Твое согласие на продажу дома.
Какого дома? Стася нахмурилась.
Моей матушки, чтоб ей мать поморщилась и помахала перед носом платком. Господи, зачем тебе эта зверюга? От нее воняет!
Вот это было ложью. Бес всегда отличался чистоплотностью, и теперь от возмущения фыркнул даже, а после открыл рот и издал тонкий жалобный звук.
И орет опять же ладно, это формальность. Бумаги я принесла, матушка вытащила из сумочки бумаги. От тебя нужно только подписать.
Дом? повторила Стася.
Дом, дом господи, ты еще и соображаешь туго? Пьешь? Употребляешь?
Стася замотала головой.
Значит, просто тупая. Я говорила Коленьке, что нет смысла с тобой возиться. Надо было замуж выдать и все но нет, он был таким же упрямым, как ты. И вот что получилось.
Ее губы нервно дернулись.
Бабушкин дом? Стася потянулась к бумагам и осторожно взяла их. Мое согласие?
Она оставила завещание, матушка скривилась. Будто эти развалины кому-то да нужны. Мне повезло, что их вообще согласились снять
Завещание?
Дом?
Место, где Стася росла и была счастлива? Она вдруг вспомнила это ощущение света и тепла, бесконечного безбрежного счастья, когда наперед известно, что все-то будет хорошо, что иначе и невозможно.
Старая ива за забором.
Тонкие желтые ветки ее.
И вишни, которые вызревали темными, черными почти. Стася забиралась на дерево и, устроившись в развилке, рвала их и ела, слушая возмущенные голоса скворцов, полагавших, что вишня принадлежит им.
Ты сдавала дом?
А что нужно было делать? удивилась матушка. Его хотят купить и цену дают нормальную, но мне сказали, что без твоего согласия не обойтись
Продать.
Он ведь небольшой. Две комнаты всего и кухонька. Печь, которую бабушка растапливала даже летом, потому что настоящий хлеб получался только в ней, а магазинный она не признавала. Скрипящие полы. И чердак, где сохли травы и колбасы, и потому пахло там волшебно.
я согласна уступить тебе треть суммы, это хорошее предложение, хотя очевидно, что ты
Нет, Стася сжала документы. Я не буду его продавать! Не буду и все и тебе не позволю!
Неблагодарная, матушка не стала кричать, но укоризненно покачала головой. После всего, что мы для тебя сделали? Да Коленька в гробу переворачивается, наверное
Она всхлипнула, но плакать не стала.
Ты ты не имеешь права. Не имела, Стася тряхнула головой, понимая, что еще немного и сорвется на крик, а это будет значить, что она, Стася, проиграла.
Надо успокоиться.
Надо просто относиться к матушке, как к капризному клиенту, который ищет повода поскандалить. И тогда
Ты не имела права молчать. Ты должна была сказать, что дом принадлежит мне
а документы оформлены. И тоже странно, ведь Стася не вступала в права наследства. Но документы оформлены и давно? Да. Дядя Коля? Пожалуй, матушка бы не упустила случая перевести дом на себя, а он не стал бы. Надо будет съездить на могилку, посадить цветы или что там еще принято на кладбищах делать? И к бабушке наведаться. И как вышло, что она, Стася, взяла и забыла о родных людях?
Кот заурчал.
Он подобрался к Стасе, ткнувшись лбом в колени, и голос его раскатистый разнесся по квартире, наполняя ее.
Боже, какая громкая тварь! матушка подняла руку к вискам. Анастасия, ты совершаешь ошибку.
Возможно.
Она совершила огромное количество ошибок. Одной больше, одной меньше но дом она не отдаст. И документы на него тоже.
Господи, ну зачем тебе он? матушка всплеснула руками. Да еще пару лет и за него вообще не дадут и копейки
большой двор и крапива, которая имела обыкновение прятаться в зарослях малины. Она выползала изпод них, выставляя колючие зеленые лапы, выпускала молоденькие побеги, которые прятались в траве, норовя ужалить. И тогда дед брался за косу.
Он правил ее долго, старательно, приговаривая, что инструменту уважение надобно не меньше, чем людям.
Жить буду, сказала Стася.
А матушка лишь вздохнула.
Там?
Там.
Там воды нет. И туалет на улице
Справлюсь.
Бабушка ведь справлялась, и у Стаси получится. И и может, она раньше не понимала, насколько ей тяжело в городе, как давит он, как мучит Почему-то казалось, что матушка станет уговаривать, угрожать, обвинять в неблагодарности. И Стася заранее испугалась, что не выстоит. У нее никогда-то не хватало сил воевать, а потому она мысленно взмолилась.
Никогда и ни о чем она не просила Бога, и вовсе даже в него не верила, наверное, поэтому и просить-то стыдно. И если не Бога, то мироздание, вселенский разум или что там есть. Она, Стася, ничего другого не желает, кроме как вернуться домой.
И разве это много?
Нужно просто, чтобы матушка отступила, чтобы позволила. Это желание ощущалось горячим комом в груди, оно отбирало все силы, не оставляя Стасе ни капли. Пускай. Главное, что матушка вдруг моргнула растерянно, потерла виски. Она поднялась и, окинув Стасю презрительным взглядом, сказала:
Как знаешь. Только ты там так и помрешь, старой девой с котом
Права оказалась.
До свиданьица, госпожа ведьма, до свиданьица человек, плюхнувший последний мешок, кажется, с мукою, ибо поднялось над ним белесое облачко, попятился. И пятился до самой двери, а потом и за нею, стараясь одновременно и не пялиться на Стасю, и глаз с нее не спускать.
Как ни странно, у него получалось.
Стася вздохнула.
Спасибо, сказала она, почти не сомневаясь, что это тихое слово если и услышат, то воспримут совершенно иначе.
Хлопнула дверь.
Вздрогнул дом, как у него получалось, будто вот-вот окончательно пробудится ото сна, и вновь же не пробудился, погружаясь в прежнюю тяжкую дрему.
Стася почесала нос.
Хотелось чихать.
И еще плакать.
И она не знала, чего больше. А потому, почувствовав, как на кухне холодает, даже обрадовалась, ибо в присутствии Евдокима Афанасьевича рыдать она точно не станет. Как-то оно невместно?
Древнее какое-то слово, но донельзя правильное.
Доброго вам дня, вежливо сказала Стася, не оборачиваясь. Хотя по спине привычно побежали мурашки, а еще мелькнула мысль, что все это в высшей степени не нормально.
И мир этот.
И дом.
И призрак.
И вам, боярышня, тоже доброго дня, гулким басом отозвался Евдоким Афанасьевич, который был призраком весьма воспитанным.
Солидным.
Он и поклон отвесил, как заведено, рукой махнув так, что конец длинного рукава шубы скользнул по плитам. И сквозь плиты.
Позволено ли будет узнать, как состоялась поездка ваша?
Состоялась. Вот, Стася указала на мешки и мешочки, корзины с корзиночками, которых вроде бы было и не так мало, во всяком случае, когда носили, а теперь кучка гляделась жалкою.
И как вам?
В целом не знаю, честно ответила она, разглядывая корзину с рыбьими потрохами, с которыми нужно было что-то сделать.
Сварить?
Или так дать?
А если потравятся? Бес-то ладно, он, кажется, и гвозди сожрать способен без особого для себя вреда, правда, побрезгует исключительно ввиду того, что гвозди пища приличного кота недостойная. Но остальные-то еще малыши.
Тогда варить? И с мукой? Или с крупой? Или смешать с творогом и не варить? Проблема была не то чтобы великой, но с радостью заняла все внимание Стаси, потеснивши те, неприятные воспоминания. Пожалуй, когда бы не присутствие Евдокима Афанасьевича, она бы всецело ушла бы в нелегкие раздумья о кошачьем рационе.
Но призрак исчезать не торопился.
Глядел на Стасю.
Бороду оглаживал.
А она не могла отделаться от мысли, что в глазах его зеленоватых то ли сами по себе, то ли ввиду нынешнего нематериального состояния кажется никчемною. Глупою. И вовсе.
Меня, кажется, за ведьму приняли, сказала она, чтобы не молчать.
И потупилась, на потрепанные кроссовки глядя.
Быть ведьмой не так и плохо.
Кроссовки давно утратили исконную белизну, шнурки их потертые и вовсе отличались по цвету левый был зеленым, а правый ядовито-розовым. Носы кроссовок слегка потрескались, да и подошва отклеиваться начала в общем, не шли они ни в какое сравнение с роскошными сапогами Евдокима Афанасьевича.