Своими занятиями занимаетесь? проговорила она.
Хозяин обернулся к ней вполоборота и отвечал:
Да Но теперь мне некогда.
Будто? А вы серьезность-то бросьте и посидите со мной. Мне вам что-то сказать надо.
После, после поговорим.
А если мне хочется сейчас поговорить?
Мало ли что! А ты поди в кухню и подожди.
Акулина не уходила, сделала маленькую паузу и сказала:
Чтой-то как будто вы третьегоднясь и вчерась были совсем не такой. Те дни ластились, а теперь вон гоните.
Не гоню я, а, видишь, занят делом, проговорил хозяин.
Дело не медведь, в лес не убежит. Сем-ка я около вас присяду.
Нельзя, нельзя теперь. Я тебя потом позову.
Что мне потом?
Она опустилась около стола на стул. Старик хозяин посмотрел в ее сторону и поморщился. Она протянула руку, сбила у него на голове прядь волос, которой было прикрыто сбоку голое темя, и пробормотала:
Полноте вам серьезность-то из себя строить!
Хозяин вспыхнул.
Ну чего ты балуешься-то, дура! сердито сказал он и стал поправлять волоса.
Уж и дура! Два дня была Акулина красота писаная, а теперь дура.
Ты приходи тогда, когда тебя позовут, тогда и будешь красотой писаной.
Ох, какие разговоры! Что-то уж не командовать ли вы мной хотите? Ведь, кажется, не муж. А вот хочу сидеть и буду сидеть.
Хозяин широко раскрыл глаза и в удивлении посмотрел на Акулину.
Должны любить. Уж теперь аминь. Сами мне смелость дали, продолжала она.
Послушай, Акулина Степановна начал строго хозяин, но Акулина улыбнулась во всю ширину лица и шутливо мазнула его ладонью по носу.
Строгость старика была парализована. Он осклабился.
Ну, баба! произнес он. Не знал я за тобой таких качеств. Смотри-ка как развернулась!
Да я всегда такая была, а известно, уж коли в людях живешь, то боишься. Слушайте-ка, что я вам сказать хочу. Я хочу, чтобы мне завсегда с вами вместе чай пить, даже и при приказчиках. За одним столом то есть. И утром, и вечером.
Выдумай еще что-нибудь!..
А что ж такое?
Да ведь ты на меня мараль наведешь. Живу я тихо, солидарно, приказчики видят во мне большое основание, а тут уж тень будет.
Эка важность! Что вы, девушка, что ли! Да нынче и девушки тень на себя наводят.
Нет, Акулина, этого невозможно. Я ведь тебе сказал, чтобы ты переехала на отдельную квартирку. Будешь ты жить отдельно в двух горенках, и буду я к тебе приходить, и буду с тобой чай пить. А здесь невозможно. Зазорно. Переезжай на квартирку.
Одна-то? Нет, я не хочу от вас уходить. Благодарю покорно. Я хочу при вас быть.
Старик вздохнул.
Утром, когда приказчики в лавку уйдут, ты можешь со мной чай пить, сказал он.
А вечером? По вечерам-то мне и скучно одной.
Вечером невозможно Вечером нельзя.
А я приду и сяду вот и будет можно.
Слушай! Ты этого не делай! Ты не раздражай меня, не доводи до ссоры, заговорил хозяин и, поднявшись со стула, в волнении заходил по комнате.
Акулина заморгала глазами и закрыла лицо рукой.
Обманщики! слезливо бормотала она. Изменники Сами и так, и эдак, а как что-нибудь до вас касающееся, так и нельзя Тень Нешто на меня-то вы тень не наводите!
Дура ты эдакая! Да ведь ты сама на себя тень наводишь! Я только и говорю тебе, чтоб приказчикам ни гугу, а ты хочешь при приказчиках со мной за стол садиться и чай пить. Нет, ты этого и думать не смей, пока здесь живешь.
А вот буду думать! поддразнила его Акулина. А будете артачиться, так и не подходите тогда ко мне
Хозяин чесал затылок.
Да будет тебе! Угомонись ласково сказал он и хотел ее потрепать по плечу, но она подняла руку и ударила его по руке.
Оставьте, коли так
Ну, полно, не сердись Ну чего тут? Ну давай сейчас чай пить. Будто не все равно, что при приказчиках пить, что без приказчиков! Вот баба-то! Сама на мараль лезет.
И хочу я, чтобы вы мне к Рождеству шелково платье подарили, продолжала она.
Вот насчет шелкового платья можно. Шелковое платье подарю. Мало того, не одно подарю, а два переезжай ты только на отдельную квартиру.
Этого я не желаю.
Ты вот теперь простая деревенская баба, даму из тебя сделаю, только переезжай на квартиру.
Ни за что на свете. Нет, не перееду. И вот еще что Дайте мне двадцать пять рублев денег Мне к Рождеству надо в деревню послать.
Здравствуйте! Раньше говорила, что надо только три рубля в деревню послать, а уж теперь двадцать пять.
Надумала так и вышло двадцать пять, отвечала Акулина. Ведь у меня там родные есть.
Хозяин погрозил пальцем.
Эх, Акулина! Тебя кто-нибудь подучил на эти штуки! сказал он.
Кто меня станет подучивать? Сама надумала. Польские сапоги надо к празднику, продолжала она.
И польские сапоги? Так Ну а как же до сих пор-то без польских сапог ходила?
А теперь хочу. Да полноте вам скупиться-то! Эдакий богатеющий купец и такой жадный! А будете скупиться, так вот что Будете скупиться, так я у вашего приказчика Парфена попрошу.
И думать не смей! И воображать не смей! заговорил хозяин. Лучше не губи Парфена Чуть тень на него бросишь сейчас сгоню его по шее без расчета и буду всем рассказывать, что он на руку нечист. Пусть в деревню едет. Ну, иди и подогрей самовар. Сейчас я с тобой вместе чай пить буду.
А сапоги?
Сапоги будут.
Акулина взяла самовар и понесла его подогревать в кухню. Проходя мимо хозяина, она наклонилась к нему, улыбнулась, показав ряд прелестных белых зубов, и шепнула:
Милый Вот таких сговорчивых я люблю!
III. Нимфа голову закинула
Был вечер. В кухне Трифона Ивановича шла перебранка. Перебранивалась Акулина с хозяйскими приказчиками. Она сидела около кухонного стола, грызла подсолнечные зернышки и покрикивала:
Щи остывши Каша недопревши Скажите, какие разносольники! Туда же разносолы разбирать! Благодарите Бога, что и так-то еще кормлю Да Нечего тут рыло-то воротить!
Мы не разносолы разбираем, а говорим, чтоб пища была горячая и настоящим манером сварена, перебил ее один из приказчиков.
Трескайте и то, что дают. Не великие господа. Скажите, какие пошехонские генералы выискались! А хотите студень жрать из мелочной по мясоедам и треску соленую с квасом в постный день?
Не смеешь ты нам этого подавать.
О?! А кто мне запретит?
Как кто? Хозяин.
Будто? Поди-ка ты, пожалься хозяину, а я посмотрю, запретит ли? Ты не дразни меня, а нет ей-ей, весь пост на треске с квасом из мелочной лавочки проморю.
Акулина самодовольно улыбнулась и многозначительно подмигнула.
Да что с ней, с дурой-бабой, разговаривать! послышался из приказчицкой голос старшего приказчика. С ней разговаривать нечего, а надо прямо идти к хозяину, да и показать ему, какими она нас щами кормила. Вот тогда он ей и задаст.
О! Будто? Задаст Не я ли ему задам-то?
Да как ты смеешь такие слова, халда ты эдакая!
А вот как смела, так и села А за халду ответишь. Тебе же нагоняй будет.
Не ты ли задашь?
Хозяин задаст. В лучшем виде задаст.
Скажите, какая королевна-недотрога!
Трифон Иванович слышал эту перебранку из столовой и молчал. Он ходил из угла в угол по комнате, ерзая войлочными туфлями, и только отдувался, тяжело вздыхая, да поскабливал затылок.
Ах, баба! Ах, язык с дыркой! И чего это она меня и себя выдает! произнес он наконец сквозь зубы.
И самовар для вас ставить не буду Да Пусть лавочные мальчишки ставят, а я не буду, доносилось из кухни. Хозяину буду, а вам не буду, потому я хочу, чтобы меня не ругали, а предпочитали.
Врешь. Поставишь! кричал приказчик.
Ан вот не поставлю. Вот увидишь, что не поставлю. Да вот еще что Не смейте меня Акулиной называть. Не Акулина я вам, а Акулина Степановна.
Хозяин вздевал руки к потолку и, стиснув зубы, шептал:
Разоблачает, подлая! Совсем разоблачает! И меня, и себя разоблачает, а ведь как просил-то, анафему, чтобы перед приказчиками все было шито и крыто! Вот после этого приголубь глупую бабу.
Перебранка утихла.
«Ну, слава богу, угомонилась» думал Трифон Иванович, но каково же было его удивление, когда Акулина вошла в столовую и, вся в слезах, опустилась на стул.