Раз «ничего не обещал», значит, дело плохо, вот как понял заведующего Береговой. Значит, надежды почти нет. И вполне может статься, что операции никакой не будет вовсе, мать вернется домой, и и
Дальше он думать не мог. Как будто дверь закрывалась дальше нельзя.
Мам, смотри, вот тут котлеты, только их надо погреть. Он заговорил опять очень быстро и громко. Я рецепт у Вайля перепер, «Русская кухня в изгнании», блеск! Я даже лук на терке тер! На мелкой! Ты знаешь, что получается из лука, если тереть его на терке?..
Мать смотрела на него с грустной улыбкой.
Из него получается лужа! Самая натуральная лужа. И вообще его надо тереть в противогазе. Но я справился! А потом еще белки взбивал, а из желтков себе яичницу поджарил, только она вышла странная.
Володь, что случилось? перебила его мать.
А что такое? удивился Береговой, как ему показалось, очень натурально. В каком смысле случилось?
У тебя все в порядке?
Он по одному выуживал из пакета диски в целлофановых пакетиках и складывал друг на друга. Сначала долго копается в пакете, потом выудит, положит и посмотрит!..
У меня все чудесно, уверил он, вытащив последний. Я устал чего-то.
Вот и не ездил бы!
А котлеты?..
Сам бы и ел!
«Сам» он ничего не ел одному ему было неинтересно. Он даже сыр ленился себе отрезать, кусал от целого куска, заедал батоном и захлебывал остывшим чаем, и все было невкусное, пресное, жесткое, как картон.
Вся жизнь Владимира Берегового с тех пор, как заболела мать, стала похожа на картон.
И еще Митрофанова выгнала его с работы.
Меня выгнали с работы, представляешь, мама?! Меня никогда раньше не выгоняли, да еще публично, да еще так унизительно! Я был к этому не готов. Нет, в трудностях закаляется характер, это всякий понимает, но вдруг характер так и не закалится, а деньги кончатся совсем?! Что мы с тобой станем делать, мама?! Как я буду тебя спасать?! И мне страшно. Я совсем большой мальчик, но если бы ты знала, мама, как мне страшно!.. Я совсем один.
Тебе бы в отпуск, сказала мать, рассматривая его. Может, хоть денька на три съездил бы, Володя? Вон хоть в Завидово! Ты же любишь речку
Какая речка! воскликнул Береговой, опять очень «натурально». Ноябрь месяц на дворе! Скоро снег пойдет. Вот ты поправишься, вместе тогда съездим.
Ну да, тут же согласилась мать. Конечно.
Они помолчали, думая об одном и том же как им страшно и не верится в то, что может вернуться прежняя прекрасная беззаботная жизнь с выходными в Завидове, детективом по вечерам, чаем с чем-нибудь «вкусным» из любимой кружки и поездками по магазинам Береговой ненавидел эти поездки!
Странная штука. Раньше ему казалось, что живет он трудно, гораздо труднее, чем все остальные люди, и только недавно он понял, как легко и весело ему жилось на самом деле!..
Мам, я не завтра приеду, а послезавтра
И послезавтра не вздумай! Мне ничего не нужно! За бульон спасибо и за Вайля тоже, в смысле котлет, но здесь прекрасно кормят, как в ресторане!
Ясный хобот.
Володя!
Ну, это просто такое выражение, мам.
Привези мне детективов, попросила она. Вот Покровская мне нравится! Ее твое издательство издает, да?
Береговой чуть не завыл.
Умных книг не вози, там одна тоска! А Покровскую можно. У нее про любовь хорошо получается. И про убийства! Она засмеялась. Я прошлую ночь заснуть не могла, все читала. И ведь никак не оторвешься!
Береговой погладил ее по голове, как нежный родитель, и она пошла его провожать. Вниз он ее не пустил, только до лифта, и потом все вспоминал, как она засмеялась и попросила детективов!
Он вышел на улицу, вдохнул сырой, морозный воздух и поднял воротник куртки. Было ветрено, сыпала крупа, и туча, свинцовая, тяжелая, нависала над больницей и дальним лесом. За воротник все равно попадало, на шее таяли ледяные крупинки, и он бежал все быстрее.
Зачем он бежит?.. Торопиться все равно некуда. Единственное сегодняшнее дело заехать к матери уже завершено. И дальше что?..
Береговой почти добежал до машины, нащупал в кармане ключи, и тут его окликнули:
Молодой человек!
Он оглянулся, прищурился, ничего не понял. Смахнул с ресниц снежинки и моргнул.
К нему неторопливо приближалась Марина Покровская та самая, что «хорошо» писала про любовь и «страшно» про убийства. Никак не оторвешься!..
Вы Владимир, да?..
Да, пробормотал он с некоторым сомнением, рассматривая ее.
В издательстве они встречались очень редко. Покровская посещала исключительно «бабкин терем», пятый этаж, где царила Анна Иосифовна, а он все больше торчал у себя в кабинетике. Несколько раз водитель привозил к нему в отдел ее ноутбук с коротенькими записочками, вроде «через три минуты после запуска уходит в черное поле» или «виснет сразу после сохранения». Береговой вправлял ноуту мозги и возвращал водителю с «самой» не разговаривал ни разу.
В последний раз он видел ее в «Чили» в тот самый гадкий день его жизни!.. Вспомнив, как именно все было, Береговой тяжело покраснел, до лба, до корней волос, и шее, на которую сыпался снег, моментально стало жарко.
Я не хочу!
Чего не хотите? удивилась Покровская.
Ничего не хочу! Вспоминать не хочу. Заново переживать унижение. Выглядеть идиотом или буйнопомешанным. Разговаривать с вами не хочу тоже. Почему я сказал это вслух?..
Владимир, начала писательница Покровская проникновенно и так же проникновенно взяла его под руку. Он уставился на ее перчатку на рукаве его собственной куртки. Уделите мне несколько минут. Мне бы хотелось
Вдруг со стороны автобусной остановки, на которой толпился народ, жался от снега под узкую крышу, набежала какая-то тетка в длинном пальто. Шапка съезжала ей на глаза, и она то и дело нетерпеливо задирала ее.
Ой, здрасте, вы Марина Покровская? Я вас сразу узнала! А вы как здесь? Или у вас тут лежит кто?.. Можно мне автограф? Ой, мы все, все вас читаем! На работе девочки только и ждут, когда новая книжка появится!.. Только вы больно долго пишете! Если я расскажу, что вас видела, никто не поверит!
Пока разбирались с бумажками и ручками «ой, а у вас есть чем написать, а то у меня нечем!» Береговой пришел в себя.
Писательница Покровская сияла улыбкой, кивала, обещала, что вскоре выйдет новый интересный роман, передавала приветы всем, всем «девочкам на работе, которые ее читают», и немедленно согласилась «сфотографироваться вместе на телефон».
Народ на остановке смотрел во все глаза.
Потом она сунула Береговому теткин телефон «сфотографируйте нас, пожалуйста!» вместе с теткой посмотрела, хорошо ли вышло, еще раз передала всем приветы, взяла у него телефон, вернула счастливой владелице и как-то моментально забралась в его машину.
Береговой заглянул и впрямь сидит!..
От остановки потянулись еще какие-то люди, и Покровская скомандовала тихо и решительно:
Быстро! Садитесь, и поедем!..
Береговой сел за руль, и они поехали.
Ничего страшного, конечно. Просто пришлось бы автографы еще час раздавать, а я замерзла, пока вас дожидалась. Она оглянулась на остановку, размотала шарф и вздохнула. Я вообще-то так никогда не делаю, но сегодня холодно очень.
Холодно, согласился Владимир Береговой.
А кто у вас в этой больнице?
Мама.
И что у нее?
Он пожал плечами, и продолжать расспросы она не решилась. Он тоже ни о чем не спрашивал никак не мог взять в толк, что происходит.
Что происходит-то?!
Покровская искоса посмотрела на него, и он взглянул тоже. У нее горели щеки видно, и вправду долго пробыла на улице. От шарфа, который она держала на коленях, пахло духами, тревожно, волнующе. На коротких волосах, постриженных как-то беспорядочно и непонятно, блестели капельки воды. Длинные ноги в джинсах почти упирались в панель, но сказать, чтобы она отодвинула кресло, Береговой не решился.
А еще у нее был портфель. Не дамская сумочка размером с ладошку, а именно портфель, довольно потасканный, на широком длинном ремне. Он ей мешал, и в конце концов она засунула его в узкую щель между сиденьем и дверью. И вздохнула с облегчением.