Ножницы игольник напёрсток протыкалочки перебирала она, то и дело выбрасывая одну вещь за другою. Отлично, всё есть Целое хозяйство А это что? И она схватила маленький портрет мамочки, находившийся на дне несессера.
Я тихо вскрикнула и бросилась к ней.
Послушайте зашептала я, вся дрожа от волнения, ведь это нехорошо вы не смеете Это не ваши а мои вещи Нехорошо брать чужое
Отвяжись Не ной!.. прикрикнула на меня горбунья и вдруг зло, жёстко рассмеялась мне в лицо. А хорошо от меня отнимать было а? Что ты скажешь на это? задыхаясь от злобы, прошептала она.
Отнимать? У вас? Что могу я отнять у вас? поражённая до глубины души, воскликнула я.
Ага, не знаешь разве? Скажите, пожалуйста, невинность какая! Так я тебе и поверила! Держи карман шире! Противная, скверная, нищая девчонка! Уж лучше бы ты не приезжала, потому что я жила отдельно, не с противной Нинкой, маминой любимицей, и у меня был свой уголок. А тут ты приехала, и меня в детскую к Нинке и к Баварии перевели У-у! Как я ненавижу тебя за это, гадкая, противная! Тебя, и твой несессер, и всё, и всё!
И, говоря это, она широко размахнулась рукою с маминым портретом, очевидно, желая отправить его туда же, где уже нашли себе место игольник, ножницы и хорошенький серебряный напёрсток, которым очень дорожила покойная мамочка.
Я вовремя схватила её за руку.
Тогда горбунья изловчилась и, быстро наклонившись к моей руке, изо всех сил укусила меня за палец.
Я громко вскрикнула и отступила назад.
В ту же минуту дверь широко распахнулась, и Ниночка стремглав влетела в комнату.
Что? Что такое? подскочила она ко мне и тут же, заметя портрет в руках сестры, закричала, нетерпеливо топая ногою: Что это у тебя? Сейчас покажи! Покажи сию минуту! Жюлька, покажи!
Но та вместо портрета показала сестре язык. Ниночка так и вскипела.
Ах ты, дрянная горбушка! вскричала она, бросаясь к Жюли, и, прежде чем я могла удержать её, она в одну минуту очутилась на столе рядом с нею.
Покажи сейчас, сию минуту! кричала она пронзительно.
И не подумаю, с чего ты взяла, что я буду показывать, спокойно возразила горбунья и ещё выше подняла руку с портретом.
Тогда произошло что-то совсем особенное. Ниночка подпрыгнула на столе, желая выхватить вещицу из рук Жюли, стол не выдержал тяжести обеих девочек, ножка его подвернулась, и обе они с оглушительным шумом полетели вместе со столом на пол.
Крик стон слёзы вопли.
У Нины кровь льёт ручьём из носа и капает на розовый кушак и белое платье. Она кричит на весь дом, захлёбываясь слезами
Жюли присмирела. У неё тоже ушиблены рука и колено. Но она молчит и только втихомолку кряхтит от боли.
На пороге комнаты появляются Матильда Францевна, Фёдор, Дуняша, Жорж и Толя.
Остроумно! тянет Жорж по своему обыкновению.
Что? Что случилось? кричит Матильда Францевна, бросаясь почему-то ко мне и тряся меня за руку.
Я с удивлением смотрю в её круглые глаза, не чувствуя ровно никакой вины за собою. И вдруг взгляд мой встречается со злым, горящим, как у волчонка, взором Жюли. В ту же минуту девочка подходит к гувернантке и говорит:
Матильда Францевна, накажите Лену. Она прибила Ниночку.
Что такое?.. Я едва верю своим ушам.
Я? Я прибила? повторяю я эхом.
А скажешь не ты! резко закричала на меня Жюли. Смотри, у Нины кровь идёт носом.
Велика важность кровь! Три капельки только, произнёс с видом знатока Жорж, внимательно расследуя припухший нос Нины. Удивительные эти девчонки, право! И подраться-то как следует не умеют. Три капли! Остроумно, нечего сказать!
Да это неправда всё! начала было я и не докончила моей фразы, так как костлявые пальцы впились мне в плечо и Матильда Францевна потащила меня куда-то из комнаты.
Глава VII
Страшная комната. Чёрная птица
Сердитая немка протащила меня через весь коридор и втолкнула в какую-то тёмную и холодную комнату.
Сиди здесь, злобно крикнула она, если не умеешь вести себя в детском обществе!
И вслед за этим я услышала, как щёлкнула снаружи задвижка двери, и я осталась одна.
Мне ни чуточки не было страшно. Покойная мамочка приучила меня не бояться ничего. Но тем не менее неприятное ощущение остаться одной в незнакомой, холодной, тёмной комнате давало себя чувствовать. Но ещё больнее я чувствовала обиду, жгучую обиду на злых, жестоких девочек, наклеветавших на меня.
Мамочка! Родная моя мамулечка, шептала я, крепко сжимая руки, зачем ты умерла, мамочка! Если бы ты осталась со мною, никто бы не стал мучить твою бедную Ленушу.
И слёзы невольно текли из моих глаз, а сердце билось сильно-сильно
Понемногу глаза мои стали привыкать к темноте, и я могла уже различать окружающие меня предметы: какие-то ящики и шкапы по стенам. Вдали смутно белело окошко. Я шагнула по направлению его, как вдруг какой-то странный шум привлёк моё внимание. Я невольно остановилась и подняла голову. Что-то большое, круглое, с двумя горящими во тьме точками приближалось ко мне по воздуху. Два огромных крыла отчаянно хлопали над моим ухом. Ветром пахнуло мне в лицо от этих крыльев, а горящие точки так и приближались с каждой минутой ко мне.
Я отнюдь не была трусихой, но тут невольный ужас сковал меня. Вся дрожа от страха, я ждала приближения чудовища. И оно приблизилось.
Два блестящих круглых глаза смотрели на меня минуту, другую, и вдруг что-то сильно ударило меня по голове
Я громко вскрикнула и без чувств грохнулась на пол.
* * *
Скажите, какие нежности! Из-за всякого пустяка хлоп в обморок! Неженка какая! услышала я грубый голос, и, с усилием открыв глаза, я увидала перед собой ненавистное лицо Матильды Францевны.
Теперь это лицо было бледно от испуга, и нижняя губа Баварии, как её называл Жорж, нервно дрожала.
А где же чудовище? в страхе прошептала я.
Никакого чудовища и не было! фыркнула гувернантка. Не выдумывай, пожалуйста. Или ты уж так глупа, что принимаешь за чудовище обыкновенную ручную сову Жоржа? Филька, иди сюда, глупая птица! позвала она тоненьким голосом.
Я повернула голову и при свете лампы, должно быть принесённой и поставленной на стол Матильдой Францевной, увидела огромного филина с острым хищным носом и круглыми глазами, горевшими вовсю
Птица смотрела на меня, наклонив голову набок, с самым живым любопытством. Теперь, при свете лампы и в присутствии Матильды Францевны, очевидно, она вовсе не казалась страшной, потому что Матильда Францевна, обращаясь ко мне, заговорила спокойным голосом, никакого внимания не обращая на птицу:
Слушай ты, скверная девчонка, на этот раз я тебя прощаю, но смей мне только ещё раз обидеть кого-нибудь из детей. Тогда я высеку тебя без сожаления Слышишь?
Высечь! Меня высечь?
Покойная мамочка никогда даже не повышала на меня голоса и была постоянно довольна своей Ленушей, а теперь Мне грозят розгами! И за что?.. Я вздрогнула всем телом и, оскорблённая до глубины души словами гувернантки, шагнула к двери.
Но несносный голос Баварии снова остановил меня.
Ты, пожалуйста, не вздумай насплетничать дяде, что испугалась ручной совы и грохнулась в обморок, сердито, обрывая каждое слово, говорила немка. Ничего нет страшного в этом, и только такая дурочка, как ты, могла испугаться невинной птицы. Ну, нечего мне с тобой разговаривать больше Марш спать!
Мне оставалось только повиноваться.
После нашей уютной рыбинской спаленки какой неприятной показалась мне каморка Жюли, в которой я должна была поселиться!
Бедная Жюли! Вероятно, ей не пришлось устроиться более удобно, если она пожалела для меня своего убогого уголка. Нелегко, должно быть, ей живётся, убогой бедняге!
И, совершенно позабыв о том, что ради этой «убогой бедняги» меня заперли в комнату с совою и обещали высечь, я жалела её всею душою.