Владимир, начала Покровская совершенно тем же тоном, что давеча на улице. Мне нужно с вами поговорить. У вас есть время?
Сколько угодно. А что случилось? И как вы меня нашли?
Она самодовольно улыбнулась.
Я же пишу детективы, Владимир! У вас есть сотрудница по имени Жанна?
Береговой хмуро взглянул на нее и уставился на дорогу. Метель все усиливалась, и ехал он медленно. Будь его воля, он бы вообще остановился!.. Он ничего не понимал, и разговаривать не желал, и решительно отказывался осознавать, что знаменитая Марина Покровская, краса и гордость издательства «Алфавит», любимая писательница его матери, сидит сейчас рядом с ним в его собственной машине!..
Я не хочу!..
Так вот, Жанна. Она вас обожает, Владимир! Я позвонила к вам в отдел и сказала, что у меня опять не работает компьютер. А починить его можете только вы, ибо я больше никому, никому на свете не могу доверить свои бесценные рукописи! И я спросила, как мне вас найти. И они, конечно, не смогли от меня отвертеться! Ну, то есть Жанна не смогла. Она сдала мне все пароли и явки, Владимир! То есть мобильный, домашний, мамин и все имеющиеся в ее распоряжении телефоны! И сказала, что по средам вы уж почти месяц посещаете триста девятнадцатую клиническую больницу и на работу приезжаете не раньше двенадцати. Я произвела нехитрые вычисления тут он глянул на нее внимательно и с подозрением, но Покровская была совершенно серьезна, вызвала такси, и вот я здесь, Владимир!
Почему вы все время называете меня Владимир?
А разве вы Петр? удивилась Покровская.
На этот вопрос Береговой не смог ничего ответить, и некоторое время в машине царило молчание.
Снег летел, и «дворники» мотались по лобовому стеклу.
Слушайте, вдруг сказала звезда совершенно обычным, нормальным, человеческим голосом. Я все понимаю! Нет, на самом деле все! Я вам некстати, и мы почти незнакомы, но, ей-богу, мне нужно с вами поговорить!..
Береговой вспомнил, что Ольга из отдела русской прозы тоже повторяла, что должна с ним поговорить, а потом показала фотографии трупа, которые выложила в Интернет!.. И сказала, что во всем виновата эта сука Митрофанова!..
Вы знаете, что Катю Митрофанову пытались убить?
Да ладно!..
Да не ладно!..
Береговой опять взглянул внимательно. Она была очень серьезна. Даже покивала, подтверждая, да, да, пытались!..
В ее собственной квартире, между прочим! Как раз в тот день, когда вас ну, когда она вас вышвырнула, короче! То есть произошла вся эта петрушка в «Чили», вы публично пообещали доказать, что она чуть ли не укокошила того типа, и вечером ее пытались задушить!
Я не пытался ее душить!
Покровская нетерпеливо взъерошила и без того взъерошенные волосы.
Да я и не утверждаю, что пытались именно вы! Но, согласитесь, мотивы у вас были! И есть.
Идите. Вы. К чертовой. Матери, четко и раздельно выговорил Владимир Береговой, съехал на присыпанную мокрым снегом обочину и тормознул так, что Покровская почти ткнулась носом в свои джинсовые колени. Выметайтесь. Я вас дальше не повезу.
Она покрутила головой и фыркнула. Кругом был лес, пустая дорога, снежная круговерть.
У вас есть сигареты?
Выметайтесь из моей машины!
Тю!.. сказала писательница, как ему показалось, с некоторым уважением. Сама не пойду. Вытаскивайте силой.
«Дворники» стучали, и снег летел.
Что вы знаете об убийстве, Володя? С чего вы взяли, что Митрофанова к нему причастна?
Он молчал. Ему вдруг пришла в голову ужасная мысль.
А когда ее пытались задушить?
Вечером того же дня, когда она вас выперла.
Это точно?
Абсолютно.
Я был возле дома Митрофановой. Тем самым вечером. Я приезжал, и уезжал, и снова возвращался, и даже напугал какую-то парочку с пакетами и нелепой корзинкой!.. Я приехал, чтобы показать ей те самые фотографии и заставить ее во всем сознаться!.. Я был очень зол на нее. Я пытался ей звонить, но она не подходила к телефону!.. Конечно, я уехал, даже в подъезд не заходил, но я же был там!..
Об этом никто не должен узнать. Женщина, которая сидит рядом с ним, враг. Она сильна и опасна.
Его выгнали с работы под совершенно нелепым предлогом. Теперь его могут засадить за решетку просто так. Потому что они сильнее, они явно что-то скрывают. Им нужна жертва, и жертвой назначен он, Владимир Береговой.
Он бы с удовольствием задушил и Митрофанову, и эту, что сидит рядом, тоже!..
Девочка, разве так можно? Анна Иосифовна стремительно поднялась, подошла и положила Митрофановой на лоб узкую прохладную руку. Вроде бы температуры нет. Но все равно нужно было остаться дома и как следует отлежаться! У тебя же совсем голос пропал!
Ничего, мужественным контральто, чем-то напоминающим поливановское, отозвалась Катя. Я и так два дня не выходила на работу, а больничного у меня нет.
Ах, какие глупости! отмахнулась директриса. Больничный! Тебе нужен не больничный, а крепкий чай с молоком, теплое одеяло и хорошая книжка! Я сейчас распоряжусь, и тебя отвезут домой.
Не стоит, Анна Иосифовна! взмолилась Катя. Я вас прошу! Я нормально себя чувствую, не надо меня домой!
Ей не хотелось домой еще бы!.. Там было страшно, холодно и все еще пахло лекарством так ей казалось. И коврик, по которому она ползла, пытаясь дышать, ползла и билась головой о стены и мебель, так и лежал, свернутый, в прихожей. Почему-то она до сих пор его не выбросила. И ей все время не хватало воздуха. Она держала окна открытыми и все равно не хватало.
Н-ну, напрасно, с сомнением протянула Анна Иосифовна. Не люблю, когда дети болеют! Есть в этом нечто неправильное. Болеть должны старики.
Катя, подыгрывая, улыбнулась благодарной улыбкой хорошей девочки. Если бы Анна Иосифовна знала причину ее «болезни», наверное, сошла бы с ума.
Или нет?..
Она всегда преувеличенно беспокоилась о своих великовозрастных «детях», собранных в издательстве, «под крылышком», вникала в их дела, иногда неожиданно подкидывала денежек в виде каких-нибудь премий, отправляла в дорогостоящие командировки, и Катя Митрофанова вдруг первый раз в жизни подумала, что понятия не имеет, так ли уж ее любит Анна Иосифовна, или все это делается для того, чтобы скрыть крайнее равнодушие и к людям, и к жизни.
Мы все какие-то странные в последнее время, задумчиво произнесла директриса и вздохнула. Впрочем, это понятно и объяснимо. Даже Саша, на что уж сдержанный мальчик, но нервничает, нервничает, я же вижу!
Саша нервничает?.. Митрофанова удивилась. Ничего подобного она за Стрешневым не замечала, хотя общалась с ним гораздо больше Анны Иосифовны. Или та что-то знает, чего не знает она, Катя?.. Нет, он, конечно, друг до известной степени! но расслабляться нельзя ни на секунду, иначе друг обойдет ее на повороте, оставит позади, уйдет вперед, только его и видели.
Ну, ничего, ничего. Скоро Новый год, выпадет снег, укроет все наши печали, и заживем мы по-прежнему, хорошо и спокойно. Правда, Катюша?..
Митрофанова думала о Стрешневе.
А?..
Директриса усмехнулась едва заметно.
Что там с программой продвижения Манечкиного романа?..
Я принесла распечатки, Анна Иосифовна. Вот, взгляните. Это предполагаемые затраты на прямую рекламу, ну, там все, как всегда, метро и «наружка», а это планы по встречам в крупных книжных магазинах. На первом месте, конечно, «Москва»
К Леденевой надо бы съездить, озабоченно вставила Анна Иосифовна и черкнула что-то на хрусткой бумажке с ее личным вензелем. Блеснуло золотое перо. Сто лет не виделись!
Мариной Леденевой звали директора огромного книжного магазина на Тверской.
Потом питерский «Буквоед». У них всегда продажи хорошие, и Поливанова очень любит в Питер ездить. Ну, то есть Покровская, сказала Митрофанова.
Любит, отправим, директриса улыбнулась доброй улыбкой и любовно взяла со стола свежевыпеченную Манину книгу. Осмотрела со всех сторон, кажется, даже погладила и едва удержалась, чтобы не прижать ее к груди. И спросила, не меняя тона: Зачем ты уволила этого славного мальчика из электронного отдела? Нехорошо, Катюша!..