Кирсановы меня с землей сравняют, если узнают он серьезно обеспокоен, судя по колебанию голосовых связок. Кидает дипломат на пол, с большим усердием создавая хаос на рабочем месте. Но порядок, судя по всему, его совсем не интересует. Если не найду этот проклятый договор если он попадет не в те руки стоя ко мне спиной, наклоняется и рыскает в нижних отделениях стола.
Дяденька меня не замечает, продолжая разговор. И я не спешу выдавать свое присутствие, потому что заинтригована. О какой бумажке идет речь, за которую Кирсановы его, так скажем, не похвалят?
Однако подробностей в диалоге он не выдает.
Я знаю, знаю. Как найду, тут же тебе наберу. До скорого, молвит едва разборчиво из-за тихого тона и прекращает звонок.
Затем с громким вздохом убирает телефон в карман пиджака, закрывает последний ящик и руками опирается о край стола. Низко склоняет голову и мрачно ею качает. Поиски завершились провалом.
Любопытно. Очень любопытно.
Подчиненный Кирсановых шарахается, когда, наконец, обнаруживает мое присутствие в кабинете.
Вот уж не думала дожить до того дня, когда для кого-то стану невидимкой.
Вы вы кто? он сглатывает, хватаясь за горло. Ох, как же нервничает, обдумывая, какой лакомый информационный кусочек я уловила своим чутким слухом.
Даниэла Покровская, очаровательно улыбаюсь ему. А вы кто?
Как вы здесь оказались?
Кисло киваю на стопку бумаг.
Мы с вами отныне коллеги. Надеюсь, конечно, что ненадолго.
Стажерка? брюнет расслабляется.
Я похожа на стажерку?
Ах да. Я действительно кто-то вроде подручного человека на низкосортной должности.
Кем вы работаете в этой фабрике чудес Кирсановых? я обвожу помещение руками, произнося слова с отчетливой саркастичной ноткой в голосе.
Я несчастный запинается, его узкие глазенки вовсю носятся вдоль моего тела, изучая изгибы. Особенно впечатляется глубоким V-образным вырезом и показывающейся ложбинкой, поскольку таращится туда как минимум секунд двадцать. Александр. Секретарь Феликса Орлановича.
Вот оно что, я улыбаюсь шире. Александр, вы, похоже, ищете что-то важное? Нужна моя помощь?
Нет! он неожиданно вскрикивает. Нет, не нужно, эм, Даниэла.
Точно? Я очень способная, ненароком провожу ладонью по груди, скольжу пальцами вверх, касаюсь ключиц, шеи.
Соблазню простака на раз-два. Процесс запущен. Его челюсть ползет вниз, а из взгляда исчезает какая-либо осмысленность. Прикусываю губу, и вот Александр стоит передо мной, как овощ, которому не связать и двух слов.
Простите, что подслушала ваш разговор, делаю виноватое личико и складываю руки в молитвенном жесте, теснее смещая груди вместе. Мужичок облизывает рот, глядя на мой бюст, как загипнотизированный. Кажется, вы собираетесь подставить своего то есть нашего босса?
Ему требуется какое-то время, чтобы сообразить ответ.
Н-нет.
Уверены?
Он тяжело дышит. Трогает большим пальцем обручальное кольцо, но взгляда от моих сисек не отводит.
Уверен.
Козел.
Я опускаю руки и плотно прикрываю свою драгоценную, упругую троечку полами пиджака, застегивая на пуговицы. Как по щелчку, внимание Александра возвращается к моим глазам.
Что ж, вероятно, я ошиблась.
Ни черта.
Да-да, ошиблись, Даниэла.
Я наблюдаю за тем, как он в спешке совершает контрольный осмотр поверхности своего письменного стола, хватает с пола дипломат и широкими шагами топает к двери.
Это кажется безумием, но я вдруг ловлю себя на мысли, что должна во что бы то ни стало разыскать упомянутый в его телефонной беседе договор.
Если этим можно навредить Кирсановым, или по крайней мере обзавестись хоть каким-то рычагом давления, то я постараюсь.
Глава восьмая
МАКАР
Если однажды меня спросят о самом лучшем дне в моей жизни, я без промедлений отвечу: «День, когда мой папаша сдох».
У меня с ним были натянутые отношения, выражаясь очень деликатно.
Я не разделял любовь братьев к отцу. Не видел в нем опоры и уж точно не знал его любви. Но прекрасно помню лживую заботу, которую он с обожанием и мастерством демонстрировал на публику, появляясь где-либо с нами.
До сих пор задаюсь вопросом: этот человек вообще любил кого-то, кроме себя и денег?
Я, Рома и Феликс ничего для него не значили, но братья считают иначе. Наверное, я мог бы сказать им правду о том, какой монстр воспитывал нас. Тем не менее, не решался и вряд ли решусь. Это разобьет им сердца.
Я предпочитаю обходиться одной сломанной душой собственной.
А судьба, похоже, не собирается упрощать мое существование, да? Подсовывает девчонку из прошлого, вытаскивая из глубин сознания паршивые воспоминания. Один образ тянет за собой другой, и так до бесконечности, пока в конечном итоге давно былое не затаскивает разум в мощную бурю.
Часто сравниваю свою голову с жилищем барахольщика, страдающего накопительством. Столько ненужного хлама, от которого по-хорошему нужно избавляться, но я храню весь мусор, сдувая с него пылинки. Плохое, хорошее все хламится в одной куче, поэтому я давно перестал разделять и отличать одно от другого.
Узнав, что Даниэла будет работать на нас, я взялся за сигарету. До этого не курил два года.
Нервишки взбунтовались, вынудив схватиться за отраву. Теперь бы оторваться от фильтра. В никотиновом тумане, которым пропитался мой кабинет, проще думать о Покровской и о том, какую дичь она вытворяла в школьные годы.
Про таких, как она говорят: «Ах, это же та самая главная школьная сучка!», которая скорее глотки всем вокруг перегрызет, но отстоит свою правоту и удержит корону на голове. Редкостная, но незабвенная дрянь, в которую я когда-то по уши втрескался.
Рома и Феликс об этом по-прежнему ни слухом ни духом. Я стыдился чувств к Даниэле.
Мне казалось, что я предавал своих братьев. Каждый раз, когда видел эту роковую красотку с роскошными шелковистыми локонами цвета горького шоколада и млел от того, как она взмахивала ими, как они пружинили при грациозной походке; каждый раз, когда смотрел в ее пронзительные васильковые глаза, глядевшие на меня в ответ с презрением и исступленностью.
Знойная красавица пленяла да так, что век в слюнях топиться, рисуя образ девушки в воображении.
Черт, после выпуска из школы я ни на день не забывал Дану. Ненавидел и желал ее.
В то время как мои братья покрывали это имя проклятиями, я как придурок восхвалял ее голос, полный яда, и грезил о пухлых губах. Наверное, я родился чокнутым. Хотя по всем справкам психически здоров и уравновешен.
Дана пробуждала во мне какой-то особый вид безумия.
Сейчас, вместо того, чтобы заниматься решением рабочих вопросов, я думаю, под каким предлогом затащить брюнетку в свое прокуренное логово.
Я же ее босс, в конце концов. Поводов масса.
Фантазируй, Макар. Фантазируй.
По стационарному телефону связываюсь с Настей из приемной.
Солнце, хочу булочек. Скажи Дане, чтобы сбегала до пекарни и купила мне парочку синнабонов.
В желудке как по команде заурчало. Представляю свежее тесто, покрытое волнами глазури и укутанное в аромат корицы, и быстро добавляю:
Пусть бросает все дела. Если не управится за полчаса, я съем ее. Так и передай.
Едва завершаю вызов, дверь в мой кабинет распахивается.
Что еще за: «Скажи Дане, чтобы сбегала до пекарни»?! злится Покровская.
Я широко улыбаюсь. Слышала, значит?
Что непонятного? Я хочу, чтобы ты купила для меня
Плевать, что ты хочешь, придурок, она безапелляционно перебивает меня, насаживая на свой грубый и острый, как копье, комментарий. Обращайся в таком пренебрежительном тоне с белобрысой великаншей, она машет рукой в сторону двери позади себя, намекая на Настю. Но не со мной. Я тебе не девочка на побегушках.
Я нагло прохожусь взглядом по телу Даны, задерживая внимание на соблазнительном декольте.