Смотреть противно, как она по отцу убивается: не уважал никогда, не любил, женой не сделал. Просто ведь время проводил с ней все эти годы, а как надоела ушел.
Выкинул, как износившуюся вещь.
И самое отвратительное: захоти отец обратно к ней вернуться приняла бы обратно. После всего, что было, приняла бы
Оставь Лиану в покое. Лезть в бабскую голову себе дороже, отмахивается дед. А с отцом бы тебе примириться, ты у него один.
Надолго ли?
Вика горькая девочка со вкусом ягод на губах. Ей двадцать, и она здорова. Родит отцу хоть десять детей если я не обрадую семейство «верностью» молодой жены. Жаль, на камеру не заснял, но я до мелочей ее запомнил: шрам на бедре, три родинки на животе
дрожащие от испуганного наслаждения губы, и длинные ресницы, прикрывающие синеву глаз.
Он меня не примет, просто говорю я, ведь уже отболело это неприятие собственным отцом. Ты не сказал ему, что я в городе?
Тимур уехал в Петербург по делам фирмы. Я ему про тебя не говорил, но встретиться вам придется у меня юбилей, если ты не забыл.
И я приглашен, полувопросительно-полуутвердительно киваю.
Да, ты приглашен, по-стариковски раздражается дед. Праздник будет у Тимура, там всем места хватит. Что бы он там ни говорил ты мой внук, а так как я глава семьи мое слово закон.
И с этим не поспоришь. Слово Давида Ревазова закон.
Значит, я познакомлюсь с мачехой? усмехаюсь, предвкушая «сюрприз», который я устрою Вике.
Она в обморок упадет от ужаса дрожащая, слабая птичка.
Хм, Ратмир, ты ее не обижай Вику-то, дед выговаривает строго и чуть смущенно, сам стесняясь неожиданной мягкости, к которой никто не привык тем более он сам. Она неплохая, в общем-то, девчонка. Молодая совсем, глупая. Картинки малюет, художничает.
Изо всех сил сжимаю губы, чтобы злые слова не вырвались: как-же, хорошая девочка! Увела отца от мамы, а затем изменила ему с первым встречным.
Просто идеал!
Я буду паинькой, произношу то, что хочет услышать дед.
И, разумеется, это ложь.
Вот только как мне поступить: рассказать ли отцу, разрушив его жизнь? Пусть возвращается к матери, раз она так любит его и ноги мыть готова.
Или придумать что-нибудь еще?
Рассказать я всегда успею.
Ладно, дед, мне пора, поднимаюсь из мягкого, низкого и жутко неудобного кресла, и дед тоже встает, опираясь на любимую трость с набалдашником в виде головы тигра. Скоро бой, нужно готовиться.
Куда уж дальше готовиться вон, в синяках весь, ворчит он для вида, но я понимаю гордится. Видно это: по довольно прищуренным глазам, и уголкам губ, приподнятым в невидимой улыбке. А еще чемпион! Позволил так себя отделать, тоже мне.
Так я от ударов, как девка, не бегаю, смеюсь, вспоминая последний показательный бой. Дед, от ударов нужно защищаться, и бить сильнее. В этом я лучший.
Чемпион, соглашается дед удовлетворенно. Весь в меня.
Скорее всего, в тебя.
Главное, чтобы не в отца.
ВИКА
Разве ты не должна быть в клинике?
Отец обнимает, и я вдыхаю родной с детства запах.
Как же хорошо дома. Раньше меня раздражали массивные чехословацкие шкафы, обои в неизменный цветочек и ковер на стене в комнате родителей, который я не могла уговорить их снять.
А сейчас все это представляется таким любимым.
С радостью бы променяла холодный дом мужа на свою детскую комнату в двушке родителей. Вот только никто не позволит мне этого сделать.
Вика, ну ты чего? папа шепчет, чтобы не разбудить маму. Гладит по волосам теплой ладонью, и, если закрыть глаза, можно представить, что я снова маленькая. Тебе ведь в больницу нужно, Тимур сказал
Я уже была, отрываюсь от папы, и иду на кухню. Все со мной в порядке.
Еще одна ложь. В клинике я не была, и идти туда не собираюсь.
Как отъявленная прогульщица позвонила, и сказалась больной. Глупо, но как же мне это надоело: клиники, анализы, правильное питание.
Забыться бы.
Да только плохо это заканчивается, судя по прошлому разу, за который я себя корить буду всю оставшуюся жизнь. Любимый муж, нелюбимый а верность я ему обещала.
И, как всегда, солгала.
Пап, может ты с Тимуром поговоришь? решаюсь я поднять больную тему. Он ведет себя глупо, отказываясь сдавать анализы. Я здорова, а вот он, возможно, нет.
А сама что?
Меня он не слушает, отмахиваюсь от вопроса также, как Тимур от любых моих слов отмахивается.
Право же, зачем прислушиваться к жене? Да еще и карикатурной, как я: к блондинке и художнице.
Узнают засмеют. А то, что не зазорно мужчине проверить свое здоровье, будучи жителем двадцать первого века это очень умно, да.
Я постараюсь убедить Тимура, как всегда тихо и незаметно отвечает отец.
Не убедит. Но попытаться стоит.
Ты счастлива с ним, милая?
Нет! Нет, папа, я не счастлива с Тимуром!
Вот только сама не понимаю, что мне нужно. Муж не бьет меня, прямо не оскорбляет, дарит дорогие подарки. В деньгах отказа нет, как и в капризах, на которые Тимур сквозь пальцы смотрит. Художка для него такой-же каприз, как и сумка Биркин.
Блажь.
Да, я с ним счастлива, кладу ладонь поверх отцовской, желая успокоить. Тимура я люблю, как и он меня. Не переживай.
Не могу, ведь ты моя дочь, смеется папа, и кивает на остывающий чай. Пей.
Оглядываю отца с затаенной болью в сердце: как же он постарел, а ведь ему всего сорок лет. Младше Тимура почти на десять лет, но выглядит намного старше.
А все из-за меня. И мама из-за меня заболела так, что неделями с кровати не встает.
Пап, снедаемая чувством вины гляжу на его подрагивающие пальцы, которыми он неуверенно держит ложку, прекращай это. Я в безопасности, больше меня никто не тронет. Хватит пожалуйста, хватит. Это невыносимо.
Вика-Вика, вот будут у тебя дети поймешь.
Если будут.
Хотя, даже мне, бездетной, дыхание перехватывает, когда я представляю, что моего ребенка похитили также, как меня девять лет назад.
Два долгих дня в комнате размером в восемь квадратных метров. До сих пор перед глазами желтые обои, ссохшиеся у белой двери, мерзко воняющий матрас, брошенный у батареи, и черная мужская куртка вместо одеяла.
И окно, заклеенное малярным скотчем во множество слоев, который я отдирала. И когда справилась, увидела стену, и выла от отчаянья.
а затем меня освободили люди Тимура, с которым папа был дружен.
Может, и пойму, но Боже мой, неужели все это из-за какого-то клочка земли на Урале? повышаю голос, и отец прижимает палец к губам. Прости, я потише буду. Пап, я там даже не была. Почему ты не продал ту землю? Мы бы и сами тогда копейки не считали, и не боялись бы собственной тени.
Детка, это невозможно, разводит папа руками. Тот клочок земли, как ты выразилась, золотая жила. И всем выгодно, что она у меня находится во владении я ничего не добываю, и владею землей лишь по бумагам. Но если бы я выставил ее на торги
Началась бы война, да.
И каждый бы хотел забрать землю себе. А пострадали бы мы.
Итак-то, находились наглые и борзые те, что похитили меня, требуя отдать им либо наши несуществующие богатства, либо землю.
Землю, которую Тимур прибрал к рукам, обещая отцу защитить меня.
ГЛАВА 3
ВИКА
Сегодня к нам приедет Ратмир, заявляет Тимур, когда я приезжаю домой.
Твой сын? Замечательно, улыбаюсь мужу, внутри виной терзаясь за вранье. Наконец-то я с ним познакомлюсь! Тимур, ты давно должен был пригласить мальчика к нам.
Он не мальчик, Вика. Он старше тебя, и я Ратмира не приглашал. Да не суетись ты, не выдерживает муж. Отец настоял, чтобы я пригласил «мальчика» на ужин.
Хм, тогда понятно. Своего отца Давида муж уважает, и боится. Несмотря на преклонный возраст, рука у Давида до сих пор тяжелая, а ум острый.
Пойдешь поперек его решения, и вычеркнет из завещания.
Давид Расулович тоже будет? тормошу мужа, недовольного встречей с сыном. Тимур? Я, наверное, сама что-нибудь приготовлю. Ты не знаешь, что любит Ратмир?
Понятия не имею. Делай что хочешь, бросает Тимур, и поднимается на второй этаж.