Кир накладывает себе пирог на маленькую тарелку, берёт чайную ложку, которой будет есть, стакан с водой и садится напротив меня. Место около стены не очень удобное сидящий там оказывается зажатым в узкой щели между столом и обоями, но я понимаю, что друг сел туда, так как хочет меня видеть, пока говорит. Я оценил эту жертву. Мне хочется сказать, что, наверное, лучше не есть сладкое, ведь у меня в пакете солёная рыба, да и при его диабете это далеко не лучшее решение, но я решаю смолчать.
А я видел тебя недавно.
Кир говорит это, как всегда, с набитым ртом это его фишка и машет ложечкой в сторону оконного стекла. Между нами неловкость, но мы оба стараемся её игнорировать.
Я тут на мусорку ходил (мусоропровод опять, мразь, забился), и тут смотрю ты. Шёл куда-то в сторону магазов. Хотел тебя окликнуть, но не стал.
Ага, я в аптеку гонял. И в «ЗооРай».
А, за кормом?
Друг кивает на Грину, которая примостилась под столом в надежде, что её тоже чем-нибудь угостят. Потом он чешет ей за ушами.
Я делаю странный жест плечами.
За кормом. Только не для неё, а для рыбок.
Кир щурится одним глазом.
Это для того мужика, что с тобой живёт, или ты тоже аквариумом обзавёлся?
Я недовольно кривлю рот, когда он говорит про Глеба.
Ага, для мужика.
Я специально выделяю последнее слово.
Да ладно тебе, ему ведь уже лет сорок.
Кир пожимает плечами и проглатывает ещё одну часть пирога. Я понимаю, что друг не имеет в виду ничего плохого, но всё равно становится как-то обидно за соседа. Хочется его оправдать.
Ему тридцать пять.
Кир лишь угукает, показывая, что всё это ему до лампочки. Ещё раз прокрутив в голове наши слова, мне вдруг хочется задать важный, как мне кажется, вопрос.
Слушай, а почему не позвал-то?
Парень напротив меня прекращает жевать и замирает, видимо пытаясь понять, о чём я.
А Да просто.
Я догадываюсь, что он не хочет продолжать, но мне почему-то очень важно услышать ответ. Что-то тихо жужжит в лёгких.
Нет, Кир, ну серьёзно. Почему?
Друг какое-то время молчит, опустив взгляд.
Ну, мы в последний раз обменивались сообщениями месяца четыре назад И ты сам знаешь, какие они были: пара стандартных вопросов и сухих ответов. Ты после того Ты же после того, как ушёл из Дома, считай, все связи с нашими разорвал. Так что, может, ты не хотел бы со мной пересекаться. Или просто торопился куда, а я помешал бы Не хотел тебя тревожить и смущать, в общем.
Он странно дёргается, и я догадываюсь, что ему неловко всё это говорить. Он решил для себя, что наша дружба закончилась? Он прав?
В голове всплывают слова Лилии, и я уточняю:
Ты ведь не писал мне больше потому, что я не писал тебе?
Я чувствую, как Киру неуютно. Его тело будто уменьшается в размерах и вжимается в стул.
Ну да. Типа того. Сначала не хотел тебя лишний раз тревожить, хотел дать время Ну, начать всё заново. А потом уже и неловко как-то стало. Не писал, не звонил, а тут объявился бы. Не очень-то хорошим другом я оказался
Кир избегает болезненных воспоминаний. Речь его спокойна и аккуратна, но сердце у меня всё равно сжимается, а ноги вновь начали промокать. Я промаргиваюсь, стараясь избавиться от наваждения. Смотрю на Кира и напоминаю себе: «Вот он, твой лучший друг. Сидит напротив, рядом. Никуда не делся. Он всё ещё часть твоей жизни».
Как я сегодня у тебя на пороге?
Он кивает, посмеивается. Я копирую его. Вот так вот. Лилия была права.
Смешно, правда? Сначала ты не можешь встретиться с другом по веской причине, потом не звонишь, потому что тебе стыдно, что ты не звонил до этого, потом ты не звонишь, так как уже прошло много, по твоим меркам, времени и ты думаешь, что это будет неловко. А твой друг всё это время думает точно так же. И вот у вас уже взаимные обиды из-за того, что никто не звонит, и поэтому сами не звоните. Каждый ждёт SMS от другого, но каждый не пишет SMS сам.
А ведь достаточно всего одного предложения. Конечно, если тебя игнорируют каждый раз, то это уже не дружба. Но ведь не попробуешь не узнаешь.
Ага.
Ага.
Мы улыбаемся друг другу. А я всё никак не могу выкинуть из головы мысль, что если бы не этот случайный разговор с незнакомой девочкой, то меня бы сейчас тут не было. Да, бывает, дружба проходит со временем, но так же случается не всегда. А я, кажется, забыл об этом. «Я ещё кому-то нужен?» Теперь я даже немного благодарен тому утреннему случаю со шпаной. Если бы эти отмороженные подростки не напали на нас с Гриной, то я бы пошёл домой абсолютно другой дорогой и не встретил бы Лилию. Должен признать, я благодарен ей.
При воспоминании о драке заново начинает ныть порез на животе. Что забавно, автоматически посмотрел я на порез на пальце. Он, на удивление, не щипал, хотя утром по болевым ощущениям ощущался хуже. Кир замечает, что у меня поменялось выражение лица, и спрашивает, в чём дело. Первая мысль соврать. Но зачем? Рана щиплет, и я неожиданно задумываюсь, что стоило бы её промыть. Не знаю, будет ли толк, ведь уже целый день прошёл, но хуже точно не станет. Я приподнимаю кофту и показываю порез.
Ну ни хрена!
Кир встаёт из-за стола и подходит ближе, чтобы лучше рассмотреть мою «боевую» ссадину.
И что случилось? Или сам?
Я кривлюсь.
Ага, я ведь всегда сначала сам себя ножом разукрашиваю, а потом всем вокруг показываю своё творение.
Кир раздражённо хмурится.
Ты можешь порезать себя и случайно, мы оба это знаем. На свой день рождения ты резал хлеб и наполовину прорубил себе палец. Кровищи было немерено! Помнишь, как Юля с её гемофобией чуть в обморок не упала?
Я киваю. Кир, разумеется, прав. После того случая Юля наотрез отказалась, чтобы мы собирались у нас, говорила, что теперь каждый раз в нашей с Леной комнате вспоминает море «кровищи», и её начинает тошнить. Хотя справедливости ради стоит сказать, что она и до этого нашу комнатушку недолюбливала. «Слишком тёмная!» Что ж, у всех свои замашки.
Мне бы промыть её.
Кир спрашивает, не поздно ли уже, а я честно говорю, что не знаю. Он кивает.
Ну, ты видел, где ванная. Помочь?
Я благодарю за предложение, но отказываюсь. Для того чтобы промыть рану, помощь не нужна. Я дохожу до раковины, смачиваю руку и дотрагиваюсь до живота. Тут же дёргаюсь и отскакиваю в сторону дико холодно. Кручу кран. Мне приходится ждать ещё минуту, чтобы вода стала более-менее приемлемой температуры. Пробую ещё раз.
Когда я уже почти закончил, в ванную заходит Кир с полупустой баночкой перекиси водорода и старым пластырем.
А ты богат на аптечку.
Я, в отличие от некоторых, не влипаю в дерьмо.
Туше.
Появляется коварное желание, чтобы с Киром хоть раз в жизни тоже что-нибудь приключилось. Не обязательно плохое просто что-нибудь необычное. Его жизнь слишком скучна.
Иронично хмыкаю: «Мне ли это говорить?».
Я обрабатываю рану перекисью. Она щиплет несильно, но всё равно неприятно. От заботливо протянутого пластыря я отказываюсь.
Ну, так расскажешь, что стряслось?
Я смотрю на Кира, понимаю, что он по-настоящему за меня волнуется, и смущаюсь, не привыкший к подобному вниманию. Мне неловко. Я не хочу доставлять неудобств. Не хочу, чтобы из-за меня переживали. Я того не стою.
Это история на всю ночь.
Я, конечно, преувеличиваю. Для драматизма.
Ну, мы никуда не торопимся.
Я заканчиваю обрабатывать рану, и мы проходим в комнату. Она, в отличие от кухни, большая и свободная. Потолок высокий, из-за чего помещение кажется ещё просторней. На большой стене той, что напротив двери, висит огромная плазма. Рядом стоят дешёвые колонки. По бокам расположены старые «бабушкины» шкафы. Напротив телевизора набросаны кресла-мешки тёмно-синего цвета. Около бокового окна стол и стул на колёсиках. В комнате также есть ещё несколько тумбочек и полок, на которых стоит всякое барахло. Я прохожу круг по комнате, наслаждаясь тем, как мои ноги тонут в высоком зелёном, наподобие травы, ковре.