Её дом выглядел пустым, слишком огромным для одного человека. Большая часть мебели с высокой долей вероятности уже была там на момент продажи, и девушка явно не заморачивалась, когда въезжала сюда. У неё не было животных, не было комнатных растений, не было даже фотографий семьи или друзей в аккуратных рамочках на стенах и полках. О том, что дом действительно жилой и она не купила его всего час назад, свидетельствовали разве что фантики от конфет и высохшие кольца разводов от кружки с кофе на кухонной столешнице, включённый ноутбук, хаотично разбросанная одежда на спинках дивана и кресел и стопка слегка выцветших газет на тумбе при входе, скопившихся явно не за один месяц. Он бы и дальше относился к соседке с подозрением, если бы она не сидела перед ним на полу, вжавшись в мебель, вся бледная и едва дыша.
Ника была чуднóй. Неуклюжая, слишком простодушная, и в её голове наверняка жило целое полчище тараканов А ещё рядом с ней хотелось улыбаться. Она была суетливой, мило щурилась и морщила нос, когда смеялась, и смех её звучал чертовски заразительно. Молчать с ней тоже оказалось легко. Тишина не была напряжённой, наоборот простой и ни к чему не обязывающей. Несмотря на свою наивность, Ника не спешила рассказывать о себе всё на свете и не пыталась узнать ничего о нём самом. Он был благодарен ей за это. Сидя на её кухне с миской самого странного рамёна в своей жизни, он ненадолго почувствовал себя кем-то другим, тем, кем глубоко внутри хотел бы стать. Но насколько это могло быть реально? Она спросила его всего одну вещь. Один-единственный простейший вопрос. А он, не задумываясь, солгал ей.
Но он хотел, чтобы однажды это стало правдой. Чтобы домик в солнечном штате на улице с высокими пальмами и тихий район с дружелюбными соседями срослись с ним, прижились, как донорский орган. Чтобы когда-нибудь наступил день, когда он проснётся и поймёт, что эта картина больше не отдаёт фальшью. Вот только всякий раз, как подобные мысли приходили в голову, их перекрывал голос Муди. То, что он сказал тогда, сидя на холодной скамье сиротского приюта Святого Иоанна, в день, когда они впервые встретились.
«Зачем впустую тратить время на попытки вписаться в придуманные рамки, если ты можешь заниматься тем, к чему у тебя талант?»
Он хорошо помнил тот день. За два года приют не покинул ни один ребёнок, и вдруг появился этот человек на чёрном «Линкольне». Длинная угловатая машина выглядела так, словно возила самого дьявола. И дьявол приехал за ним.
Голодный, уставший, озлобленный, он сидел неподвижно, весь как натянутая струна, до боли сжимая ладонями колени и почти не моргая, словно боялся упустить момент, когда нужно будет рвануть с места и бежать без оглядки. Возможно, так и стоило поступить, но дьявольские речи потому так сладки, что он, в отличие от всех остальных, не лжёт.
Пусть так. Пускай он теперь обманывал самого себя. Не зря ведь говорят: притворяйся до тех пор, пока это не станет правдой. Наверное, людям просто нравится верить, что они могут быть лучше. Люди хотят думать, что могут измениться. В конечном итоге, кто бы что ни говорил, он тоже был всего лишь человеком.
Воскресные посиделки с соседями на заднем дворе совсем не входили в его планы. Откровенно говоря, никакого конкретного плана у него и в помине не было. Весь этот переезд был абсолютно спонтанным. И именно поэтому барбекю, которое упомянула Ника, показалось отличной идеей. Замкнутые нелюдимые одиночки всегда только привлекают внимание и вызывают кучу ненужных слухов в подобных местах. Нельзя было продолжать и дальше избегать всех вокруг.
***
Поразительно, с какой лёгкостью можно из лужи подтаявшего желе снова стать человеком, если хоть раз проспать двенадцать часов подряд. Эффект получился бы ещё более фантастическим, если бы всё это время Нику не мучили кошмары. Их не случалось уже так давно, но теперь они снова вернулись и не намерены были её так просто отпускать.
Она заперлась в доме на всю неделю, не решаясь выйти дальше крыльца, боясь, что снова увидит поблизости незнакомое лицо или тонированный автомобиль где-нибудь поблизости. И всю эту неделю один и тот же сон преследовал её.
Ей снилась её старая квартира. В ней было темно. Только свет неоновых вывесок с улицы падал из окна на большой, набитый вещами рюкзак, валяющийся на полу. Вся мебель была словно выпотрошена. Пустые шкафы, тумбы, ящики стола всё вывернуто, выкорчевано, на полу настоящий хаос из обрывков проводов, мусора, кусков железа и разбитого стекла. На кухне натужно гудела микроволновая печь. Что-то щёлкнуло, хлопнуло, и за прозрачной дверцей вспыхнула искра. Одна, а за ней другая За входной дверью послышались тяжёлые шаги. Они приближались угрожающе медленно. Микроволновка загудела сильнее. Внутри уже начался настоящий фейерверк. С каждым новым взрывом сердце Ники билось всё быстрее. Шаги в коридоре теперь звучали, как удары, от которых дрожал весь дом. Шаг и стены затряслись, шаг и посуда полетела со стола Хлопки из микроволновки стали похожи на выстрелы. Оттуда начал идти дым. Выхода не было. Прятаться было поздно. За окном пять этажей до земли, а за дверью тот, кто сразу же убьёт её, как только она выйдет за порог. Ей только и оставалось, что стоять на месте и смиренно ждать своей участи, глядя на то, как языки пламени начинают вырываться наружу. Дыхание перехватило, тело покрылось холодным потом, пульс оглушающе стучал прямо в ушах Нет, это стучали в дверь. Громко, ритмично. Не из вежливости, а чтобы предупредить: сейчас всё будет кончено. Шагов больше не было. Стук прервался. Микроволновка прекратила шуметь. Охваченная огнём, она только жалобно запищала напоследок.
Сон повторялся каждую ночь, но никогда не заканчивался. Он обрывался в том же самом месте, оставляя Нику в этом подвешенном состоянии беспомощности, в ожидании неизбежного. Это было хуже всего. Как временная петля, как неупокоенная душа, застрявшая между мирами из-за какого-то неразрешённого дела. Её лимб, её личное чистилище. И пусть тело было в полном порядке, нервам требовалось время, чтобы восстановиться после такого «отдыха». И всё ради того, чтобы следующей ночью снова вернуться в этот проклятый сон.
Порочный круг прервался погожим воскресным днём. Двор Джефферсонов был полон жизни, в воздухе повсюду витал запах приправ, жареного мяса и свежих овощей с фермерского рынка, издалека доносился заливистый смех соседских детишек, носящихся друг за другом кругами, и весь мир вдруг снова обрёл краски. Следовало сделать это раньше, выйти из своей берлоги и просто вспомнить, какими радостными могут быть самые простые вещи вместо того, чтобы запирать саму себя в иллюзорном кошмаре.
Мистер Джефферсон и правда оказался в полном порядке, за исключением небольшой ссадины на лбу, но пара швов волновала его куда меньше, чем помятая машина. То, какими эпитетами он наградил страховую компанию, можно было смело записывать на случай, если когда-нибудь захочешь произвести на кого-то неизгладимое впечатление изощрёнными ругательствами. Мэри только кивала, молчаливо поддерживая мужа, но с её губ не сходила умильная улыбка.
Кайл заблаговременно сбежал в город, предпочитая «унылым взрослым посиделкам» тусовку с одноклассниками в торговом центре. Его можно было понять. Что делать подростку в компании родителей, их друзей, трёх шебутных восьмилеток и милой пары пенсионного возраста?
Кого Ника совсем не ожидала увидеть, так это нового соседа, мило беседующего с мистером Джефферсоном у гриля за бутылочкой холодного пива. В их последнюю встречу ей показалось, что он вовсе не горит желанием приходить сюда, однако он был здесь, и со стороны можно было даже подумать, будто он жил тут уже давно и знал всех не первый год настолько естественной выглядела эта картина.