Никаких добра и зла как некой объективной реальности в этом мире просто не существует. Можно вести речь исключительно о личных вкусовых предпочтениях. Ну вот нравятся Пете апельсины, а от яблок его корёжит, Вася же готов уплетать яблоки в любом виде хоть в сыром, хоть в виде варенья. Разумеется, это не означает, что яблоки или апельсины сами по себе плохие или хорошие. Точно так же бессмысленно говорить о положительной или отрицательной оценке самих Пети и Васи. Мы, если что и можем, то только сказать, что мы разделяем пристрастия одного из них, ну или готовы с удовольствием кушать все фрукты, либо, наоборот, у нас и на яблоки, и на апельсины страшная аллергия.
В сугубо атеистическом мире вообще всё можно было бы оценивать исключительно с такой точки зрения. Ну вот кому-то нравится заниматься наукой и благотворительностью, а кто-то получает удовольствие, сжигая своего ближнего на медленном огне. Ничто из этого не хорошо и не плохо. Как мы помним, согласно Докинзу, никакого добра и зла во вселенной вообще быть не может.
Можно, конечно, сказать, что людям невыгодно наличие большого количества особей, которые получают удовольствие от страданий других. В этом случае возрастает опасность подвергнуться такой вот мучительной смерти. Можно даже допустить, что это вызывает определённую интеграцию людей для защиты от таких потенциально опасных особей. Однако в данном случае речь может идти исключительно о рациональном отношении. Я осознаю опасность, стараюсь её избежать. Если она мне никак не грозит, то и никаких вообще переживаний по этому поводу у меня быть не должно.
В общем, остаётся только повторить, хорошо, что даже идеологи атеизма на практике всё-таки руководствуются именно существованием неких объективных представлений о плохом и хорошем.
Однако нужно понимать, что это вовсе не означает отсутствие опасности со стороны атеизма как такового. Если человек принимает хотя бы на уровне рассудка утверждение о том, что в этом мире не существует добра и зла как таковых, то это неизбежно ведёт и к размыванию его собственных представлений о допустимом и запретном. Сами эти представления начинают казаться человеку чем-то лишним, своего рода пережитком, который не к лицу современному и цивилизованному человеку. Разумеется, это не значит, что каждый из атеистов в обязательном порядке постарается нарушить все заповеди. Однако сам факт допустимости этого, отношение к этому как чему-то вполне естественному уже не может не вызывать опасений.
Весьма показателен в данном случае пример с абортами. Чем, по сути, является их легализация и признания чем-то вполне нормальным, естественным? Это позиция, которую можно выразить следующим образом. Да, людей, конечно, убивать нельзя, но вот нерождённых младенцев можно. Очевидно, что по сути своей данная позиция ничем не отличается от, например, такого правила как людей убивать нельзя, но вот на негров данное правило не распространяется. В одном случае из под общего морального правила выводится одна категория по расовой принадлежности, в другой эта категория выделяется на основании возраста. Однако главное здесь именно то, что само выведение некой группы невиновных ни в чём людей за рамки всех правовых и моральных норм считается чем-то вполне естественным.
Разумеется, в дальнейшем могут приводиться разного рода рациональные и эмоциональные аргументы. Например о том, что нерождённый младенец не является человеком. Ну так и в копилке расистских идеологов собрано значительное число доказательств того, что негров нельзя отнести к человеческому роду. И эти аргументы ничуть не менее основательны, чем аргументы сторонников абортов.
А уж если начать рассматривать такие категории как умственно отсталые, люди с психическими заболеваниями, то тут уже отнесение их к тем, кого нельзя назвать хомо сапиенсом, вообще не требует никакого труда при желании. И у нас опять же есть этому практическое подтверждение в истории третьего Рейха.
Зачастую аргументация сторонников абортов пытается апеллировать к некому общественному благу. Порой речь может идти об угрозе перенаселения на нашей планете, ограниченности ресурсов, невозможности обеспечить нескольким дополнительным миллиардам достойный уровень жизни. Понятно, что при таком подходе невольно начинаешь думать о том, какая категория людей будет следующей выдвинута на кандидаты в уничтожение, ради освобождения жизненного пространства на Земле.
Порою можно услышать рассуждения опять же во вполне дискриминационном духе о том, что делают аборты в основном представители тех категорий населения, которых сложно отнести к благополучным, следовательно, родившиеся младенцы обязательно пополнили бы ряды, наркоторговцев, проституток и преступников. Разумеется, подобные утверждения полностью голословны. Однако ведь в любом случае нужно помнить, что ратующие за аборты ведут к тому, чтобы эта практика рассматривалась как нечто нормальное абсолютно всеми людьми, независимо от их социального статуса и материального положения.
Ну и самым убойным аргументом, кончено, должно считаться заявление о том, что аборт является подтверждением права женщины распоряжаться своим телом, а любые попытки ограничить это право следует рассматривать как ограничение свободы человека. Однако вряд ли кто-то может сомневаться в том, что есть значительная разница между нанесением на тело татуировок, изменением формы носа и других пластических операция и убийством другого человека, пускай даже того, кто в определённый момент полностью зависим от тебя.
Разумеется, атеисты могут быть гуманными и добросердечными людьми. Верующим не приходит в голову этого отрицать. Другое дело, что у них могут быть разные с атеистами взгляды на причину этого. Христиане объясняют доброту атеистов вовсе не их атеистическими убеждениями и отказом от "религиозного мракобесия", а тем, что атеисты точно так же как и верующие созданы Богом и любимы Им. Поэтому атеистам также присуще изначальное стремление к добру, справедливости и истине.
Прогрессивен и научен? Можно ли это сказать про атеизм?
Атеисты любят утверждать, что атеизм это нечто новое, современное прогрессивное. Что, будучи атеистом, человек противопоставляет себя всему устаревшему, отмирающему. Надо сказать, что, к счастью, у многих людей к подобным утверждениям всё-таки выработался определённый иммунитет. Такой вот бездумный оптимистический прогрессизм это дитя скорее всё-таки XIX века, когда быстрое научно-техническое развитие хронологически совпало со значительным смягчением нравов в обществе.
Люди конца XIX начала XX веков были во многом уверенны, что научный прогресс обязательно будет способствовать и моральному, выступит в качестве своего рода гарантии от излишней жестокости. Соответственно практически любое социальное или политическое учение готовы были рассматривать одобрительно только на том основании, что оно появилось сравнительно недавно. И наоборот, если какая-то идеология имела репутацию достаточно древней, то это рассматривалось скорее как очевидный минус. Предполагалось как нечто само собой разумеющееся, что люди, жившие в эпоху отсутствия машинного производства, электричества и трамваев вряд ли могли придумать нечто подходящее для современного человечества.
Понятно, что при таком подходе христианство подвергалось критике зачастую уже хотя бы за то, что его возникновение относилось к слишком далёкой эпохе, ну а уж если христиане ещё и заявляли о необходимости сохранять в неприкосновенности свои догматы, которые были сформулированы более тысячи лет назад, это, действительно, могло вызвать у прогрессиста настоящий шок.