оправдания, чтобы даже в мыслях обходить эту тему стороной, запрятывать ее где-то среди складок мозга и ни в коем случае не касаться того места внутри, где находился старый, грубый, наспех наложенный на чувства шов. Он болел, сочился кровью, но день за днем я шла на любые сделки с совестью, лишь бы не признавать очевидное: в самой глубине моего сердца так же, как и семь лет назад, жил Рив Беккер. Все, что я делала, безоговорочно посвящалось ему.