Я предупреждала, что не стану объяснять свои мотивы. И не стану.
Это очень глупо, я откинулся на спинку диванчика, чтобы непринужденной позой смягчить свои слова, вы полагаете, что сможете уладить все сами, но вы не сможете.
Она вздрогнула, словно я сказал бог знает какую грубость, и вдруг спросила тихо:
Почему вы так думаете?
Потому что, если бы могли уже уладили бы. Очевидно, что это не в ваших силах. Вы из тех людей, которые не могут просить помощи, но это не значит, что помощь вам не нужна.
Она вдруг насмешливо прищурилась:
А вы значит, Айвенго, который явился мне помогать? она вскочила со стула, видимо, смотреть на меня сверху вниз было удобнее. Бросьте ваши приемы! Или вы думаете, что вы единственный, к кому я могу обратиться?
Я единственный, кто вас пока не сдал, парировал я. Соня ошеломленно взглянула на меня, а я малодушно продолжил, ваш начальник не будет вас защищать, это невооруженным глазом видно.
Она вдруг как-то сникла, пленительно-округлые плечи дрогнули, потом снова взглянула на меня, и я отметил, что глаза у нее неестественно блестят, словно от сдерживаемых слез, а губы дрожат, заставляя меня представлять, какие они на вкус.
Я знаю.
Расскажите все, Софья Станиславовна, мягко предложил я. Вам полегчает, уверяю вас. Хуже все равно не будет, мы с вами не под протокол беседуем.
Зачем вам это? ожидаемо поинтересовалась Соня.
Не люблю неразгаданных загадок.
Она скрестила руки под грудью, словно защищаясь от меня, вызвав во мне этим волну приятного возбуждения, потом сказала:
На самом деле, мне нечего рассказывать особо. Большую часть вы выяснили мы с Олегом познакомились, когда совместный проект начали. Почти год работали над ним. И потом поссорились. Накануне открытия был банкет на первом этаже нового здания узкий круг, только коллеги и знакомые. Тогда на банкете он вдруг сказал, что планы изменились, что здание он оформит себе лично в собственность, что никакого приюта не будет, а я наивная дура. Ну это если вкратце.
Как он это объяснил? удивился я, поправьте, но ведь деньги из казны можно украсть и менее экстремальным способом. Он же и так распоряжается средствами в городе, может сколько угодно стащить из регионального бюджета, и никто не заметит. Значит, хотел именно вас подставить?
Соня покачала головой:
Я не знаю. Понимаете, Ростислав Сергеевич, это федеральные деньги, рано или поздно меня спросят про них, и что я отвечу? Что, по сути, куда-то их дела? Мне не поверит никто. Меня один черт посадят, либо за покушение, либо за коррупцию, она горько усмехнулась, а я ощутил неведомое мне прежде желание обнять ее, укрыть от всего мира.
Вместо этого я, ненавидя себя, сдержанно сказал:
Должен заметить, что положение у вас незавидное. Но, однако, оно не объясняет, по какой причине вы схватились за пистолет. Зачем стреляли в зама губернатора?
Этого не скажу. Того, что уже сообщила вам хватит для мотива. И довольно.
Я собирался было сказать ей, что договаривать следует до конца, но тут зазвонил мой мобильник, и извинившись, я полез в карман. На экране высветился номер одного из моих оперативников, а они не звонили без нужды:
Да, Андрей, что случилось?
Я твой радостный вестник, заржал мой боевой товарищ. Прикинь, Рост, приехал ко мне мужик из Смольного выдал показания потерпевшего, на основании которых уголовное дело о нападении на зама губернатора нужно прекратить. Замглавы города пришел в себя, рана у него не очень серьезная, кстати, и никаких претензий к подследственной не имеет, о чем и написал официально и велел сворачивать дело. По его показаниям он дал ей свой пистолет подержать, и тот случайно выстрелил. Так что за вновь открывшимися обстоятельствами прекращаем. Ну что полегчало? Мы-то боялись, что его на контроль в следственный комитет возьмут, раз большая шишка в потерпевших. По такому поводу и напиться можно!
Мне стало холодно, словно из помещения я вышел на октябрьскую улицу. С трудом выговорив:
Спасибо, Андрей, я повесил трубку. Вот как, дело прекращено. С одной стороны это было прекрасно видимо, этот Олег решил не наказывать Соню за импульсивный поступок, но с другой это означало, что я больше никогда ее не увижу. Никогда. это слово вспыхнуло в груди, больно опалило сердце, и дышать стало трудно.
На мгновение я даже позабыл о том, что она только что рассказала о деньгах. Стараясь, чтобы голос мне не изменил, я сообщил, как можно более холодно: