Не удивило меня и то, что третье по популярности место у читателей занял Михаил Лермонтов, причисленный 38 процентами опрошенных к лучшим поэтам страны. Николай Гоголь, говоря о Лермонтове, заметил, что он велик как мастер прозы, а как поэт ещё до конца не сформировался, хотя и написал полтора десятка гениальных стихотворений. Но Гоголь тогда не знал лермонтовского «Демона» поэму несомненно гениальную. Она оказала влияние не только на поэзию, её следы легко найти в творчестве А. Григорьева, К. Случевского, В. Брюсова, А. Блока и других менее значительных поэтов, но и живопись, достаточно вспомнить М. Врубеля, музыку, театр. А если к этому прибавить ещё и «Песню про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова», без которой не было бы гениального народного поэта Николая Некрасова, то Лермонтов и как поэт не менее велик, чем прозаик. Ну а то сверхнапряжение чувств, что есть в его стихах, начиная с первых произведений, делает так, что и не вполне совершенные с художественной точки зрения творения доходят до самого сердца юного читателя. Лермонтов поэт юношеского максимализма, о котором, судя по результатам опроса, многие взрослые тоскуют.
Удивило в результатах опроса меня то, что 4 место с 16 процентов голосов занял Александр Блок, опередив Владимира Маяковского 15 процентов, Анну Ахматову 14 процентов, Марину Цветаеву 12 процентов, Николая Некрасова 9 процентов, Фёдора Тютчева 6 процентов, Афанасия Фета 5 процентов. Потом шли ещё более десятка поэтов, зачисленных в лучшие опрашиваемыми гражданами, получившие по 3 и 2 процента голосов, среди них были О. Мандельштам, Б. Пастернак, А. Твардовский, Н. Рубцов, И. Бродский, Ю. Кузнецов, Е. Евтушенко
Невольно вспомнил юность, что пришлась на первую половину 1970-х годов. Тогда многие любители поэзии считали Блока поэтом тёмным, малопонятным. Ну а не любители поэзии и вовсе человеком странным и, возможно, сумасшедшим по причине особенностей его семейной жизни с дочерью великого химика Д. Менделеева. И, помню, как многих поразило, когда на первой программе Всесоюзного телевидения в телесериале «У озера», повествовавшем о борьбе за экологию вокруг строительства целлюлозно-бумажного комбината на Байкале (ныне закрытого), главная героиня прочитала блоковских «Скифов» очень уж они, не смотря на патриотизм и устремлённость к новому миру, своим панмонголизмом и всеотзывчивостью русского народа, о которой Ф. Достоевский говорил в своей знаменитой речи на открытии памятника Пушкину на Тверском бульваре Москвы, были далеки от того плоского мировоззрения, что насаждала в обществе КПСС под руководством своего главного идеолога, секретаря ЦК и духовного кастрата М. Суслова.
Знакомясь с данными этого опросом, вспомнил и мнение одного литературного критика либерального направления, прозвучавшее с десяток лет назад в программе на канале «Культура», мол, поэзия Блока устарела, так сейчас писать нельзя Российские граждане, как видно, думают совершенно по-другому и ценят Блока куда больше, чем особо чтимых либеральной критикой Мандельштама и Бродского. Впрочем, с либеральной критикой всегда случается подобное: в начале двадцатого века она называла «гением и вторым Пушкиным» В. Брюсова, а в советские времена зачисляла в классики русской поэзии И. Сельвинского, о котором теперь и сама не вспоминает.
Почему я обо всём этом пишу? Нет, не для того, чтобы посмеяться над не чувствующими стрежня движения поэзии критиками и нынешними поэтическими «новаторами», выдающими за новаторство то, что уже было явлено поэтами второй половины девятнадцатого и первой половины двадцатого веков или то, что не имеет к искусству изящной словесности, как двести лет назад именовали поэзии, никакого отношения. Просто ещё раз хочется поговорить о поэзии А. Блока поэта, чьё творчество, как и творчество А. Пушкина, оказало воздействие на всю последующую русскую поэзию. Как после Пушкина все квалифицированные поэты вынуждены были писать, учитывая его творчество и продолжая его линию или отталкиваясь от неё в какую-либо сторону, такое же произошло и после Блока.
Самое основное здесь, конечно, то, что Блок поднял на новую высоту музыку русской поэзии. Гораций в своём знаменитом стихотворении «Памятник» в главную заслугу себе ставил то, что поднял музыку латинского стиха на уровень музыки великих древнегреческих поэтов Алкея и Саффо. Вербальная поэзия или изящная словесность, как показал ещё великий русский лингвист Н. Трубецкой, имеет фонемосемантическую природу звучания и значения слов в ней неразрывны. И если Пушкин добился абсолютной гармонии между звучанием и значением, из-за чего всеми последующими русскими поэтами первого ряда признаётся первым гением нашей поэзии, если Лермонтов и его ученик и продолжатель Некрасов показали, что глубина смысла произведения может компенсировать в восприятии читатели некоторые музыкальные огрехи стихов, то Блок убедил русского читателя, что поэтическая музыка сама по себе может являться носителем смысла. Будущий лауреат Нобелевской премии американский поэт Т. С. Элиот в 1933 году в статье «Назначение поэзии и назначение критики» писал: « в поэзии музыка не существует отдельно от смысла. В противном случае у нас могла бы сложиться поэзия необычайной мелодической красоты, в которой не было бы никакого смысла, и, признаться, я ни разу не встречал подобную поэзию. Очевидные исключения лишь указывают на разные степени действия этого правила: некоторые стихи трогают нас своей мелодичностью, и их смысл мы принимаем за данность; и есть стихи, увлекающие нас своим содержанием, а звуковую их сторону мы воспринимаем почти машинально»
Видимо природа наградила Блока не только поэтическим, но и музыкальным талантом, он мог мыслить музыкой языка так, как композиторы мыслят музыкой инструментов и человеческого голоса. Более всего эту линию потом развивала обладавшая таким же двойным талантом Марина Цветаева, в чьей поэзии огромную роль стала играть звуковая метафора. Но и другие первоклассные поэты серебряного века А. Ахматова, О. Мандельштам, Б. Пастернак, В. Хлебников, В. Маяковский, С. Есенин, Н. Заболоцкий не прошли мимо этого. Вспомним знаменитое стихотворение Пастернака «Мело, мело по всей земле». Невозможно сказать, что в нём более воздействует на читательское восприятие развитие образа или завораживающая поэтическая музыка.
В 1903 году К. Бальмонт хвастался:
Я изысканность русской медлительной речи,Предо мною другие поэты предтечи,Я впервые открыл в этой речи уклоны,Перепевные, гневные, нежные звоны(«Я изысканность русской медлительной речи»)Но изумительная фонетическая музыкальность стихов Бальмонта после появления «Снежной маски» и других стихов второй книги Блока с их изумительной фонемосемантической музыкальностью перестала быть чем-то удивительным. Конечно, Блок был не одинок в этом направлении развития русской поэзии, нельзя никак здесь забыть и И. Анненского. Но стихи Анненского, (за редкими исключениями, такими как «Колокольчики», от которых отталкивался в своих языковых экспериментах В. Хлебников) всё-таки, более классически равновесны, в них никогда значительная часть смысла не уходит в саму музыку, как часто случалось у Блока, что самому ему порой не нравилось:
Ты, знающая дальней целиПутеводительный маяк,Простишь ли мне мои метели,Мой бред, поэзию и мрак?(«Под шум и звон однообразный», 1909)