Анатолий Смирнов - Рождение мелодии. О литературе стр 5.

Видимо, из этого некрасовского стихотворения у Жемчужникова появились и пятистишия, и образ врагов, а потом и прочие некрасовские темы. Во всяком случае, и под воздействием его. Но сам Некрасов, лишь две строки отведя пустым «витиям», дал образ сельской России с такой наглядностью, что к нему не надо прибавлять ни нищих селений, ни страдальца-народа, пьющего по причине этих самых страданий, ни птичек, что прыгают в стихотворении Жемчужникова.

Интересна и ритмическая организация текста: на 9 строк  две первых стопы без ударения, четыре вторых, четыре третьих и одна полноударная строка  первая. Фразовое ударение отделяет тех, кто шумит в столицах, кому сопротивопоставлен символический сельский пейзаж. И интонация здесь не такая, как у Блока и Есенина,  в первых двух строках декламационная, затем идет говорная, но антиномическое сочетание беспокойных макушек ив и дугою изгибающихся стеблей с колосьями (не отсюда ли есенинское: «Оттого, что режет серп колосья, Как под горло режут лебедей»? ) рождает телесное ощущение тишины. Странной тишины, то ли глухой и пугающей, то ли затаившейся перед близким взрывом.

Лев Толстой, узнав о смерти Некрасова, писал, что тот был самым удивительным человеком, который ему встретился в жизни, что Некрасов не очень нравился ему как поэт, еще менее как организатор общественного мнения, но что его характер он, Толстой, «любил даже не любовью, а каким-то любованием». И впрямь Николай Алексеевич был человеком, которого можно характеризовать словами Достоевского: «широк русский человек, я бы его сузил» (говорит Димитрий Карамазов), например, одной стороной души плакал о страдающем народе, а другой  верил в его силу:

И если Алексей Жемчужников воспринял от Некрасова слезы страдания за народ, то последующее поколение поэтов  некрасовскую веру в этот народ:

Несомненно, что и Блок, и Есенин вспоминали вышеприведенное стихотворение Некрасова, когда работали над своими произведениями. И не только это стихотворение. «Мгновенный взор из-под платка» заставляет вспомнить некрасовскую «Тройку», «глухая песня ямщика»  некрасовских ямщиков, а «равнины и кусты»  и некрасовские ивы

Но и Некрасов не конечная точка в наших поисках истока мелодии. Сама некрасовская картина заставляет обратиться к одному из его учителей, а именно к тем строкам «Родины» Михаила Лермонтова, когда произнесенное «люблю»  «Проселочным путем люблю скакать в телеге»  заставляет поэта с более просторного размера перейти на четырехстопный ямб:

У Лермонтова в 12 строках этого отрывка: одна безударная первая стопа,  один пиррихий, десять безударных третьих, и одна полноударная строка. Ритмический рисунок стихотворения почти такой же, как в тексте Блока. И в первой строфе отрывка напевная интонация, которая в следующей строфе гаснет, а в последней переходит в говорную.

Кстати, начало стихотворение декламационно. И фразовое ударение в строке, повторяющей «люблю» из предыдущих строк, до предела заостряет чувство поэта не к державной России (как, скажем, у Державина и, зачастую, у Пушкина), а к многоликой необъятной стране России с ее народом  и интонации, и тема дороги явно протянулись отсюда в стихи Некрасова, Блока и Есенина.

Прибавим эту дорогу к той, что заметил Андрей Белый, сопоставляя лермонтовское «Выхожу один я на дорогу», тютчевское «Вот иду я вдоль большой дороги» и блоковское «Осенняя воля» («Выхожу я в путь, открытый взорам»).

А вообще, именно от этих строк Лермонтова по русской поэзии тысячами зажелтели нивы, покатили обозы, засветились соломенными крышами и наличниками крестьянские избы, запахли гумна, зашумели народные гулянья и сотнями тысяч (к чему и Есенин приложил руку) забелели в качестве символа России березы. У Пушкина ведь березы как символа России нет, у Пушкина рябина:

Но эту ямбическую мелодию, о которой мы говорим, которая пошла гулять в своих вариациях по русской поэзии, как видим по этой строфе, запустил именно Александр Сергеевич в своём «Евгении Онегине»  запустил манифестацией своей любви к сельской России.

Впрочем, и рябины его не пропали: «Но густых рябин в проезжих селах Красный цвет зареет издали» (Блок); «И целует на рябиновом кусту Язвы красные незримому Христу» (Есенин); и, конечно, Марина Цветаева в своей «Тоске по Родине»:

Кстати, здесь наглядно представлено усвоение Цветаевой и приемов Блока в ритмико-интонационной работе над стихом: фразовые ударения стоят на строках, выражающих на пределе чувство одиночества, стоят в контрасте с образом далекой Родины, представленной в строках, приглушенных пиррихиями.

Несомненно, что и Блок, и Есенин, и Цветаева знали и помнили все стихи о Родине поэтов прошлых поколений, помнили их мелодику, их образы. И, очевидно, прав был Белый, утверждая, что определенная поэтическая музыка сама в себе несет определенный смысл.

Эту мелодию, о которой мы говорили, в разных вариациях можно встретить в стихах многих поэтов послеесенинских поколений, когда они обращаются к образу России. Так, она возникает в 1954 году у более привычного к иным размерам Николая Заболоцкого в стихотворении «Возвращение с работы», и вновь приходит к нему в последний год его жизни в стихотворениях «Подмосковные рощи» и «На закате», в которых он создает образы русской природы, и с более энергичным ритмом  в знаменитом стихотворении «Не позволяй душе лениться». И тоже неслучайно: каждому русскому понятно, что Россия и душа  очень близкие вещи.

Можно привести примеры и, скажем, из Николая Рубцова или Владимира Соколова. Но, думаю, если кому-то интересно проследить судьбу, найденной Пушкиным мелодии, он найдет такие примеры сам.

«ОН ВЕСЬ  СВОБОДЫ ТОРЖЕСТВО!»

Размышления о творчестве Александра Блока

1. А. Блок и современность

Несколько лет назад в интернете попались мне на глаза данные опроса, проведённого ко Всемирному дню поэзии, на тему «лучшие поэты России». Меня ничуть не удивило, что в ряд лучших поэтов России 66 процентов опрашиваемых зачислили Александра Пушкина, а 58 процентов Сергея Есенина. Пушкин, как в своё время заметил В. Белинский, с полнотой и точностью выразил сам дух русского народа, что народ признал и признаёт. И вряд ли какой-то серьёзный русский человек будет оспаривать то, что Есенин с такой же полнотой и точностью выразил душу русского народа, от большей части которого  крестьянства  Пушкин был отделён своим аристократическим происхождением и потому не дерзал в эту часть души народа углубляться  гении знают в чём заключается их сила. Так у Ф. Достоевского в отличии от принадлежавшего к высшему светскому обществу графа Л. Толстого в романах почти нет людей из высшего света. А если они и появляются, как Тоцкий в «Идиоте», то тончайший психолог Достоевский особо не углубляется в их душевные состояния, ограничиваясь описанием подобным бальзаковскому.