Примерно класса со второго я писал книги. Точнее, изготавливал, макетировал их: текст писался печатными буквами, иллюстрации имели кэпшен подписи. Правда, картинки, отражая замысел, опережали текст: я сначала разбрасывал их по макету книги на много страниц вперед, а потом писал. Некоторые иллюстрации так и не удавалось догнать текстом произведения оставались недописанными.
Как правило, они составлялись по мотивам имевшихся в библиотеке, но еще не прочитанных книг. Один из романов начинался с набело переписанных нескольких первых абзацев Похищенного Стивенсона. Дальше становилось скучно переписывать, и я начинал сочинять сам. В более зрелом писательском возрасте, классе в четвертом, пошли повести из текущей мальчишеской жизни с фиксацией реальных предметов и обстоятельств, например с описанием окружавшей казенную дачу растительности.
Юго-Западная метро из детства, куда приезжал регулярно в гости к лучшему другу в передовую двадцатидвухэтажку, на двадцать второй же этаж. Потом приезжал в гости и в юности. Выходил из вагона в тот же интерьер, с тем же освещением. Тогда казалось, что все это подготовка к жизни, она впереди. Сейчас, выходя на Юго-Западной в том же интерьере, в том же освещении, подумал, что жизнь уже была и уже прошла. То, что считалось подготовкой, и оказалось жизнью, причем самой активной ее фазой. И, стоя под аптечной коброй, / Взглянуть на ликованье зла / Без зла, не потому что добрый, / А потому что жизнь прошла[1].
А книги на полках в этой двадцатидвухэтажке в библиотеке покойного отца моего друга всё те же. Я радуюсь им, как старым (и постаревшим, отчасти покинутым) друзьям.
История в том числе личная сохранилась в этих книгах, в их названиях, которые в детстве, конечно, мало о чем говорили. И коллекция бутылок отца друга полвека назад все эти волшебные этикетки казались посланцами из другого мира. Особенно мне нравилась бутылка из-под виски Cutty Sark исключительно потому, что в детстве я бредил парусными кораблями, а знаменитый чайный клипер был изображен на этикетке.
Не было ничего важнее морских приключений. Радио пело детским голоском: След мой волною смоет, а я на берег с утра приду опять, море, ты слышишь, море, твоим матросом хочу я стать. Литая формула детских устремлений, если не считать индейцев но как раз до них-то и нужно было доплыть на корабле. Или таким же манером, как Тур Хейердал. А потому главный учебник мореплавателя С. Сахарнов, По морям вокруг земли, издательство Детская литература, сдан в набор еще в 1975-м, подписан в печать в начале 1976-го. Первоклассная бумага, предметный указатель, потрясающие иллюстрации, на форзацах морская азбука, флаги Международного свода сигналов, суперобложка корабль на старой карте. Тираж по тем временам небольшой 50 тысяч. Дома этой книги почему-то не было, несколько раз я брал ее в библиотеке. А спустя сорок лет с жадным восторгом узнавания и возможности обладания купил в букинистическом.
Дополнительным пособием служил первый том двенадцатитомной разноцветной Детской энциклопедии (издавалась с 1971-го по 1977-й) там было много важных сведений о географических открытиях и целый раздел про динозавров с картами и картинками. Из-за чего этот том рвали из рук друзья и знакомые тогда с динозаврами, в отличие от сегодняшнего дня, была напряженка.
Карты вообще были важным подспорьем, они обязательно висели рядом с письменным столом, как и книга, доставшаяся от брата, Повесть о карте Аскольда Шейкина 1957 года издания. Это тоже поколенческое и типичное для интеллигентных семей тех лет занятие разглядывать географические карты, что выяснилось однажды из разговора с моей подругой Ирой Ясиной.
Роль же задачника играла книга географических загадок Михаила Ильина Воспоминания и необыкновенные путешествия Захара Загадкина с рисунками Анатолия Иткина. Это издание 1976 года, а было еще несколько предшествующих, с конца 1950-х, и радиопередача. Вероятно, отчасти по образцу книг о Клубе знаменитых капитанов и соответствующих радиопрограмм. Роскошный сборник радиопьес Владимира Крепса и Климентия Минца (издательство Искусство, На волне знаменитых капитанов) родители и бабушка с дарственной надписью почерком отца подарили мне в мае 1975-го в связи с посвящением в пионеры.
И как тут не задуматься о поступлении в мореходное училище. Но для этого надо было хорошо знать математику, а я ее знал не просто плохо И потом, я все-таки решил в то время, что стану не мореходом, а хоккеистом, возможно, с последующим превращением в этнографа. Но ни Тура Хейердала, ни Владислава Третьяка, ни Хельмута Балдериса, ни Клода Леви-Стросса из меня не вышло.
Свойства перемен, отражающиеся в спорте. Хоккей изменился до неузнаваемости. Теннис тоже. Футбол нет. Только жесткости и прессинга стало больше. И он утратил красоту.
Еще один образец книжного долголетия повесть Сергея Розанова, первого мужа Натальи Сац, Приключения Травки. Травка прозвище пятилетнего мальчика. Вполне очевидно, что прототип Адриан, сын Розанова и Сац, впоследствии журналист и писатель. Книга своего рода путеводитель по практическому выживанию в Москве и Подмосковье для детей дошкольного возраста, написанный внятным языком, безукоризненно точно адаптированным для малышей проверено на нескольких поколениях.
Первое издание 1928 год. Москва менялась корректировалось и содержание книги. В сильно зачитанном виде, почему-то с криво отрезанным ножницами титулом и нацарапанным на обложке бабушкиным почерком словом Колесников (чтобы не увели знакомые детсадовцы?), есть она и в нашей домашней библиотеке. Это первое посмертное издание, оно сдано в набор в начале 1957 года, за три дня до смерти автора. На сайтах букинистов можно найти преимущественно именно его, поскольку оно было самым массовым триста тысяч экземпляров. С чудесными и такими же внятными, как текст, иллюстрациями художника Исаака Гринштейна, известного классическим оформлением Сына полка Катаева, книга выходила с 1949 года. Переиздавалась в 1951-м, в 1954-м, тиражи были сравнительно небольшие.
В издании 1957 года есть все обстоятельства 1950-х: переезд семьи в новые дома в Петровском парке, оплата проезда в троллейбусе и метро, осмотр станции Площадь Революции, любование двумя домами-великанами МИДом, у которого стоят ЗИМы, ЗИСы и Москвичи, а также МГУ. Ты будешь в нем учиться, когда окончишь школу. Конечно, если окончишь с пятерками или по крайней мере с четверками. Ты будешь жить там высоко, где-нибудь в комнате на 32 этаже. Вполне себе траектория формирования нового советского среднего класса. Правда, непонятно, зачем жить в общаге, если есть прекрасная родительская квартира в Петровском парке, да еще рядом со стадионом Динамо.
Многое теперь вызывает боль: от музыки до игры света и тени, будящей воспоминания. Но боль уже не отчаянная, а усталая, ведь вернуть ничего нельзя. Жизнь как накопление боли, перемешанной с виной, когда память перевешивает те сюжеты, которые еще осталось прожить до естественного конца.
Что делать? Надо жить: у нас дети, всякий раз говорит мой друг, заканчивая телефонный разговор. Или: Мы-то пожили, а детей жалко. Или: Хорошо, что мама (папа, брат, сестра, дедушка, бабушка) не дожили до этого кошмара.
Мама и не дожила. Хотя ее организм спортсменки-альпинистки был спроектирован для долгой жизни если бы не рак. Ей не было и десяти лет, когда арестовали ее отца она стала дочерью врага народа. Спустя двадцать два года после ее смерти сына назвали иностранным агентом. Порочный круг прикладного сталинизма замкнулся. Выскочить из него не удалось ни нашей семье, ни стране.