Вера Чубченко
Французская баллада
Предутренний Париж, чернильные деревья,
Гнетущих облаков сапфировая стынь.
Вернуться завтра к Вам? Иль в катакомбном чреве
Из мрамора ваять недвижных героинь?
Слова былых времен Бодлера и Верлена
Из памяти моей струятся, как дымок,
Исчезнуть не боясь, легко и кантиленно.
Покинутый поэт я снова одинок.
Но утро не решит тягучестью покорной,
Куда же устремить звенящие шаги.
Туманом пудря нос в пустующей гримёрной,
Рассвет на миг застыл над зеркалом реки.
Аня
Она всё твердила десятки признаний
И после концерта в продрогшем Руане
Была бы чуть русской, представилась Аней,
Но дело не в том.
Читает «Le monde», новостные все ленты.
В глазах её ветви сирени и лето.
Не слушает маму: «Ты глупо одета.
Не мокни в пальто».
Нескромная ночь побледнела с рассветом.
Рубашка на стуле. Двойные манжеты
Запутались в платье. Гремят кастаньеты,
Как в детстве, внутри.
Наивных восторгов цветная корона.
Я глупый король в королевстве без трона.
Мчусь завтра на юг, где желтеет Гаронна.
Увидимся ли?
Бесплодные зимы скрутились в спирали.
Мы брали взаймы и беспомощно крали
Часы и минуты на жизненном ралли
И где-то теперь
Грустят под мансардой лиловые очи,
Хранят интервью, изучая до точек.
Призывно белеет, одна среди прочих,
Открытая дверь.
***
Укачай в колыбели из слов,
Одеялом заботы укрой.
Будет нежиться остров-альков,
Омываемый пеной морской.
Мне поведай о давней поре,
На заре жесточайших времён,
О султане, что держит гарем,
И красавицах, вянущих в нём.
Звон браслетов, прозрачный муслин
И движения бедрами в такт.
Стонет флейта, стучит тамбурин
Барабаном любовных атак.
В сладкой дрёме теряется звук.
Тают образы тонкой свечой.
Я усну под рубашкой из рук,
На твоё опираясь плечо.
Обезжиренная жизнь
Ты скажешь было как у всех:
Окно с геранью, детский смех
И новогодний крик петард.
Домашний круг или салон:
С друзьями встречи под вино,
И рыба с соусом тартар.
Орлиный профиль, нежность рук,
Двойной эспрессо поутру.
И звук шагов сводил с ума.
Теперь же не возникнет цель
Лететь в Париж или в Марсель
Промчаться по стопам Дюма.
Что скажут люди, mon ami,
Милее кресло и камин.
Уюта вечные рабы.
Домашний милый парадиз
Иль обезжиренная жизнь
Без приключений и борьбы?
Банально жизнь прошла. И вот
Уж шестьдесят. И огород
Взывает от весны к весне.
Всё реже будит телефон,
Забыты пиво и крюшон.
А ты с кроссвордом и в пенсне.
***
Над мостовыми дождь порхает.
Деревья машут опахалом.
И, чувству грусти потакая,
Бреду куда-то наугад.
Ты не придёшь. Пусты витрины.
В углу немое пианино.
На фото домик с мезонином
Опять притягивает взгляд.
Как в океане гибнут волны,
Так голос одинокий тонет
Среди асфальта и бетона
В чужой капризной суете.
Воспоминания как пытка,
Песок пустынь горячий, зыбкий.
В глазах огни твоей улыбки,
В пустой квартире счастья тень.
***
Твоих сандалий лёгкий шаг.
Бледнеет солнца полу-шар.
И что-то шепчет старый диск.
Витает запах чайных роз.
Кусты высокие, в наш рост,
Кивают дружно: «Обожди».
Неспешен летний променад,
Но раскололась тишина
Нестройным гомоном ребят.
Июльский ветер истощён.
Легко касаясь нежных щёк,
Он уступает мне тебя.
Так нереально: рядом ты.
И резче в сумраке черты,
Их словно скульптор изваял.
Присядем вместе на порог,
Но завтра утром мой паром
Вернет всё на круги своя.
Настанет вечер ностальгий.
Бордово-красный георгин
Засыплют брызгами дожди.
В плену наскучивших квартир
Борьба с заплатками картин.
В них нет тебя, я здесь один.
Дневник
Катили волны день вчерашний,
Я окунулась в лето Ваше.
Дремали там под ветром дюны,
И были Вы мальчишкой юным.
Сараи поднимались криво,
Мелькая в зарослях крапивы.
Среди обилья троп окольных
Резвился босоногий школьник.
Девчонка с ясными глазами
Смотрела долго взором лани,
Занозой сердце будоража
И расцветая флёрдоранжем.
В лазури развевалось платье,
Не смели о любви сказать ей.
Но свежесть первых поцелуев
Бодрила, как дожди в июле.
В саду висящие качели,
Скрипя, на зиму опустели.
Осенним днём чернели волны
И уезжали Вы из дома.
Меж двух страниц таится память
О том, что в прошлом не исправить:
Кленовый лист, стишок несмелый
Лист дневника последний, белый
***
Кудряшки, шляпа-канотье,
Парфюм «Скандал» Жан-Поль Готье,
«Кафе де Флор», отец-рантье
И брат-гимнаст.
Кюлоты, блузка цвета брют.
Гарсоны кофе подольют,
Раскроет кто-то парашют
Не даст упасть.
Пон-Нёф, балетки, красный зонт,
Дождит очередной сезон
Под колокольный гулкий звон
И чаек визг.
Поклонник дерзок и шутлив.
Скучает в сумке детектив.
Бесцельно глядя в объектив,
Проходит жизнь.
***
Поздний час в кафе парижском,
Моцарелла и вино.
Вдруг нежданная записка
Из прошедшего давно.
Появление героя,
Словно синема-сюжет,
Но сдавалась я без боя,
Не противилась уже.
Нас захлёстывала нежность,
Превращаясь в водопад
Чувств прекрасных и безбрежных,
Как и много лет назад.
Крылья мельниц трепетали,
И звучал мотив любви.
Мы кружились, вспоминали
Годы юные свои.
А луна спешила дальше,
Звёздной дымкой нас маня.
Пусть мы стали много старше,
Но в душе ручьи звенят.
Пусть мы стали осторожней
И размереннее жить,
Юность прошлое, и всё же
Невозможно не любить.
Двадцать пять лет
Шесть тридцать. Кофе и омлет.
Смех мамы, баритон отца.
В те двадцать пять счастливых лет
У жизни не было конца.
К вершинам авиабилет.
Карьера. Ужины в бистро.
И двадцать пять безумных лет
Промчались поездом в метро.
Клико, дор-блю и шевроле.
И слишком рано на покой.
Но двадцать пять ушедших лет
Осели на висках мукой.
Курорты, Альпы и шале.
Швейцары около дверей.
Ей двадцать пять прекрасных лет.
Мне не признаться в чувствах к ней.
Кюре
Зловещий сон. О чём? О чём?
Откроет церковь на заре
Латунным вековым ключом
Старик-кюре.
Гортанных звуков странный строй,
Алтарь как будто бы поник.
Два террориста, возглас «Ой»,
Кюре-старик.
Все тщетно, бытие есть тлен,
Но дух не сломлен на одре.
Поднялся медленно с колен
Старик-кюре.
Заложники дрожат в углу,
Клокочет в горле жуткий крик.
Раскинул руки на полу
Кюре-старик.
***
Спадали листья, землю пудрил снег,
Жизнь с каждым годом набирала скорость.
В речах чужих мне слышался Ваш голос
И с каждым днем отчётливей, ясней.
Но наши траектории планет
Всегда существовали параллельно.
И в этой ограниченной Вселенной
Мы не могли столкнуться много лет.
Мне так хотелось с Вами разделить
Закрытость комнат, где дремало счастье,
Порывы ветра, непроглядность чащи,
Восхода кромку в золотой дали.
Как красные шары среди зимы,
Проулками пустынного квартала
Нелепо Вы и я в тиши летали,
Пока не стали общим словом «мы».
***
Войдите, все двери открыты!
Вдвоём у окна постоим.
Я в Вашу попала орбиту:
Исчезла опора Земли.
Песчинкой меня завертело
В потоке мелодий и слов,
Но млеет безвольное тело
От сладости этих оков.
И нет ничего сокровенней
Среди городских пантомим,
Чем эта весна вдохновенья
В финальном аккорде зимы.
Сын другого отца
Треснул мир, словно старый забытый рояль,
Опустела кроватка, игрушки ушли
За тобой и ребёнком, пугливо таясь,
Навсегда растворились в дорожной пыли.
Сын другого отца в городской суете
Засыпал на плече, чуть касаясь щеки,
За собой уводил в мир весёлых затей,
Отрывал от забот и щемящей тоски.
Против воли любил этот радостный смех
И глаза, что чернели агатами слив.
Он меня обнимал. Шевельнуться не смев,
Я стремился к нему, будто был он моим.
В нём сквозили до боли родные черты:
Материнские жесты, похожесть лицом.
Без мальчишки мой дом посеревший остыл.
Я остался теперь одиноким отцом.
Каждый год проходящий заставит считать:
Девять, десять, семнадцать ему в институт.
Ощущать себя старым и глупым опять
Без надежды когда-то былое вернуть.
***
Таился в сердце счастья миг.