Так почему бы мне не назначить ему десять лет каторги?
А избирателям это не покажется слишком мягким наказанием?
Элис наблюдала, как судья впитывает все это. Всю свою жизнь она знала мужчин, подобных этому, мужчин, которые были убеждены в своей правоте, самодовольно взирая на нее, как на «красивую штучку», и не желая выслушивать никакие доводы тех, кого считают ниже себя. На мгновение ей пришло в голову, что она должна постараться соответствовать его ожиданиям: восхищаться им, поддакивать, мило болтать, хлопать ресницами. Но нет. Она до такого не опустится.
Судья в полумраке изучал посетителей, сложив пальцы домиком. Затем вздохнул, повернулся и посмотрел в окно.
Моя хозяйка печет такой яблочный пирог, какого вы никогда в жизни не пробовали. Три года подряд этот пирог получал голубые ленты на пикнике Дочерей Конфедерации. И сейчас на моей кухне на тарелке лежит холодный кусок этого пирога. Мне жаль, что вы проделали такой долгий путь.
Коултон прочистил горло и встал. Элис тоже встала, ощущая, что ее платье задирается до самых щиколоток. Коултон вертел в пальцах свою шляпу.
Может, не стоит торопиться, сэр? Обдумаете все как следует сегодня вечером и ночью, а завтра утром мы могли бы вернуться и
Мистер Коултон. Я согласился встретиться с вами только из вежливости, вот и всё.
Ваша честь
Судья поднял руку.
Ваш мальчишка покинет камеру только в ящике из соснового дерева, тихо произнес он. И мне все равно, будет он в нем шевелиться или нет.
Сукин сын, прошипела Элис, когда они спускались по ступеням суда.
В самом неженственном жесте она засунула руку под юбку и потянула за застежки корсета, ослабляя их, чтобы как следует вздохнуть. Уже стемнело, но дневная жара еще не спала. В теплой ночи громко стрекотали цикады.
И ради этого я надевала платье?
Да, но это того стоило. Только посмотри на себя. Будем надеяться, что нам не попадется по дороге этот помощник шерифа, Олвин. Иначе он точно захлебнется слюнями, увидев тебя в таком наряде.
Элис сдержалась от колкого замечания. Она все еще слишком злилась, чтобы отвлекаться.
Так это правда, что бедняге осталось жить всего несколько лет?
Чарли Овид переживет всех нас, вздохнул Коултон.
Они все так чертовски уверены, что этот ребенок подобен Иисусу. Но от этого ему только хуже. И с чего они взяли, что ему неведомы страдания?
О, страдать-то он может. Просто исцеляется и не умирает, вот и всё.
Что-то в тоне Коултона заставило ее задуматься.
А ты сам-то веришь в это?
Я не видел на нем никаких отметин, пожал он плечами. А ты?
Может, и заметила бы, если бы ему подняли рубаху. Или, может, у него ноги сплошное кровавое месиво. Насколько внимательно ты присматривался?
Коултон пожал плечами.
Достаточно, чтобы понять, что мир не такой, каким я хочу его видеть. Послушай, продолжил он мягким тоном. Мне нужно, чтобы ты переоделась, а потом отправила свой багаж на пристань. Расплатись по счетам. Встретимся в отеле через час. Думаю, хватит с нас этого городишки, Натчеза.
Элис резко остановилась под статуей какого-то павшего генерала Конфедерации посреди поросшей травой пустой площади. Через мгновение Коултон тоже остановился и медленно пошел обратно.
Я не уйду без этого ребенка, решительно сказала она.
По улице проехал экипаж. Фонари на нем медленно раскачивались.
Коултон подошел ближе.
Я тоже, ответил он уверенно.
Было девять часов, когда они вышли из холла отеля и направились по набережной Сильвер-стрит к реке, а затем по переулкам к старому складу. В свете южной луны вырисовывалось темное, выцветшее здание. Довольно долго они стояли в тени, а затем, не говоря ни слова, пересекли улицу. В кармане пальто Коултона что-то позвякивало. Элис настороженно озиралась по сторонам, но поблизости никого не было.
Коултону понадобилась всего минута, чтобы встать на колени перед толстой дверью и отпереть замок. Он поднялся, молча посмотрел на Элис, а потом потянул дверь на себя и скользнул в темноту, напарница последовала за ним. Фонаря у них не было, но они уверенно шли по проходу, в котором уже побывали днем. У каморки Овида Коултон снова достал кольцо с отмычками и ловким движением открыл замки.
Внутри царила кромешная тьма. Элис долгое время ничего не могла разглядеть, и ей стало интересно, видит ли их мальчик. Прочистив горло, Коултон прошептал:
Чарли, парень? Ты здесь?
Элис на мгновение испугалась, что мальчика увели, но потом услышала в темноте вздох, звон цепей, и в едва заметном ореоле лунного света выросла фигура. Похоже, пленник нисколько не удивился неожиданным посетителям.
Давай-ка сниму пробормотал Коултон.
Теперь, когда ее глаза привыкли к темноте, Элис внимательно смотрела на мальчика.
Мы пришли вытащить тебя отсюда, сказала она. Пойдешь с нами?
Но Овид лишь неподвижно стоял, продолжая рассматривать их в темноте. Его странное спокойствие настораживало.
Бумаги, прошептал он низким хриплым голосом, как будто давно не разговаривал. Где они?
Какие бумаги? заморгал Коултон. О чем он?
До Элис вдруг дошло:
Письмо из Карндейла, которое ты показывал шерифу. Где оно?
Коултон достал из кармана жилета конверт и открыл его.
Да тебе оно все равно без толку, парень. Просто инструкции, формуляры, юридические документы.
Но Овид, не обращая внимания на письмо, схватил конверт и пробежал пальцами по гербу Карндейла, на котором были изображены два скрещенных молотка на фоне огненного солнца.
Что это? прошептал он.
Паренек, времени у нас немного начал Коултон.
Это герб института Карндейл, Чарли, ответила Элис. Который нас и нанял. Мы на него работаем.
Тут ей в голову пришла мысль:
Ты раньше видел этот символ? Он что-то значит для тебя?
Сюда идут, прошептал мальчик.
Элис замерла.
А затем и сама услышала приближающийся скрип мужских сапог. Бесшумно скользнув ко входу, она тихо закрыла дверь и прислонилась к стене за ней. Коултон встал рядом с ней, наматывая на кулак цепь. Неизвестный засвистел, и Элис узнала его: это был помощник шерифа Олвин. Коултон похлопал себя по карманам.
Пистолет при тебе? прошипел он.
Но она специально не взяла с собой оружие, потому что знала, что громкий звук выдаст их и обязательно привлечет нежелательное внимание. В любом случае достаточно будет лишь кулаков.
Вдруг Овид в одно мгновение оказался перед ними и уже шарил в карманах Коултона, а тот стоял пораженный, просто позволив ему достать самую острую из отмычек. Присев на край скамейки, паренек закатал рукава, крепко зажал отмычку в правом кулаке, как вилку, и резким движением, не издав ни звука, ударил себя по правому предплечью, погружая отмычку глубоко в плоть и доводя глубокую рваную рану почти до запястья.
О господи! прошептала Элис.
Кровь черными каплями стекала в темноту, мальчик стиснул зубы и резко задышал через нос, пуская пузыри. Затем уронил отмычку, с лязгом упавшую на пол, погрузил пальцы в зияющую рану и вытащил из нее тонкий шестидюймовый заостренный кусок металла. Клинок.
И тут же, к удивлению Элис, рана на его руке начала затягиваться и исчезать, оставляя после себя только пятна крови, порванный рукав и липкую лужицу на полу.
Происходящее казалось сном. Не говоря ни слова, Чарли выпрямился и встал у двери, дрожа всем телом, но крепко сжимая в правой руке оружие.
Под дверью показался оранжевый свет, загрохотали массивные замки. Раздался бодрый голос помощника шерифа:
Похоже, ты у нас еще задержишься, парень.
Дверь широко распахнулась и на мгновение закрыла Элис обзор, так что она не видела ни Чарли, ни помощника шерифа, а лишь заметила, как упал фонарь, и услышала удивленный возглас, после чего послышался удар чего-то тяжелого о пол. Фонарь разбился, наступила темнота.