Миша, а можно я к вам завтра снова приду?
Ты что! А если опять заблудишься? Давай лучше я к тебе.
А ты сам-то не заплутаешь?
Не заплутаю. Я в этих местах каждый куст знаю.
Здорово! Тогда, конечно, приходи. Наш дом третий с краю, ты его сразу узнаешь у него зеленый забор и большой деревянный петух на крыше
Мы проводили Варю до околицы. Когда девчушка скрылась из вида, я повернулась к сыну и хитро улыбнулась.
Хорошая девочка, правда, Мишутка?
Правда, кивнул он.
Ты, что же, действительно собираешься завтра ее навестить?
Почему бы и нет, он пожал плечами. Она, конечно, рева, но в целом ничего, веселая. Мам, а можно я ей лесной малины нарву?
Сначала нужно проверить, поспела ли она.
Я проверю. Прямо сейчас. Можно?
Можно, кивнула я. Только сначала разденься. Твои шорты, если помнишь, совсем новые. Будет обидно, если ты их порвешь.
Сын кивнул и живо сбросил с себя одежду. Потом потянулся все телом, и спустя пару мгновений на месте десятилетнего мальчика стоял крупный мохнатый медвежонок.
Я пойду домой, предупредила его. И ты надолго не задерживайся. Сегодня нужно лечь спать пораньше завтра с утра на охоту пойдем. Договорились?
Мишутка снова кивнул и неслышно юркнул в кусты. Я подобрала его одежду, и двинулась вперед по тропинке.
Миша прав, деревянные окна действительно стоит заменить на пластиковые. Мало ли какая любопытная Варенька к нам заберется в следующий раз?..
Чего тебе надобно, старче?
Мои дни проходят одинаково, каждый следующий похож на предыдущий. Я сижу на пороге и пряду. Когда-то это было моим любимым занятием, однако теперь пальцы быстро устают, и нить то и дело рвется.
Ближе к полудню я оставляю кудель и иду поливать грядки. Мой огородик скуден и мал на узкой полоске земли растут только репа и капуста. Но я рада и этому. Когда они созреют, их можно будет засолить и понемногу есть в холодные зимние дни.
Когда солнце минует зенит, я отправляюсь варить похлебку на ужин для себя и мужа. Выношу из землянки котел и готовлю прямо на улице на небольшой старой печурке, которую много лет назад за вязанку сушеной рыбы нам сложил местный мастер.
Муж возвращается домой до темноты, приносит невод и морских окуней. От него пахнет потом и соленой водой. Он очень устал, однако при виде меня на его лице появляется улыбка.
Мы женаты так давно, что я даже не вспомню, сколько десятилетий прошло со дня нашего венчания. Мы пережили много радости и горя, обнимались, бранились, порой крепко друг на друга обижались. Однако, на протяжении всех этих лет, приходя домой, муж по-прежнему улыбается. Он рад меня видеть, даже если я бываю не в духе, и ворчу, как глупая гусыня.
Впрочем, не в духе я бываю редко. Моя память стала дырявой, как решето, и я быстро забываю, из-за чего собиралась рассердиться. Поэтому тоже улыбаюсь гораздо чаще, чем раньше.
Иногда мне кажется, что я забыла что-то важное. Что-то серьезное, из-за чего временами чувствую себя виноватой, но никак не могу вспомнить, что именно.
Муж говорит, я выдумываю чепуху, а потом переводит разговор на другую тему, явно пытаясь отвлечь меня от грустных мыслей.
Раз в неделю к нам в гости приходит сосед. Глядя на нашу землянку, он озабоченно цокает языком и помогает моему старику выровнять дверь или подправить крышу. На меня сосед бросает странные взгляды, будто ждет, что я взлечу в небо или отчебучу еще что-нибудь в этом роде.
Я не понимаю его взглядов, но стараюсь не обращать на них внимание. Задавать вопросы бесполезно, на них все равно никто не ответит.
Перед уходом сосед отводит старика в сторону и заводит разговор, который тоже кажется мне непонятным.
Что же ты, Митрий, к морю ходил?
Ходил.
Рыбу видал?
А как же. Целую плетушку окуней принес.
Да я не про эту рыбу, а про ту, блестящую Видал?
Нет. К чему мне она?
Ну как же! Кликнул бы ее, поклонился в пояс и попросил вернуть все, как было.
Так она и вернула, Федь. Все, как и было и землянку, и даже наше старое разбитое корыто.
Да разве ж я говорю про корыто, Митрий? Пусть бы она разум твоей старухе вернула! Посмотри на нее не баба, а курица малахольная. Сидит, как истукан, слова лишнего не скажет.
Ты, Федор, за языком-то следи. И на жену мою не наговаривай, разум ее при ней остался. Рыбка забрала только свое, чужого брать не стала.
Но ведь твоя старуха ничего не помнит! Ни про избу, ни про царство
Я думаю, она об этом забыла сама от потрясения и обиды. Но знаешь, я этому даже рад. Так ладно, как теперь, мы не жили даже после свадьбы.
Эх, Митрий! То ли ты дурак, то ли святой. Если б моя баба этакую петрушку учудила, я б ей все косы по волоску выдернул. Или кнутом отходил. А ты
А я не ты, Федя. И старуха моя, к счастью, не твоя баба. Моя жена не твоя забота. За своей следи, понял? А вообще, Федька, дурак это ты. Мы с Марфой раньше как жили? Хоть и в бедности, зато в мире и согласии. А потом она ворчать начала и то ей не так, и сё не этак. Не житье началось, а мука адская. Рыбка-то, откупаясь за то, что я ее в море отпустил, сразу смекнула, что мне нужно. Не изба и не корыто, а чтоб жена перестала браниться и снова начала радоваться простым вещам. И знаешь, Федя, если ей для этого нужно было стать царицей, а потом вернуться в нашу землянку, значит, вся эта история была не напрасной.
Сосед в ответ на эти слова пожимает плечами и машет рукой мол, что с тебя, старого дурака, взять. А затем берет свою шапку и уходит восвояси.
Старик же до самого вечера молчит и тихонько вздыхает. Ночью он долго ворочается на лежанке, потом встает и выходит из землянки на воздух. Через приоткрытую дверь видно, как он садится на старый обтесанный камень и смотрит в сторону моря. Я тоже встаю и осторожно наблюдаю за ним из-за деревянной створки.
Иногда муж что-то говорит. Слов с такого расстояния не разобрать, да я и не пытаюсь. Просто смотрю на его худые плечи, тонкую шею и растрепанные седые волосы, которые озорник-ветер раздувает, как ниточки паутины. Время от времени ветер доносит до меня тихие слова моего дорогого старика:
Спасибо тебе, государыня рыбка
Красный миддлемист
Сад бы прекрасен. Мохнатые розы соседствовали в нем с нежными орхидеями, ажурными циниями и разноцветными лилиями. По периметру его могучей стеной окружали чудесные деревья неведомых пород и пышные кустарники, усыпанные белоснежными бутонами.
Откуда-то слева слышалось тихое журчание воды, а прямо над головой пели птицы так звонко и сладко, что казалось, будто это вовсе не сад, а уголок библейского рая, дарящий блаженство каждому, кто попадет под его душистые кущи.
Я осторожно отодвинула ветку жасмина и ступила на узкую дорожку, выложенную в траве серебристыми камешками.
Воздух был наполнен ароматами цветов, и его хотелось пить, как дорогое вино, медленно и с наслаждением. Я вдохнула полной грудью и застыла, забыв, как дышать. Потому что увидела ее жемчужину этого дивного сада. Самый восхитительный цветок на свете.
У него была круглая алая головка, состоящая из множества лепестков нежных и тонких, словно вытканных из воздушного шелка.
Он был свеж и прекрасен настолько, что моя рука сама потянулась, чтобы дотронуться до бутона и убедиться, что это действительно растение, а не волшебный мираж, навеянный полуденным зноем.
Едва пальцы коснулись алых лепестков, как в тот же миг раздался жуткий рев и прямо передо мной очутился зверь лесной перепачканное землей чудище с огромными горящими глазами и лохматой головой. Я шарахнулась в сторону, а чудище возопило человеческим голосом:
Да ёшки ж матрешки! Анастасия Алексеевна, вам тут что, медом намазано?! Какого черта вы снова тянете руки к этому цветку?!
П-простите, Арсений Павлович, заикаясь, пролепетала я. Честное слово, я вовсе не собиралась его рвать!