Икура дэс ка?
Сколько это стоит?
Андрей Абинский
© Андрей Абинский, 2023
ISBN 978-5-0060-6316-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Часть 1
Глава 1
Встретить моряка в нашем городе можно не чаще, чем Джину Лоллобриджиду на улицах провинциального Порхова. Городу повезло, ибо в отпуск приехал я, Андрей Абинский, матрос Сахалинского морского пароходства и, к тому же моряк дальнего плавания.
В свои двадцать лет я посетил шесть портов Японии и два в братской Корее. Знаю вкус саке и умею здороваться на японском: «Соё-нара, каничива, камбанва», доброе утро, день, вечер.
На мне тропический китель, цвета бразильского мокко с алтайскими сливками. Китель наглажен до шоколадной ломкости и пахнет мужским «Шипром». Погоны в золоте украшают широкие плечи. Галун подобран со вкусом чуть шире, чем у матроса и чуть уже, чем у старпома. Девушкам это нравится. Красный бисерный галстук сыплет искры на ослепительную белизну нейлоновой рубашки. Она сильно льнёт к телу и бьёт электричеством, но это пустяк. Чёрные тетороновые брюки с умеренным клёшем. Об их острые стрелки можно порезаться. Особая гордость ширинка на молнии. Всё население страны носит штаны с прорехой на двух-трёх пуговицах. Мои японские брюки грех назвать штанами. Остроносые туфли со вставками из крокодиловой кожи имеют красное нутро и высокий каблук, срезанный под конус. Это позволяет на многих смотреть свысока.
Костюм дополняет загорелая физиономия с крепкими скулами и волевым подбородком. Выше чуть свёрнутый нос (бокс, чёрт его побери!), стального цвета глаза и шапка кудрявых волос.
В этом обличье я нравился сам себе, маме и многим подружкам.
Я миновал улицу Карла Маркса, с ностальгией взглянул на родную школу и очутился в узком коридоре переулка Фадеева. Здесь жил мой школьный приятель Серж Гладышев. Из его открытого окна звучала колыбельная: «До свиданья наш ласковый Миша, возвращайся в свой сказочный лес» Только что закончилась летняя олимпиада, в которой наша страна обогнала все другие страны по количеству захваченных медалей.
Я нажал кнопку дверного звонка. Тире, точка, тире буква «К» азбукой Морзе. Это наш условный сигнал с самого детства. Дверь тут же открылась, будто Серёга стоял рядом.
Андрюха! А я думал это Светка! удивился мой друг. Но, так и быть, заходи!
Здорово, старик! Неужели меня с кем-то спутал?
Мы обнялись. Серж почти не изменился. Такой же стройный, белокожий, с тонкими чертами лица. Только под носом у него появился лёгкий пушок. Серж нравился моей маме. «Серёжа стройный, как тополёк», говорила она и всячески поощряла нашу дружбу.
После школы наши пути разошлись. Гладышев одолел дикий конкурс и поступил в Металлургический институт. Я угодил на казённые харчи и выучился на матроса. По Сеньке и шапка.
Из-за бархатных портьер выплыла Зоя Павловна, мама Сергея. Статная дама в пушистом халате из леопарда. Между нами Гладышев называл свою маму ЗоПа. По первым буквам имени и отчества.
Добрый вечер, Зоя Павловна!
Здравствуй, Андрей! Как ты повзрослел!
Взглядом ЗоПа просканировала мой костюм, начиная с ботинок, и до адмиралтейского якоря на зажиме галстука. На его лапах горели изумруды из бутылочного стекла. Когда я снял туфли, их заграничный дизайн вызвал у ЗоПы тихий восторг.
Зоя Павловна всегда относилась ко мне с некоторым подозрением. Боялась, что я собью её чадо с правильного пути. И не зря. У меня была репутация местного хулигана, а Серж за всю жизнь не подрался ни разу.
Давно к нам? Надолго? спросила ЗоПа.
Вчера прилетел, Зоя Павловна. Повидаюсь с матушкой и снова в море.
Вот хорошо, вот радость маме.
Корявой морзянкой пропел звонок в прихожей. Знакомая буква «К». Это уже свинство подарить кому-то наш конспиративный сигнал.
Светка! воскликнул Серж и бросился к двери.
Это она, ревниво вздохнула ЗоПа.
Светлана была хороша. Блондинка, высокая и стройная. Чуть широкие скулы, мягкий подбородок и узкие капризные губы. Большие серые глаза смотрели уверенно. Плащ дефицитная болонья, в каплях дождя. Под ним много чего хорошего.
Я с грустью понял мой друг пропал. И ещё быть Серёже под каблуком.
Вечер добрый, Зоя Павловна, пропела Света бархатным голосом, здравствуй Серёжа и
Андрей, я отвесил лёгкий поклон.
Моряк и друг детства, сказал Серж.
Светлана, девушка протянула мне руку. И потом Серёге: Ты готов?!
Почти
Сегодня в опере дают «Аиду». У меня два билета.
И мне:
Не хотите ли с нами?
По её тону я понял только тебя не хватало!
Пардон, Светлана, к сожалению, вечер у меня ангажирован, ответил я. Если что, Серж напоёт мне по телефону. Марш из оперы «Аида» моя слабость.
И марш напою, и напою до потери пульса, развязно сказал Серёга, потом созвонимся.
Ну да, чего петь, если нету выпить
Я понял, что пора валить. На вопрос: «Валим?» пессимист говорит: «Куда?». Оптимист спрашивает: «Кого?». Я был пессимистом и, попрощавшись, вышел под дождь.
Кто-то сказал: «Не возвращайся туда, где тебе было хорошо». Конечно, меня помнили старые тополя, которые и в детстве, и теперь были большими. Родная школа одета в уродливые леса и её красили гнусным розовым цветом. На центральной улице Карла Маркса редко встречались знакомые лица. Друзья, одноклассники испарились. Серое небо, дождь и Серж Гладышев, променявший старого друга на красивую барышню. Я закурил и, обходя свинцовые лужи, направился к остановке трамвая. И там, под широким зонтом, увидел Ладу Саидову.
Впервые я заметил Саидову в пятом классе. Лада была спортсменкой, занималась гимнастикой, декламировала стихи на школьной сцене и пела лучше Эдиты Пьехи. Когда она читала монолог Кошевого: «Я помню руки твои», весь зал рыдал.
Как-то устроили вечер иностранных языков. Их у нас было два английский и немецкий. А меня, как горластого толмача, заставили быть конферансом и объявлять номера на двух языках.
На сцене спортивного зала я орал в публику: «Слип май бэби! Лада Саидова синг!»
Появилась смуглая девочка, с косичками и в алом пионерском галстуке. «Слип май бэби, запела она колыбельную, май лавинг дарлинг бэби» И так далее. Под колыбельную публика не уснула и наградила Ладу аплодисментами.
Потом пели разное: на немецком «И мой сурок со мною» и даже «Мою дорогую Клементину». Но настоящий талант был, конечно, только у Саидовой. И только ей восхищались преподаватели и завидовали приглашённые родители.
На переменках мы встречались с Ладой и улыбались друг другу. Только и всего. К пятнадцати годам Саидова стала восточной красавицей с классической фигурой гимнастки. Её танец с лентами вводил в экстаз преподавательницу физкультуры, Надежду Афанасьевну. Однако к десятому классу Лада забросила спорт и увлеклась театром. И ещё увлеклась Гладышевым.
Из школы я обычно возвращался с Серёгой. Нам было по пути. При этом он кисло жаловался: «Голова гудит, как чугунный рельс!» У меня голова не болела. Я не слишком напрягал её на уроках.
Даже зимой Серж носил чешские модельные туфли с ужасно скользкой платформой. Бывало, я разгонял его по укатанному снегу и направлял в ближайший забор. Затормозить он не мог и врезался в ограду, как хоккеист в бортик ледовой арены.
Потом мы стали ходить втроём. Серёга нёс портфель Лады Саидовой и заранее предупреждал меня: «Только без твоих шуточек!».
Серж говорил Ладе что-то о музыке:
Ты представляешь, у Баха было двадцать детей!
Я предлагал девушке пострелять из револьвера.
Их дружба продолжалась до выпускных экзаменов. Гладышев зубрил физику на подготовительных курсах в институте, Лада занималась в театральной студии и участвовала в вечерних спектаклях. В общем, обоим было не до того.
Сейчас Лада была в красном плаще, под красным беретом и с красной дамской сумочкой. Чёрные липкие сапоги обтекали её ножки словно змеиная кожа.