Если ты вот щас меня спросишь, так я и теперь скажу, что не прав он был. Ну, то есть не прав он был сам для себя, плохим-то он не был. Безбашенный он был, все на кон поставил, а потом пошел и голову свою потерял. Не знаю уж, что ты там про него слышал или не слышал, я же все это сам пережил, потому что мы побратимами были, так что я знаю, что говорю. Дело было вот как. У Василиса не особо много добра было. Из всех тут в деревне ему туже всего приходилось. Когда батя-то его помер, много ему оставить не смог, но был он работящим, каких поискать, так что он то тут подзаработает, то там где наймется, так потихоньку и стал выправляться. Но ты себе уж ничего такого не воображай. Просто, вот, как сказать, не голодал он, короче. Ну, долго болтать тут не буду, пошел он однажды и попросил за себя Тулу. Вот пришел он так к нам домой и говорит моему отцу: дядя Такис, хочу то-то и то-то, чтобы ты пошел и посватал ее для меня. Мой батя согласился, уж очень мы дружны были, я тоже за компанию пошел, нашли мы отца Тулы и поговорили с ним. Сначала тот не хотел, потому что, вишь, Василис-то был бедняком, но мы как накинулись и говорим ему, в деревне про Василиса ничего другого и не говорят, кроме как то, что он такой молодец и что из ничего он так поднялся. Пока еще не очень высоко, но все это он своим потом заработал. А ежели он Тулу за себя возьмет, хоть два дерева ему дай, как говорится, он тебе их так обработает, что сотню из них сделает. Подумай-ка, говорим ему, лучше достойный и бедный жених, чем скряга, который будет у тебя приданое выпрашивать, а потом все спустит. После всех этих уговоров убедили мы его, и он согласился, а где-то через недельку и помолвку справили, я там за дружку был.
Но брату-то ихнему, дяде Тулы то бишь, не по нраву пришлось, что Василис женихом сделался. Кто уж там знает, что у него за мысли в голове были, что, мол, они были знатными, а взяли бедняка какого. И начал он вскоре после помолвки говорить всякое. То за спиной, то в открытую, ни шиша его не волновало. Был он говнистый такой человек, даже не расскажешь, какой! Ни слова хорошего ни про кого не скажет. Ну, короче говоря, однажды дошло это и до Василиса, так что пошел он объясниться. Эх, что там было-то, господи помилуй! Их полдеревни слышало. С кулаками они друг на друга полезли и наговорили друг другу такого, что и сказать нельзя. С тех пор они, значится, даже и не здоровались, а там, где один ступал, второй на след его плевал.
Пока однажды не пришел ко мне домой Василис и не сказал, так, мол, и так. Меня обвиняет дядя Кицос, будто я петуха у него украл. Ходит везде и говорит, что я вор, хожу и у других тоже ворую, говорит, что подписи соберет, чтобы меня выслали, поскольку я преступный элемент. Такие дела вот. Я даже внимания не обратил. Говорю ему: Василис, даже не слушай. Он с самого начала тебя невзлюбил. Все же знают, кто ты есть и почему он так говорит. Брось ты! Ничего он тебе не сделает. Так просто брешет. Но надо ж такому случиться, что этот козел пошел, понабрал своих братьев, друганов и взаправду начал целое дело, чтоб собрать подписи, так что взбаламутил всю деревню. А Василиса все это заело уже, ему страшно было не то, что его в ссылку отправят, а то, что он и лица своего показать не смел в деревне. Василис-вор так сразу ребятишки начинали его дразнить. А это дело-то не шутка.
Пошел он, значится, к моему отцу, вот аккурат как за два месяца, как нам в армию уходить, и говорит ему: дядя Такис, сходи-ка, будь добр, к нему, скажи ему пару слов, тебя же он слушает. Потому как если он и дальше продолжит эту шарманку, я пойду и прирежу его. Он всерьез это говорил, потому что тот у него уже в печенках сидел. И говорит тогда ему батя: а тесть твой почему ему ничего не скажет, он же брат ему родной. Да не знаю, говорит он. Сказал-де он ему и раз, и два, так что и с ним разругался. Ну, говорили-говорили, ладно, сказал батя, пойду побеседую с ним. Он тоже испугался, как бы не вышла какая история. Но тот на своем стоит. Нет, говорит, отправлю я его в ссылку, потому что он вор и всякое такое. И говорит ему отец: эй, Кицос, послушай, что ты такое несешь? Даже если бы и украл он, что из-за одного петуха такой шум поднимать? Мы-то таких делов в свое время наворотили, что ты, что я. Помнишь, нам даже девушку в жены не отдавали, если мы не могли ничего украсть, а теперь ты такую бучу из-за ерунды поднял! А ежели это так тебя задело, скажи ему, пусть заплатит тебе, сколько надо, и пойдет себе подобру-поздорову, чтобы уже закончить это дело. Стыдно ведь. С таких подвигов вся деревня уже смеется. Ээх, он и с ним чуть в прах не разругался. Вернулся домой и говорит мне: не вышло, мол, говорит, всегда знал, что он баран, но не верил, что до такой степени.
Примечания
1
Гьяк, сущ., м. р. [gjak]. 1. Кровь. 2. (юр.) Родственные связи, обусловленные общим происхождением, кровное родство, родственник по крови (vs. по браку). 3. Убийство, совершаемое с целью отомстить, месть, возмездие. 4. Племя. [этим. арнаут. γκιακ < алб. gjak]
2
Название рассказа представляет собой первую строчку из известной любовной арванитской песни, которую исполняют обычно на свадьбах, народных праздниках или во время застолий. Эта песня бытует во множестве локальных вариантов во всех регионах Греции, где традиционно проживали арваниты. Димосфенис Папамаркос записал от своего отца, Димитриоса Папамаркоса, вариант села Малессина (район Локрида):
3
Побратим в арванитской культуре широко распространен феномен побратимства, это особый вид ритуального родства, которые заключался между мужчинами после исполнения определенных обрядовых действий. Связь между побратимами приравнивалась к родственной, так что побратимы имели одинаковые права и обязанности с кровными братьями (помогать в нужде или при опасности, принимать участие в решении семейных проблем и самое главное участвовать в кровной мести).
4
пришел мой черед ехать в Малую Азию Речь идет о призыве на службу в греческой армии во время Второй греко-турецкой войны (19191922)
5
Четы (от турецкого Çete бандиты) название турецких вооруженных отрядов разбойников, которые были особенно активны в начале ΧΧ века, они славились своей жестокостью и радикальными националистическими взглядами.
6
Филипп и Нафанаил устойчивое выражение в новогреческом языке, обозначающее неразлучных друзей. Этот образ восходит к упоминаемым в евангельских текстах апостолам Филиппу и Варфоломею (Нафанаилу), которые, согласно преданию, вместе проповедовали в городах Малой Азии.
7
отплачу тебе за полкрови сполна«Канун» свод древних законов и традиционных правил, которые регламентировали жизнь в арванитских общинах вплоть до недавнего времени. Главной отличительной чертой «Кануна» от других сводов обычного права является его официальная кодификация Лекой Дукаджини в XV веке. Этот факт придал ему статус полуофициального юридического документа. Вплоть до наших дней «Канун» действует в некоторых архаичных обществах Северной Албании, хотя в него и были внесены некоторые изменения, которые значительно повлияли на его изначальный облик. Одним из ключевых понятий, имеющих юридическое значение, в «Кануне» является «гьяк», то есть «кровь». Помимо всего прочего, он используется для обозначения «кровной мести», то есть вендетты, обязанность «отомстить кровью», а также как термин для определения юридического положения человека в рамках семьи или рода в целом. В случае убийства, даже непреднамеренного, семья жертвы имеет право и даже обязанность требовать отмщения за «кровь» члена своей семьи, пролив «кровь» убийцы или любого другого мужчины в семье. В некоторых случаях, например если убийство было непреднамеренным, может быть совершен выкуп «крови» путем денежного возмещения ущерба убийцей семье убитого. В случае убийства женщины, которая считается «половиной крови», согласно «Кануну», честь пострадавшей семьи восстанавливается исключительно с помощью денежного возмещения. Но это правило недействительно для преступлений сексуального характера (насилие): в этом случае честь семьи убитой женщины может быть восстановлена только пролитием «крови» убийцы. В арванитских общинах вопросы чести, связанные с «кровью», регулируются соответствующими предписаниями албанского «Кануна». Тем не менее арванитское обычное право никогда так и не было кодифицировано и не приобрело той юридической силы, которую имел «Канун» в албанских общинах. Следовательно, очень сложно проследить связи собственно арванитского и албанского свода правил, поскольку сходства в них могут объясняться как общим происхождением этих правил, так и параллельным развитием в двух сообществах, обладавших рядом общих характеристик.