Она просто стоит и внаглую при мне с ним переписывается.
Ты будешь кормить молоком.
Пропало молоко. Нету.
Улыбнулась пришедшему сообщению.
Подхожу к ней. Настолько близко, насколько категорически не имею права.
Зажимаю телефон вместе с её пальцами.
Она отдёргивает руку и смотрит так, будто её укусила любимая собака.
Наше первое прикосновение с тех пор. От него остаётся привкус прогнившего ореха.
На экране её телефона сообщение.
«Хорошо, я жду».
Напиши ему, что зря ждёт. Ты останешься здесь.
На лбу себе напиши. Что ты мне никто, она выхватывает телефон и направляется к двери.
И тут со второго этажа раздаётся плач.
Проснулся Ваня.
Моя жена встала как вкопанная.
Не дождавшись никаких действий, я озвучил очевидное:
Иди и успокой его.
Нет.
Иди, или я тебя заставлю.
Я больше никогда не буду делать так, как ты хочешь. Даже её голос будто через приступ тошноты прорывается, даже если он умрёт из-за этого.
И тут Ваня поперхнулся. Как захлебнулся собственными слезами.
Затих.
Тишина гробовая.
Но Даша не шелохнулась.
Раз. Два. Три.
Удушающая тишина.
и меня перемкнуло.
Это был не просто рывок в её сторону. Словно швырнуло к ней.
Схватил.
Её рука вывернулась в искривлённый тонкий прут. И пока я тащил Дашу к Ване, всё это маленькое существо изгибалось и рвалось прочь. С таким воем, что меня стало пожирать чувство жалости.
Она выскользнула.
Тронешь меня ещё раз, ублюдок, и я засажу тебя в тюрьму, клянусь всем на свете! По такой статье, что тебе лучше будет самому себя заебать до смерти!
Ребёнок снова заплакал.
Вот, слышишь? шипит она. Какой живучий. А ты волновался.
Я вытираю лоб ладонью.
Мне очень стыдно, Даша. За то, что я тебя такой сделал. Я правда не знаю женщин хуже, чем ты.
Правда? А как же Марина? и в её глазах словно адский огонёк загорается.
Не трогай это.
Почему? Больно? Очень жаль, что всё так получилось. Что она не стала твоей женой. Знаешь, что бы тогда было? А? Так же, Макс. Враньё. Симуляция семьи. И ты так же укачивал бы ребёнка один. Только не знал, что он не твой.
Хватаю её за локоть и толкаю в стену. Она бьётся спиной. С такой силой, как птица в стекло перед смертью.
Это не я. Кто-то другой. Так спокойно толкает маленькую девушку.
Как будто я, блядь, каждый день так делаю.
Словно это игра, а не по-настоящему.
И если Даша сейчас разобьётся я просто перезагружусь, и начну уровень заново. Раз за разом оттачивая на ней мастерство в методичном причинении боли.
Не даю ей упасть. Подпираю своим телом как костылём.
Молчи о ней. Это понятно? существо вцепилось пальцами в Дашин подбородок, и вдавливает её затылком в стену. А сейчас ты идёшь к ребёнку, и сама занимаешься им, как и должно матери.
Дёрнула головой в сторону. Выдохнула:
Лучше сдохну, чем как ты хочешь сделаю.
Вжимаю предплечье в её грудную клетку. Она стонет от боли. Сдавленная между мной и стеной не может дышать.
Так лучше? Правда этого хочешь? Хочешь умереть?
Ослабляю нажим, и она мякнет.
Веду ладонью по её шее. От моих пальцев появляются и сразу исчезают узкие впадины. Так волна напрочь лишает очертаний оставленный на песке след.
Меня это завораживает. И завораживают ощущения от прикосновения к Даше. Вдумчивого и долгого.
Как же я по ней истосковался.
Между нами слишком долго было расстояние.
Слишком долго я как голодный зверь мог только видеть её сквозь прутья своей клетки, и она настолько далеко была, что даже запаха не учуять.
Я лишь потрогав её понял как сильно голоден. Уже от голода соскребаю зубами и проглатываю металл с каркаса моей тюрьмы.
Но теперь Даша оказалась рядом. Моя лапа дотянулась до неё, сграбастала, втащила в мою клетку, прижала к холодному цементу. И сейчас я буду мять её, прикусывать, грызть живую, убивать так долго и прикончу за секунду одновременно.
Она попыталась ударить меня коленкой.
Я развернул её спиной к себе.
Существо сгорбливается над ней как паук над мошкой.
Губами к Дашиному уху. Говорю ей мерзости. С пеной у рта. Её волосы промокают от меня. Чувствую их стылую поверхность, когда трусь щекой.
От неё теперь по-другому пахнет. Рассыпанным в молоко сахаром. Песочным печеньем. А я так голоден, что только мясо утолит этот голод. Хочу мяса. Пусть и сырого, но прямо здесь и сейчас.
Рукой по её животу. Он вздрагивает, словно изнутри толкаются.
Говоришь, нет молока? Скручиваю ткань её платья под грудью, и оно рвётся бесшумно, рассыпается. Что мне с тобой сделать, если обманула? Что же я с тобой сделаю, а?
Под моими пальцами совершенно новая женщина. Полногрудая. Мягкая. Она иначе дрожит. Иначе дышит. Мне хочется узнать, насколько она изменилась в других местах.
Я покормлю. Я всё сделаю.
Смирение в её голосе меня отталкивает.
Отпускаю, и Даша просачивается сквозь мои руки.
Призрак обрёл телесность в районе кухонной раковины.
Я не сразу понял, успела ли она выхватить нож. Подставка опрокинулась, рассыпав своё содержимое повсюду.
А через несколько секунд я был в её комнате.
Она прижимала нож к горлу, а другой рукой прикрывалась разодранным платьем.
На долю секунды у меня проскакивает идея, что, убив себя, она заберёт с собой и мою вину перед ней. Ведь только мы двое знаем о том, что произошло.
И я пытаюсь напрячь свою скудную фантазию и представить, как я буду жить, если Даши не станет.
Я представляю мир без неё.
И это оборачивается ёбаным шквалом мыслей.
Они как разъярённые осы над уничтожаемым гнездом, со всех сторон таранят моё сознание. Такие разные. Но все вместе несут единый смысл.
Я хочу, чтобы она жила.
Хочу, чтобы она научилась любить своего сына.
И я тоже хочу научиться. Любить Ваню так, как если бы был его родным отцом.
15. Даша
Макс забирает нож и уходит.
Он просто ушёл.
Он ничего не сделал.
Он ничего со мной не сделает.
Дверь настежь. Я в одних трусиках. У ног разодранное платье.
Он оставил меня здесь один на один с уродливой мыслью, от которой я отворачиваюсь каждый день.
Мысль о том, что я хочу бросить ребёнка.
У зеркала в ванной поправляю причёску. Глажу шею. На ней нет ни царапины. Наоборот. Яремная вина с завидной энергией пульсирует.
Только палец поранила.
Вытираю лицо и заново наношу макияж. Светлую пудру на кожу, ещё красную от слёз. А хочется нанести чёрные тени по всему телу. Размазать. Смывать тщательно. Так я точно не пропущу ни одного уголка, к которому он прикасался.
Сегодня это было самое первое прикосновение за столько месяцев.
И я чувствую даже не отвращение к самой себе после тактильного контакта с ним. Пронизывает насквозь ощущение неправильности. Неправильности всего происходящего, когда он меня трогает.
Господи, а раньше раньше мы постоянно прикасались друг к другу. И это было так не пошло. Несмотря на всю болтовню наших знакомых, которые были уверены, что мы любовники.
То, что мы тянулись друг к другу, казалось таким естественным
Мой сын плачет, а я наряжаюсь.
В комнате на малахитовом трюмо ждут две огромные шкатулки. Я достаю из них другие украшения. А те, что были на мне, когда Макс трогал моё тело, снимаю и кладу на ладонь.
Я снова вспоминаю Арского. Его руки на мне. Сжимаю подаренные Жанной украшения сильно, до треска. И бросаю в разгромленное гнездо из порванной одежды. Туда же летят трусики.
Комкаю овеществлённое воспоминание взаимодействия и выношу в мусорное ведро рядом с унитазом.
А теперь нужно двигаться дальше.
Здесь, с ним, я не останусь.
С ними обоими.
Они оба мне невыносимы.
Меня ждёт Айдар. Он отвёз меня к сыну. Успокаивал всю дорогу.
Господи, как же я испугалась. Слабачка.
Я испугалась, что больше никогда не увижу своего ребёнка.
Слабачка!
Уродливая мысль по-прежнему смотрит на меня жалобно. Но я делаю вид, что не замечаю её.
В гардеробной красивые вещи. Они все мне идеально подходят. Моё тело быстро восстановилось после родов. Как будто ничего и не было.